— А ей и не нужно, — возразил я. — Если микрокоммуникаторы все равно будут связаны с базовым аппаратом в общую сеть, вы или я всегда сможем ответить на входящий запрос.

Тайбер кивнул, внезапно оценив возможности маленького передатчика, закрепленного у него в ухе.

— Все, что Фелиции нужно будет делать, — это держать каналы связи открытыми и прослушивать случайные переговоры, которые мы можем поймать.

— Это я могу, — заверила нас технопровидица, проглотила последнюю порцию омлета и неожиданно громко рыгнула. Она ухмыльнулась, лишь немного смущенно, и отдала тарелку моему помощнику. — Прошу прощения, просто еще не привыкла снова иметь полный желудок. Спасибо, Юрген, тебе удался настоящий деликатес.

Это было, конечно, некоторым преувеличением, учитывая несколько базовый характер кулинарных способностей моего помощника, но, вероятно, следовало учесть, чем ей приходилось питаться последние пару месяцев, и тогда все становилось на свои места. Я улыбнулся, стремясь рассеять остатки неловкости, и произнес:

— Не думал, что услышу нечто подобное из уст техножреца. Мне как-то казалось, что вы полагаете вкус пищи совершенно не имеющим значения.

Фелиция снова ухмыльнулась.

— Мы должны бы, конечно, игнорировать удовольствия плоти, устремляясь к идеалам машины, — радостно согласилась она, — но с некоторыми из них так сложно расстаться.

Я кивнул в ответ, начиная понимать, почему учителя в семинарии находили ее столь сложным учеником.

— Ну, что у нас на десерт?

Следующий рассвет мы встретили в осязаемой атмосфере оптимизма, охватившего всю автоколонну. Несмотря на прохладу начала дня, я еще разок, напоследок, окунулся в пруд, понимая с некоторой печалью, что определенно слишком много времени провел среди вальхалльцев[304], но в то утро я оказался не единственным; казалось, едва ли не половине наших беженцев пришла в голову та же идея.

Направляясь к пруду, я повстречал Фелицию, уже идущую в противоположную сторону с мокрыми волосами и в одежде, так плотно облегающей влажное тело, что становилось очевидным: теперь, когда с едой стало получше, ее формы вновь приятно округлились.

— Вы все еще не против быть при воксе? — спросил я, отчасти чтобы лишний раз убедиться, отчасти — подольше насладиться представившейся картиной.

Фелиция кивнула, как я полагаю, ни в малой степени не обманутая в отношении того, какая из причин была главной.

— Все отлично, — откликнулась она. — Гренбоу со мной в одном грузовике, не забывайте. Я всегда могу спросить у него совета, если он потребуется.

— Уверен, вы справитесь, — заверил я ее и возобновил ленивую прогулку к кромке воды.

Всего меня опередила, казалось, добрая пара десятков человек, и теперь все они со смехом плескались на мелководье, будто отдыхающие на водном курорте, а не беженцы глубоко в тылу врага. Двое, как я с удивлением заметил, оказались Демарой и Тэмвортом, и заняты они были тем, что окатывали друг друга пригоршнями воды, веселясь, подобно паре дошколят.

Отбросив полотенце, я вошел в воду, сжавшись в ожидании тонизирующего холода, и, нырнув, проплыл пару метров, наслаждаясь относительной тишиной. Звук здесь был приглушен, и свет лишь тускло цедился сквозь рефлекторно опущенные веки. В первый раз со времени моего слишком круто обернувшегося прибытия на Перлию я чувствовал настоящий мир и покой.

Но конечно же, это было слишком хорошее ощущение, чтобы продлиться долго. К тому времени, когда я высушился, оделся и перехватил приготовленный Юргеном (который уже успел снова покрыться обычной своей патиной грязи, несмотря на то что вчера мылся не менее тщательно, чем я) завтрак, мне уже пришлось разобраться с десятком маленьких кризисных ситуаций или, точнее, спихнуть их на Тайбера или Норберта. Ни одна из них сама по себе не была достаточно серьезной, но в целом все это были досадные неприятности, которые, как я пытался себя убедить, не должны были, впрочем, определить дальнейшее течение дня.

