Запертые в спальне, в голос плачут тетушки и молодая племянница гадалки. Перса по делам она отослала еще рано утром, сразу после того, как проснувшись увидела, что за ночь все зеркала в доме потускнели и потрескались, а питьевая вода приобрела вкус ржавого железа…

Закрыв глаза в этом мире и широко раскрыв их в другом, Кебире говорит с тысячеглазым ангелом, ведущим ее по зеленым лугам, залитым ледяной водой. Вдали высятся подернутые дымкой остроконечные горы. Вода расступается перед ними, и колышущиеся травы мягко обвивают ноги Кебире и тянут ее вниз, но ангел, все тело и крылья которого утыканы тысячью глаз, крепко держит ее за руку и она не чувствует страха. И он говорит:

— Не в силах идущего давать направление стопам своим.

И, сказав это, исчезает, и Кебире вновь оказывается на скамейке в саду с зонтиком в руках. Что–то вспугнуло его.

Открыв глаза, она прислушивается к напряженной тишине. Редкие холодные капли падают с голых ветвей тутовника, едва просвечивающих сквозь туман, и разбиваются об ее зонт. Больше ничего. Туман пахнет дымом и сыростью. Сердце Кебире почти не бьется.

Тысячеглазый ангел вновь переносит ее на залитые водой луга. Они медленно идут вперед и остроконечные горы становятся все ближе. Постепенно рассеивается дымка и Кебире видит, что горы ярко–красного цвета. Над их вершинами в высоком небе кружатся черные птицы, похожие на священных Ибисов. Птицы жалобно кричат и зовут ее. Она оборачивается и оказывается, что ангел давно исчез, оставив ее одну. Сердце Кебире, испуганно сжавшись, больше не бьется.

Она открывает глаза. Что–то происходит вокруг. Туман перестал быть неподвижным. Теперь он едва заметно колышется, словно тюлевая занавеска, которую качает легкий ветер. Тишина наполняется шорохами. И Кебире кажется, что она видела мелькнувшую тень.

Протяжно скрипнула железная калитка.

Кто–то вошел с улицы в сад. Шаги. Она слышит, как под ногами идущего хрустят и ломаются ракушки. Изо всех сил вглядываясь в молочно–белое марево, Кебире начинает различать силуэт человека, которого обманчивый туман делает огромным, словно костры, пылающие на улицах. И она знает, кто это.

Страсть, похожая на ярость, сделала его подобным древним богам.

Он приближается шаг за шагом.

Душа Кебире трепещет, как тогда, много лет назад, во время первого путешествия. Она хочет встать и броситься бежать без оглядки, но страх приковал ее к скамейке с облупившейся голубой краской.

Он словно плывет по воздуху прямо к ней, и туман отступает перед ним. И умирающая от страха Кебире больше не всемогущая пророчица с волосами как перья черных птиц. Она опять маленькая худенькая девочка, упавшая в заброшенный колодец…И слезы текут по ее щекам, оставляя глубокие борозды на толстом слое пудры.

Оборотень подходит к ней.

Лицо его ужасно. В глазах — ледяная пустыня и смерть, и нет сил выдержать его взгляд.

Из глаз Кебире текут горячие слезы, и душа ее — маленькая испуганная птица — застыла в ожидании неизбежного. Тысячеглазые ангелы слишком далеко. Они не смогут помочь ей. Она знала об этом уже утром, когда только увидела зловещие знаки, разбросанные по всему дому.

Кебире нашла их все до одного: тысячи черных муравьев около раковины в кухне, помутневшие зеркала, капли свежей крови на пороге, мертвые пауки в кладовке под лестницей, расколовшаяся на две половины хрустальная ваза, фотография родителей, упавшая со стены, И она одна видела то, что не видел никто вокруг: громадный огненный шар, висящий над крышей дома.

Он наклоняется к ней и ледяные пальцы, словно железные тиски, сжимают ее горло. Кебире не сопротивляется. Она закрывает глаза, и чем сильнее железные тиски сдавливают ее горло, тем сильнее она сжимает ручку зонтика.

Кебире оказывается стоящей на красном склоне горы. От камней поднимается жар. Охваченная болезненной истомой, она ложится на горячую землю, и блаженное тепло, растекаясь по всему телу, вытесняет боль и страх. Веки тяжелеют.

