Симба — любовь моя…

Я могу признаться себе в этом только во сне.

Я люблю Симбу и я чувствую, что хочу её, ведь это, наверное, всегда так: если любишь — хочешь…

Я боюсь этого слова, я ещё плохо представляю, что оно означает.

Теоретически я знаю, но практика — совсем другое дело!

Я прохожу мимо крепости, которая возвышается у входа в порт, какая-то ненастоящая, игрушечная, из серого мрачного камня, с весёлым флажком, развевающимся на центральной башне.

И по обе стороны от крепости — пристань с многочисленными корабликами.

Я никогда не видел ничего подобного наяву.

Ни такого белого города, ни таких уютных домиков, ни такого красивого неба, ни такого прозрачного моря.

Различим каждый камешек на дне.

И стайки рыбок, мельтешащие возле камушков.

Рыбки странные — все будто одинакового размера, серебристые, с чёрными пятнышками у хвоста.

Пятнышко с одной стороны и пятнышко — с другой.

По идее, с берега я не могу видеть эти пятнышки так отчётливо, но я их вижу, вижу и шевелящих иглами чёрных морских ежей, и странные тёмно-синие звёзды, и губки с колышущейся бахромой щупальцев.

Я отступаю от берега, поворачиваюсь и почти бегу вдоль набережной.

Точка корабля, увозящего Симбу, уже исчезла, и времени у меня в обрез.

Белый город спит — слишком рано.

Закрыты припортовые ресторанчики, кафе и бары, ещё не спустились к морю владельцы одно-, двух- и трехмачтовых яхт.

Папенька перед отъездом долго убеждал матушку, что они обязательно должны отправиться в круиз на яхте, хоть на один день.

— Ты не представляешь, — говорил он ей, — как это здорово!

— Отчего же! — возражала матушка. — Очень хорошо представляю, посадят нас на какую-то лодку и начнут возить взад-вперед, солнце палит, я обязательно сгорю…

— А ты будешь мазаться кремом, — уговаривал папенька, — тогда не сгоришь, но зато какой воздух, какие виды!

И они опять начали ругаться, но сейчас я жалею, что папеньки нет рядом, он умеет ставить паруса, по крайней мере на словах умеет.

Он умеет, а я — нет.

Даже наберись я наглости и запрыгни на борт любого из этих суденышек, я просто не соображу, что делать дальше.

Вначале надо выбрать якорь, это я знаю.

Якорь или поднимают вручную, или включают специальную маленькую лебёдку.

Последнее, наверное, проще.

Но вот что потом?

Я опять оглядываю горизонт.

Пиратский корабль давно скрылся из виду.

Симба вне досягаемости, но я должен спасти её.

Можно попытаться найти вёсельную лодку, однако на вёслах мне не догнать корабль.

Несмотря на то, что это странное море так спокойно и до невозможности прозрачно.

И ветра почти не чувствуется, хотя как я тогда пойду под парусами?

Я останавливаюсь около очередной яхты, приткнувшейся к причалу, и понимаю, что всё бессмысленно.

Симба, любовь моя, ты навсегда исчезла за горизонтом.

Главный гад заставит тебя выйти за него замуж, а я этого не переживу.

И покончу с собой прямо здесь, на пока ещё пустынной набережной белого города.

— Симба! — кричу я. — Симба! Ты где?

Одинокая чайка кружит над прибрежной волной, стайки серебристых рыбок с чёрными пятнышками у хвоста всё вьются на мелководье, и всё шевелят бахромой своих щупальцев губки, контрастно выделяющиеся на сероватом донном песке.

Симба не отвечает, и я догадываюсь, что ей очень плохо.

Она сидит в тёмной маленькой каюте, её заперли на замок, она плачет и ждёт, когда же её спасут.

А я не могу её спасти, я не умею ставить паруса и держать штурвал — так, по-моему, называется эта похожая на автомобильный руль хреновина, которую крутят по часовой стрелке и против.

И я трачу время, я теряю кучу времени, бестолково бегая по белому берегу вдоль белых домов.

Чайка взмывает ввысь, в клюве у неё трепещет серебристая рыбёшка, кажется, я вижу даже чёрное пятнышко у хвоста.

