— Если мы будем идти с той же скоростью, что и раньше, то примерно через час доберемся до владений Арена Конигена.

Кицунэ страдальчески взглянула на него.

Оливер почесал в затылке, не уверенный, что посетившая его мысль будет принята на ура. Но, увидев, как дрожит Кицунэ, он решился:

— Я мог бы тебя понести.

Без тени лукавства в глазах Кицунэ ласково улыбнулась ему, но покачала головой:

— Ты и сам ослабел, Оливер. Разве ты не слышал Фроста? Идти еще целый час!

Он слегка пожал плечами и протянул к ней руку:

— Конечно, я не смогу нести тебя — такую. Но если ты превратишься… в лису…

Ветер взъерошил его волосы, взметнул пыль на дороге. Кицунэ не сводила с него глаз, и он почувствовал, как теряет дар речи от ее красоты, от этого странного сочетания изящества и хищности. Ее нефритовые глаза часто смеялись над ним, но теперь он видел в них только нежность.

— Ну… ведь Фрост — просто лед, и раз он смог нести тебя…

— Я мог бы помчать вас обоих, обернувшись снежной бурей, — сказал зимний человек, указав на небо тонкими острыми пальцами, — но сейчас и у меня осталось мало сил. Не знаю, как далеко я смогу тогда улететь.

— Не стоит рисковать, — отрывисто сказала Кицунэ, не сводя глаз с Оливера. — Но если ты действительно хочешь…

Она не закончила фразы, но в ее глазах была просьба.

Оливер кивнул.

— Конечно! Нам всем нужно отдохнуть где-нибудь в безопасном месте. Я опасался, что мое предложение обидит тебя.

Кицунэ приподняла бровь, но без тени улыбки, так что выражение ее лица осталось загадочным. Не успел Оливер его разгадать, как она подняла руки и набросила капюшон. Мех плаща на спине и руках заструился, и Кицунэ снова стала маленькой, превратившись из женщины в лису путем своей странной плавной метаморфозы, которая — и Оливер понимал это — никогда не перестанет его изумлять.

Он положил на землю зачехленное ружье (которое подобрал вместе с запасными патронами, когда они покидали сад Аэрико), потом снял парку и покрепче завязал на поясе. Ветер был холодным, несмотря на яркое солнце, но Оливер знал, что быстрая ходьба, да еще и с ношей на плечах, согреет его. Он снова закинул ружье за спину и повернулся к Фросту с Кицунэ.

Корнвольф, стоявший впереди, на пригорке, по которому проходила Дорога Перемирия, тихо завыл. Оливер нахмурился и посмотрел на бога Урожая, но волк, похоже, не был встревожен. Скорее, просто проявлял нетерпение.

Лиса подошла к Оливеру. Он вдруг вспомнил, как она лежала в клетке из веток вишни, как дерево мучило и терзало ее. Содрогнувшись, он наклонился, чтобы поднять ее. Оказавшись у него в руках, Кицунэ полезла к нему на плечо. Он застыл, недоумевая, но она тут же обернулась вокруг его шеи, как живой меховой воротник. Ее тело было горячим, а мех — очень мягким. Лиса оказалась довольно тяжелой, но он мог ее нести без особого труда.

— Ты уверен, что справишься? — осведомился Фрост, выпустив из бледно-голубых глаз облачка тумана.

— Справлюсь, — ответил Оливер.

Зимний человек повернулся.

— Тогда идем. Не хочу оставаться на Дороге дольше, чем нужно. Когда мы доберемся до Урожайных Полей, передвигаться будем только ночью.

Не успел Оливер ответить ему, как заметил, что Корнбёке подошел к ним гораздо ближе, чем раньше, и очень удивился. Олень стоял так близко, что Оливер почувствовал запах его дыхания — влажный и землистый, как запах домашнего пива.

— Шевелитесь, — приказал Корнбёке.

Оливер нахмурился. Ему очень хотелось послать это божество, до сих пор такое молчаливое, куда подальше. Но он понимал, что так можно лишиться помощи богов Урожая. И все же…

— Мы стараемся, как можем, — сказал ему Оливер.