Засыпая, она успевает увидеть вспышку молнии, расколовшую небо на две части…

Перс не промахнулся: пуля попала точно в голову.

Железные тиски Оборотня ослабли. Он качнулся и повалился в мокрые кусты смородины.

Выстрел стал сигналом. Он эхом прокатился по городу, по всем улицам и площадям. И даже через заколоченные ставни его услышали в каждом доме, и на бульваре, и на пустырях возле виноградников, и во дворе старой мечети, и на кладбище, где сквозь белую дымку проступают свежие могилы убитых женщин и несчастного булочника. И, натыкаясь друг на друга в тумане, люди бежали к дому гадалки. И у многих в руках были горящие поленья. И когда они вбежали в сад, они увидели поджарого перса, стоящего на коленях перед своей хозяйкой.

Кебире судорожно хватает ртом воздух. Ее налившиеся кровью глаза выкачены из орбит. Перс расстегивает ей плащ на груди и оттягивает ворот свитера, и люди, стоящие вокруг, видят иссиня–черные следы пальцев на ее шее, точно такие же, как у семерых погибших женщин. Рядом с персом лежит снайперская винтовка.

…И они подошли к кустам смородины, чтобы посмотреть на мертвого убийцу. И он лежал спиной к ним. И перевернули его. И молчали, потому что языки их окаменели.

В свете горящих факелов благообразное лицо Салманова кажется зловещим и страшным. Тонкие губы, покрытые кровавой пеной, продолжают улыбаться. И в выцветших глазах стынет белый туман.

Вот так, с помощью Черной Кебире, Салманов вырвался из смертельного лабиринта и победил Оборотня. А то обстоятельство, что Оборотнем оказался он сам — сути дела не меняет, это всего лишь деталь.

1.

21 декабря того же года. Комната в студенческом общежитии. За окном высокое зимнее солнце. Ветер раскачивает голые тополя.

Ибишев лежит на кровати головой к окну. Рядом с ним стол, застеленный старыми газетами с липкими разводами от домашних варений и хлебными крошками. На столе железная банка из–под рыбных консервов, полная окурков, и блюдце с очищенным яблоком. Яблоко словно изъедено ржавчиной.

Часть стены между вешалкой и дверью сплошь залеплена плакатами и календарями из журналов. На табуретке, прямо посередине комнаты, стоит магнитофон с приставными колонками. Под столом — перегоревшая электрическая печка и три чемодана.

Ночью, после того, как выключают свет, на стены выползают тараканы. Кроме Ибишева в комнате живут еще двое студентов. Сейчас их нет.

Он лежит в одежде, в свитере и мятых костюмных брюках, уставившись неподвижными глазами на невысокую спинку кровати.

Неважно, когда именно Ибишев обнаружил у себя первые симптомы болезни. В августе, в октябре или, может, в конце ноября — годится любое число. В его постепенно угасающей памяти время потеряло всякое значение. Зато прекрасно сохранилось первоначальное ощущение того безграничного отчаяния, которое охватило его, когда он, наконец, со всей определенностью понял, что с ним происходит.

Он стоит в темной кабинке туалета со спущенными брюками и, оттянув трусы книзу, рассматривает красно–коричневый болезненный бубон на половом органе. Надавив кончиками ледяных пальцев на пульсирующий нарост, Ибишев морщится от острой боли. Его начинает знобить.

Он опустился на корточки и, обхватив голову руками, заплакал.

С того дня он больше не ходит на занятия.

Теперь его все время знобит. Кровь, отравленная трипонемами, стала жидкой и горькой и больше не может согреть его.

Трипонемы–убийцы.

Ибишев представляет их себе в виде шелковистых червей с твердыми коричневыми головками и множеством коротеньких цепких лапок. Когда он закрывает глаза, ему кажется, что он видит их там, внутри себя, в зыбком красном мареве, методично выгрызающих острыми челюстями кусочки кровоточащего мяса из его плоти.

Ибишев вычислял их в течение месяца с помощью Большой Медицинской Энциклопедии, взятой в библиотеке. Статью про трипонемы он аккуратно вырезал и спрятал в нагрудный карман пиджака.