«Но ты пойдешь дорогою неверных, а я слезою орошу твой путь. И пусть мой вопль сотрясает сферы: Не слу-у-ша-а-ай!!! Сам! Собою! Будь!»

Еще в Рени прочел где-то Витос эти стихи и сейчас дивился свойству памяти — подсказывать в самый неожиданный момент именно то, что нужно, о чем ты вроде бы напрочь забыл…

— Матросу второго класса Апрелеву зайти к старпому!

Витос, задрав голову, посмотрел на колокол палубного громкоговорителя, рявкнувшего прямо над его головой, и пошел по вызову. Он не ждал от него ничего и не думал о причинах вызова, занятый своими мыслями, тем более, что входил в надстройку через заветную дверь. Но увы, камбузная дверь была закрыта: в такой ветруган свежего воздуха и без нее хватает. И разочарованный матрос второго класса проследовал прямо к старпому.

Эдуард Эдуардыч с интересом оглядел его с головы до ног. Фуфайка, рабочие джинсы, сапоги с отвернутыми краями голенищ — все сидело на парне ладно, по-рабочему просто и в то же Время красиво.

— Садись, — чиф кивком указал на диван, обтянутый прозрачным полиэтиленом специально для посетителей в робах. — Ты чем сейчас занимаешься?

Говорил он спокойно, размеренно, как хозяин, знающий цену своему хозяйскому слову.

— К боцману пойду, работать, — отвечал Витос тоном, как бы говорящим: ежу понятно, было бы о чем спрашивать.

— Не надоело работать у боцмана? — красивые, правильные черты чифова лица тронула улыбка, классически благожелательная, покровительственная. Ему нужен был рулевой на вахту, а из рабочей боцманской бригады кого возьмешь: один — сорокот, необходим там, другой — молод, но бестолков, пробовали уже на руле — не получается у него, ну а третий — Апрелев.

— Д-да нет, — независимо произнес Витос. — Не надоело.

— Та-а-к, это хорошо, что не надоело, — чиф смотрел на Витоса. — Ну а… сменить работу не хотелось?

— На какую? — быстро спросил Витос.

— Ну-у, например, — чиф улыбался этой наивной непосредственности, — стать рулевым.

— Конечно хотелось, — Витос ответил сдержанно, но тут же почувствовал, как разжалась где-то внутри пружина, невесть когда и откуда возникшая. — Хотелось, — повторил он и улыбнулся, глядя прямо в глаза чифу.

Хотелось, ишь какой шустрый, подумал Эдуард Эдуардыч, черта с два я бы тебя взял на свою вахту, если б не помполит: Апрелев у него, видите ли, учитель, ему нужны свободные вечера. Я бы тебя, пацан, подсунул третьему на вахту, а Худовекова вернул бы себе…

— Ну, вот, — до того сидевший, облокотившись на стол, чиф откинулся в кресле, — я же понимаю, каково интеллектуально развитому человеку работать под началом боцмана.

Уши Витоса вспыхнули, и он поспешил возразить:

— Да нет, мне просто интересно рулевым.

— Это естественно, — снова подтвердил чиф, — штурманская рубка, приборы, карты — это ведь не то что пеньковые хвосты крутить. Вот боцману с его церковно-приходской школой оно в самый раз, выше ему не прыгнуть.

— Почему? Он в восьмом классе учится, — Витос снова посмотрел чифу прямо в глаза, но Эдуард Эдуардыч глядел поверх него, почти что в подволок.

— В сорок с лишним лет? — И помолчав, добавил. — Мне приходилось бывать в Канаде… Ходил на транспортном судне, капитаном. — Чиф достал из стола сигарету и прикурил от газовой зажигалки. — Так вот, там с малолетства учат во всем уважать порядок. Там даже на загородном шоссе не найдешь окурка. Там везде все культурно и чистенько… А Храповик он и есть храповик (это фамилия Василия Денисыча). Он будет стоять, плевать в переполненную урну и еще хамить в ответ на замечание.

Витос сразу вспомнил, как они тогда стояли в шесть утра возле столовой команды, отогреваясь после швартовки, как чиф, проходя мимо, ткнул пальцем в урну и сказал «вынести», вспомнил Витос и что говорили тогда про уборщицу Лизу-Луизу и старпома, все вспомнил и сказал:

— Так это же обязанность уборщиц — урны…

Слегка стукнув в дверь и тут же широко ее распахнув, в каюту стремительно влетела кокша Жанка, румяная, только, видно, от плиты, но уже не в поварской куртке, а в нарядном красном платье.