Мне страшно, мне хочется плюхнуться в воду и улечься на самое дно, превратиться в морского ежа, или в синюю морскую звезду, или в губку, или — в цветную гальку, коричневую, белую, красную.

— Симба! — опять кричу я. — Симба!

Симба не отвечает, и я прыгаю в странную, жемчужно-прозрачную воду.

Я умею плавать, пусть и не так хорошо, как папенька.

И если я не в состоянии поставить парус, то поплыву, загребая руками.

Туда, к горизонту, где скрылся корабль, на котором увозят Симбу.

Белый город остаётся за спиной, как остаются и яхты, и оба волнолома, и вся бухта с возвышающейся над ней крепостью.

И тут я понимаю, что плыть дальше у меня нет сил.

Что сейчас я пойду на дно и никогда не увижу Симбу.

Действительно — никогда.

На самом деле — никогда.

И вообще больше ничего не увижу.

Меня просто не станет, мои лёгкие заполнятся водой, я буду лежать на дне, под толщей жемчужно-прозрачной воды, а серебристые рыбёшки, морские ежи, звезды и губки будут радоваться, что у них так много пищи.

Появятся и другие твари, которых я не заметил у берега.

Крабы и осьминоги, к примеру.

Живых крабов я видел, а осьминогов — никогда, только по телевизору и на картинке в учебнике.

Опять это слово — никогда.

Меня трясёт от него, знобит, будто я лежу в постели с высокой температурой, и рядом никого, кто дал бы спасительную таблетку.

Или натёр мне лоб разведённым уксусом, как натирала матушка, когда я был совсем маленький.

Я начинаю опускаться на дно, я не хочу тонуть, но плыть я не могу.

Мне не спасти Симбу.

И не жениться на ней.

Это плохой сон, хотя и очень красивый.

Во всяком случае, прежде мне не снились такой белый город и такое прозрачное море.

И небо, чей цвет растворяется в жемчужном цвете воды.

Мне хочется одного — чтобы сон скорее закончился, и я проснулся на суше.

В своём городе, в Симбиной квартирке у подножия горы.

Я не хочу, чтобы по мне ползали крабы и прочая морская живность, я пытаюсь последним усилием вынырнуть из сна, и — ура! — мне это удаётся.

Я открываю глаза, сквозь шторы на окне пробивается луч солнца.

Ещё совсем слабый, видимо, только-только начался восход.

Я лежу весь мокрый от пота и тяжело дышу.

Безумный сон отступил, белый город остался там, куда утром уходят сны.

И тут я вспоминаю, что должен делать.

Я напрочь забыл об этом во сне, но сейчас вспомнил.

Про гору и про то, что там, на вершине, есть нечто, что мешает всем нам.

И прежде всего — Симбе.

Вечером я чётко понял, что с утра мне надо встать пораньше и улизнуть из квартиры, так, чтобы Симба не проснулась.

Иначе она меня застукает, и мне придётся сидеть дома, а граф Дракула будет преследовать Симбу и дальше…

Теперь ясно, отчего мне снился этот бред про пиратов.

Город был на самом деле красивый, но он остался во сне, а я уже тут, наяву…

Если я выйду прямо сейчас, то к обеду, скорее всего, вернусь обратно, и Симба не рассердится.

Впрочем, что-нибудь пожрать неплохо бы прихватить — хоть пару бутербродов и бутылку с питьевой водой, в такую жару мне точно захочется пить…

На часах полшестого, я натягиваю джинсы, стараясь двигаться как можно тише.

Надеваю футболку и прокрадываюсь на кухню.

В холодильнике есть сыр, я отрезаю несколько ломтиков и делаю себе четыре бутерброда. Хлеб с сыром, но без масла, масло растает на жаре. Прихватываю из холодильника большую пластиковую бутылку с минеральной водой. Хорошо, что она без газа. Терпеть не могу газированную воду — от неё в животе урчит.

И прикидываю, куда бы мне положить провизию.

Во сне таких проблем не возникает, собираясь спасать Симбу от пиратов, я совершенно не думал о том, чтобы взять с собой бутерброды.

И воду.

И всё это упаковать.

А тут приходится, ведь высота горы — почти километр.

И сколько времени мне на неё подниматься — я не знаю.

Может быть, час, а может, и два, и три…