Мулла прочитал заупокойную молитву, гроб с телом опустили в землю, солдаты из почетного караула салютовали в воздух холостыми патронами. После того, как умолкло гулкое эхо выстрелов, над кладбищем воцарилась удивительная тишина.

Черная Кебире на похороны не пришла.

5.

22 марта: годовщина Великой Бумажной Революции, зловещие мартовские Иды и Новый Год по календарю мусульман–шиитов.

На пять часов вечера назначен концерт. Витрины дорогих магазинов, выходящих на центральную площадь, увешаны цветными лентами. В некоторых из них на подносах выставлены тарелки с проросшей пшеницей и крашеными яйцами. Прямо напротив центрального входа в мэрию еще три дня назад соорудили открытую сцену и поставили щит, на котором зеленым и красным написано:” Новруз — праздник Весны».

В половине пятого включили прожектора и по краям сцены, залитой ярким светом, побежали разноцветные огни. Площадь постепенно заполняется людьми.

Вначале выступает новый глава города — маленький плешивый человек в темно–синем пальто. Он поздравляет денизлинцев с наступающим праздником, обещает приложить все силы для окончания строительства гостиницы к 1 июля, и в завершение желает всем мира и благополучия. Люди на площади вяло хлопают ему. Сразу после него на сцену поднимается красивая полная женщина в песцовой шубе и три музыканта. Начинается концерт.

Холодно. В застывшем воздухе отчетливо пахнет снегом, но снега нет. Ибишев следит за тем, как облачко пара изо рта смешивается с сигаретным дымом и тает, поднимаясь вверх. Справа, в дверях турецкого ресторана, столпились официанты.

В небо с шипением взлетают петарды. Разрываясь, они освещают площадь вспышками ядовитого желто–красно–зеленого света.

Во время паузы между песнями со сцены спускается мужчина в национальном костюме и раздает всем желающим кулечки с конфетами и апельсинами из огромного мешка с символикой гостиничного консорциума. Начинается давка. Мешок опрокидывается набок и рыжие апельсины рассыпаются по земле. Один из них подкатывается к ногам Ибишева.

Концерт продолжается.

Ибишев чувствует, что ноги в тесных ботинках совсем закоченели. Но уходить все равно не хочется. Стоя здесь, среди всех этих людей, он ощущает себя почти счастливым.

Ибишев облизывает потрескавшиеся губы и, задрав голову кверху, смотрит в темнеющее небо. Он видит там луга, залитые прозрачной водой, и отца в полосатых бумажных брюках, бредущего к вершине холма, на котором сидят Алия — Валия под большим разноцветным зонтом. И одна из них разрезает сочную желтую грушу острым ножом и, улыбаясь, протягивает ему дольку. И, поднявшись и заслонив собой все небо, они начинают заплетать волосы в серебряные косы.

— Надо успеть сварить варенье до отъезда мальчика.

— Еще три баллона?

— Еще три баллона.

Тихо, почти неслышно напевая, Алия — Валия помешивают деревянной шумовкой золотые абрикосы в кипящем сиропе. На столе среди множества пластмассовых крышек стоят простерилизованные баллоны, а за окном, в лучах ослепительного солнца, из бирюзовой воды выходит денизлинская Венера, и лепесток ламинарии трепетно лежит у нее на плече…

Совершенно закоченевший Ибишев уходит, не дождавшись завершения концерта.

В пустынном переулке горит фонарь. Он сидит на корточках и курит. Из дверей старого двухэтажного особняка выходит молодая женщина в короткой дубленке с капюшоном. Пройдя несколько шагов, она оборачивается:

— Тебя, кажется, зовут Ибишев? Ты сын двойняшек.

Ибишев улыбается. Поднявшись с корточек, он подходит к ней:

— Ты видела меня на пляже…

— Помню, помню! — Она смеется. — Надеюсь, ты никому не рассказал про это?

Ибишев качает головой.