Олень лишь огляделся по сторонам, явно желая напомнить ему об опасности, которой они по-прежнему подвергались. Оливер понял намек, но решил, что, раз олень не видит никакой необходимости в словах, можно и самому вести себя так же. Не удостоив оленя еще одним взглядом, он двинулся вперед. Поначалу Кицунэ ерзала у него на плечах, и он чувствовал, как часто бьется ее сердечко. Но потом лиса вроде бы устроилась поудобнее и положила мордочку на передние лапы, оказавшиеся на его правом плече. Медно-красная шерсть щекотала щеку.

Через некоторое время — Фрост говорил, что путь займет час, но Оливеру показалось, что времени прошло больше, — они поднялись на пригорок. Их взглядам открылась такая зеленая и плодородная долина, что Оливеру невольно пришло на ум сравнение с райским садом. Оливер решил, что Кицунэ уснула у него на плечах, и придержал ее за лапы, чтобы та не свалилась во сне. И когда он обратился к зимнему человеку, шедшему рядом своей легкой походкой, так напоминавшей порою поступь фламинго на озере, то говорил почти что шепотом.

— Не понимаю… Те земли, что мы уже прошли, от реки до этой долины… Почему они голые и бесплодные, а здесь — такое изобилие?

— Когда-то там была война. Давно, еще до Перемирия, — ответил зимний человек. Они поспешили догнать Корнвольфа, который ускорил шаг, едва увидев Урожайные Поля. — Земли богов Урожая остались нетронутыми, потому что те держали нейтралитет. Ни один солдат не пересек границы их владений.

Оливер кивнул. Они всегда были буйными и независимыми, эти дети природы.

— Отрадно слышать.

Стоило им войти в долину, как Оливер почувствовал прилив сил и бодрости духа, несмотря на всю свою усталость. По долине пятнами были разбросаны небольшие рощицы, но все остальное пространство, от того места, где он стоял, до вершины самого дальнего холма, занимали поля. Злаки и овощи. Кукуруза, пшеница, капуста и тыква росли повсюду, не обращая внимания на то, какое время года на дворе. Когда они проходили мимо грядок с тыквами, Оливер не смог удержаться и рассмеялся. Должно быть, его смех разбудил Кицунэ, потому что вскоре она потянулась и спрыгнула на дорогу. Лиса не стала сразу принимать человеческую форму, а бесшумно засеменила рядом с ним.

Волк и олень исчезли в зарослях широкого кукурузного поля, и Оливер увидел, что там, где они прошли, тут же появились новые стебли.

Не успел он задуматься, о том где же они встретятся с Ареном Конигеном, как из гущи злаков вышли на дорогу и направились к ним три фигуры. Это оказались три женщины, миниатюрные и очень красивые. Смуглые, с черными косами. На них не было надето ничего, если не считать листьев. Оливер сначала принял листья за платья, но потом увидел, что они растут прямо из плоти.

Когда он остановился, очарованный этими новыми существами — очевидно, богинями Урожая, — Кицунэ прошла вперед. Через пару шагов она остановилась, еще на лисьих лапах, и тут же поднялась на две ноги, развернув свой плащ, как знамя. Она опять стала женщиной в меховой одежде. Кицунэ коснулась плеча Фроста, и тот тоже пропустил ее вперед. Мимоходом кинув на Оливера благодарный взгляд, она обратила все свое внимание на трех послов — а они казались именно послами, группой приветствия, посланной из сердца полей, чтобы встретить их.

Три женщины спокойно ждали, когда Кицунэ подойдет к ним. Всем своим видом она выражала глубокое уважение. Сложив перед собой ладони, Кицунэ коротко поклонилась и заговорила с ними на языке, в котором Оливер узнал японский. Он был слегка знаком с этим языком благодаря нескольким своим клиентам-японцам — знал несколько общих фраз да цветистых ругательств. Три женщины были почти неотличимы друг от друга, но та, что стояла в середине, по-видимому, являлась главной. Впрочем, судить об этом Оливер мог лишь по еле уловимым жестам. Две другие, похоже, подчинялись ей, и именно она ответила Кицунэ, коротко и тихо, после чего все трое разом склонили головы.

Но язык, на котором ответила женщина, не был японским. Оливер слышал его впервые.

Кицунэ ответила им вежливым поклоном и сделала два шага назад, не поворачиваясь к ним спиной. Потом повернулась и направилась к Фросту. Зимний человек наблюдал за этой беседой без единого слова. Но теперь он повернулся и жестом подозвал Оливера. Тот, со своей стороны, с таким любопытством следил за этой сценой, что даже удивился, когда от роли наблюдателя ему пришлось вернуться к роли участника событий.