К несчастью, именно так и произошло. Колфакс продолжал вести нас столь же безошибочно, как и раньше, все еще купаясь в лучах всеобщей благодарности за то, что привел нас к воде, но дорога не становилась лучше, если не сказать больше. Наши топорно сработанные средства передвижения, качаясь, будто больные, преодолевали пересеченную местность, и нескончаемый грохот нашего похода вкупе с головокружительной качкой и неослабевающей безжалостной жарой обеспечили мне совершенно ослепляющую головную боль менее чем через час после того, как мы двинулись в путь.

— Дегидратация, — поставил мне диагноз Эриотт, едва я обратился к нему на первой же нашей остановке. — Старайтесь принимать воду равномерно — это все, что я могу посоветовать.

Я и не ожидал, что он предложит мне анальгетик, ибо пациенты медика нуждались в ограниченном его запасе гораздо более меня, и знал, что потребовать его — значит нанести смертельный удар моему хрупкому лидерству. Вместо этого мне оставалось лишь мрачно ухмыльнуться.

— Легче сказать, чем сделать, — откликнулся я.

Глотнуть из фляги, не пролив половины, в условиях поездки на орочьей машине было фокусом не для среднего человека. Впрочем, под критическим взором нашего медика я выпил еще немного, в энный раз промыв рот от пыли. К этому моменту все уже снова покрылись ею с ног до головы; это раздражало тем сильнее, что мы еще так недавно с такой радостью отмылись от этой гадости.

— Да что там говорить, — согласился Эриотт, и мне пришлось запоздало вспомнить, что в его обязанности входило соблюдение водного режима как для себя, так и для своих пациентов. Я поинтересовался их самочувствием, и наш медик поневоле покачал головой. — Новых смертей вроде пока нет, и за это стоит благодарить Императора.

— Безусловно, на все Его воля, — отозвался я настолько тактично, насколько мог, и оставил его разбираться с другими делами.

Послеполуденное время оказалось немногим лучше и ознаменовалось двухчасовой задержкой, когда Фелиции пришлось использовать некоторые части разобранного багги, чтобы вернуть в строй один из гражданских транспортов, в двигателе которого что-то не выдержало нагрузок и разлетелось с катастрофическим треском, разнесшимся эхом от окружающих нас барханов, так что часовые схватились за оружие. Я развлек себя тем, что нарычал на не сделавших этого за невнимательность, рассудив, что если уж чувствую себя несчастным, то и им неплохо бы ощутить немного того же самого, но по какой-то причине они оказались только польщены и ободрены. Через некоторое время, к всеобщему облегчению, техножрица выбралась из-под кучи разнообразного хлама и объявила, что полностью довольна ремонтом и желает чего-нибудь холодненького.

— Вокс чем-нибудь порадовал? — спросил я, присоединяясь к ней возле канистры с отвратительно теплой водой — единственным «холодненьким», которое было в нашем распоряжении.

Она покачала головой:

— Совсем ничего. — (Памятуя о том, как я совершенно случайно вышел на контакт с Тайбером, я попросил ее и в дальнейшем продолжать прослушивать все имперские частоты в поисках чьих-нибудь передач.) — Но я могу попробовать что-нибудь передать, и поглядим, кто откликнется.

Мне пришлось отрицательно покачать головой.

— Это могут оказаться орки, — заметил я. — Лучше никому не давать знать, где мы, пока не будет уверенности, что это друзья.

— И верно. — Фелиция кивнула и глотнула воды; в ее глазах заплясали чертики. — Правда, только при том раскладе, что все остальные не руководствуются теми же соображениями, а?

Она ухмыльнулась и удалилась, неосознанно отмахивая механическим хвостом в противофазе с движениями бедер и оставив меня в редком для меня состоянии безмолвного ступора.

— Ах ты фраг! — протянул я.

Об этом-то мы и не подумали.

Как выяснилось, следующему дню предстояло ответить на заданный ею вопрос с совершеннейшей ясностью, но, когда мы разбивали лагерь на ночь, я не имел никакой возможности предугадать такое течение событий. Головная боль все еще была со мной, милостиво сбавив силу, лишь когда начал задувать холодный ночной ветерок, но недостаточно, чтобы вид появившегося передо мной Колфакса, размахивающего картографическим планшетом, меня обрадовал.