— Эдик! — вскричала она, но, увидев Витоса, поправилась. — Эдуард Эдуардыч, у меня новость есть для вас.

— Потом, Жанна Оскаровна, — недовольно покосился на нее чиф, вы видите, я занят.

Он смотрел на нее явно в ожидании, что она выйдет, но Жанка шутливо махнула на него рукой, сказала:

— Да ладно, я вам не помешаю.

И прошла в глубь каюты, к креслу, стоявшему возле стереомагнитофона. Чиф проводил ее сложным, не поддающимся описанию взглядом, смутившим, во всяком случае, матроса второго класса Апрелева.

— Н-ну, ладно, Апрелев, — стукнул он по краю стола кончиками длинных красивых пальцев, — вы свободны.

Витос поднялся, в недоумении от «вы» и от всего вообще.

— Да, на работу сейчас можешь не идти, а в шестнадцать часов выйдешь на вахту. Ко мне на вахту, понятно?

— Ясно! — звонко ответствовал новоиспеченный рулевой «королевской» — старпомовской вахты, но тут же замялся. — А я ведь с утра не работал.

— Ну, понятно, ночью у вас аврал был.

— Да нет, меня не подняли по авралу.

— Да? Вот задачу задал, — чиф с юмором переглянулся с кокшей. — Ну, иди, раз хочется, поработай. До шестнадцати, до вахты.

— Есть до шестнадцати! — отчеканил Витос и выскочил из каюты.

Было начало второго, когда он снова оказался на палубе. Ветер куда-то пропал, «Удача» повернула за мыс. Его зубчатые скалы, венценосные, позлащенные солнцем, проплывали вдали, справа по борту. Василь Денисыч, отец и Суворовец возились втроем у лебедок пятого трюма — распаковывали большую бухту нового троса.

— О, подмога идеть, хлопцы! — тряхнул головой в неизменной кубанке боцман.

— Здорово, сынище! — весело приветствовал его отец. — Давай подключай бицепсы, как раз вовремя.

Суворовец лишь коротко исподлобья взглянул на Витоса, разогнул, глухо простонав, спину, потер поясницу и молча полез по скоб-трапу в лебедочную кабину.

Обе стрелы пятого номера уже смотрели в небо, как зенитки. Заворчали лебедки, и гак поплыл вниз.

— Витя, отдай левый шкентель, — Василь Денисыч протягивал Витосу свайку.

Гак улегся на палубу, и Витос сноровисто отвернул свайкой скобу и отдал шкентель, который, почуяв свободу, как живой, пополз, волоча скобу по заклепкам палубы, к борту.

— Так, а теперь вспомни, как бурлаки на Волге… — Боцман наступил ногой на конец троса. — Во-во! — одобрил он, глядя, как Витос перевалил тяжелый, кованый гак через плечо и, сопровождаемый урчаньем лебедки, пошел вдоль борта в нос. Свисая с его спины, шкентель черной змеей тащился следом.

— Хорош! — донеслось до Витоса, когда он подходил уже к третьему номеру. Под ногами белели доски палубного настила, и он, прицелившись было эффектно сбросить гак, снял его двумя руками и положил на палубу бережно, как ребенка.

— …шо я и говорю — липа, показуха, — услыхал Витос, возвращаясь к лебедкам. — У чифа в каюте тоже план-график висить: это смотреть раз в неделю, то — раз в месяц, это — раз в год. Клинкетные двери — раз в месяц. Какой там раз! Он уже с год в них не заглядывал. Недавно с-под тех дверей, що возле провизионки, знаешь, кошку с котятами вытяг: устроились, тепло там, харчами пахнеть… От я и про себя подумал: точняк и я, как кот, пригрелся на базе…

— Ну, Денисыч, уж если ты кот… — запротестовал отец, но боцман перебил его:

— Брось, Кириллыч, не защищай. Сам знаю — виноват, якорь в нос! Век-то у нас бумажный. От и я туда же пачками пишу акты, одно место прикрываю, а шкентель проглядел. От пожалуйста, полюбуйтеся, — боцман взялся за шкентель, свисающий с нока стрелы, потянул вниз, и все трое с превеликим интересом, как живого ежа, принялись рассматривать рваный, ощетинившийся в месте разрыва стальных прядей трос. — От, Витя, гляди, это б кому-то смерть могла быть. На сгибе перетерло, блоком. На перегрузе, видать. Зыбь, пароходы сюда-туда болтаеть, — боцман показал ладонями, как сходились и расходились борта судов. — Видал, как далеко от гака? Гак там был, на перегрузчике, в трюме. От там и могло б кого убить. А нам тюрьма с чифом.