— А я тут к маме заходила. Ты кого–нибудь ждешь?

— Нет, просто сидел…

— Вот и хорошо! Проводишь меня?

Джамиля — Зохра берет его под руку.

И они идут по холодной улице. И Ибишеву легко, как не было никогда в жизни. И ему хочется взять ее на руки, как ребенка, и поцеловать ее, и положить голову ей на живот и слушать, как она дышит.

— Смотри.

Он показывает рукой на небо и Джамиля — Зохра видит, как почти черное небо вдруг становится прозрачно–фиолетовым, и справа от них всходят жемчужная Венера и рядом огненный Марс, и сверху начинает падать снег.

Снег такой густой, что, пока они успевают пройти перекресток, улица становится совершенно белой.

— Настоящий снег! И прямо на Новруз! Ты представляешь!..

Она поднимает голову и ловит губами падающие снежинки.

— Кто бы мог подумать!?

В небо взмывают петарды. Издалека доносится музыка.

— Мы почти пришли.

— Да. Так не хочется идти домой. Посмотри, как красиво!

Ибишев кивает и, не мигая, смотрит на нее, и сердце его готово разорваться от отчаяния и нежности.

— Спасибо, что проводил! С праздником тебя! И двойняшек поздравь…Ну, хорошо, еще увидимся! Пока!

Но Ибишев знает, что они больше не увидятся. Никогда. И нежность в его сердце превращается в невыносимую боль, в боль, от которой на глаза наворачиваются колючие слезы. Он отворачивается.

— Подожди…у меня тут подарок для тебя…

Джамиля — Зохра с интересом смотрит на него. Ибишев опускает руку в карман пальто и нащупывает холодную ручку отцовской бритвы. И в это самое мгновение небеса над ним с грохотом разверзаются и смертельный голубовато–зеленый свет Ориона заливает его с ног до головы. И, словно насекомое в янтаре, Ибишев видит в остекленевшем воздухе собственное многократное отражение, сжимающее ручку сверкающей бритвы. И торжество его безгранично! Сейчас, сию секунду, последняя из пеннорожденных умрет на этой заснеженной улице, и боги содрогнутся от ужаса, и глупая смешная жизнь Ибишева обретет хоть какой–то смысл! Смертельный свет Ориона, низвергающийся с небес, становится таким ярким, что он почти слепнет в его потоках.

— Ну, где твой подарок?

Ибишев медленно вытаскивает руку из кармана и разжимает пальцы. На ладони светится оранжевый апельсин.

6.

Через десять дней Ибишев умер.

Произошло это рано утром в отдельной палате денизлинской городской больницы.

Никто не знает, что снилось ему в последние дни, о чем он думал и сказал ли что–нибудь перед тем, как умереть. И есть только одна надежда, что смерть он встретил легко, без боли и отвращения, и что там, на вечных лугах, залитых прозрачной водой, кто–нибудь встретит его, и возьмет за руку, и отведет к свету.

В день, когда его хоронили, — опять шел снег.

Вереница людей в темном медленно идет по заснеженной улице. В небе парят черные птицы.

Ибишев, причесанный и умытый, запеленат с ног до головы в тонкий саван.

Удивительно, но когда его привезли из мечети домой, проклятого шрама–червя на лбу не оказалось. Он рассосался сам собой, совершенно бесследно, словно его и не было никогда. И Алия — Валия — две несчастные вдовые птицы — плакали в голос и целовали его лицо. И они тоже хотели бы умереть. Но это не в их воле. Потеряв свою единственную драгоценность, они обречены жить вечно. Им остается только молиться, чтобы время не оказалось замкнутой спиралью Платона и чтобы страдания Ибишева не повторились вновь.

Над городом кружится метель. Снег укутывает дома, набережную, гостиницу, мечеть, доки — он заметает лабиринт, в котором навсегда обречена бродить проклятая душа Оборотня, и свежую могилу Ибишева на старом кладбище.

Денизли погружается в безвременье.