Безудержные мечты девушки неожиданно прервал тихий, болезненный стон, раздавшийся из-за двери, и знахарка, вмиг позабыв о Ратиборе, опрометью бросилась в избу.

На твердой лежанке, выстланной дорогими медвежьими шкурами, лежала ОНА. Знахарка робко приблизилась, сняла мокрую полотняную тряпицу и прикоснулась к пылающему лбу необычной пациентки. Плохо дело, потому что сжигает гостью антонов огонь, и нет от него ни спасения, ни лекарства! Одна надежда слабая теплится в душе Галы: пришлет Ратибор столетний мед диких пчел – так, может, хоть он поможет... Любой другой, попавший на место загадочной гостьи, уже давно бы умер,– но ведь это была ОНА!

Гала вздрогнула, бережно сняла с полки портрет, испокон веков хранимый в их семье и выполненный неведомым способом на древнем стекле, трепетно приблизила к больной и внимательно сравнила два лика – живой и рисованный… Без сомнения, на скромном деревенском ложе металась в лихорадке сама Хозяйка врат! И не найдешь более в целом мире второй такой красоты несказанной – ни шеи лебединой, ни кудрей золотисто-медных, ни очей изумрудных. Но Гала не завидовала ослепительной внешности своей пациентки. Подобная неземная красота вызывала у нее лишь благоговение, да еще желание спасти, излечить. Этому ее и прадед Порфирий учил: служить Хозяйке, оберегать, ибо она – залог выживания всего рода человеческого!

Знахарка смочила тряпицу холодным талым снегом и вновь положила на горячий лоб рыжеволосой девушки. Заботливо укрыла больную пушистой, теплой шкурой, села рядом и пригорюнилась. Галу с самого рождения воспитывали в осознании служения своему высокому предназначению. Пращур Порфирий на науку оказался щедр, на похвалу скуп, а на наказание – суров. Чуть что, нещадно бил хрупкие девчоночьи ладошки гибкой ракитовой хворостиной. Но Гала лишь еще крепче, еще упрямее сжимала трясущиеся от боли губы, кланялась в пояс и благодарила. Суровый прадед лукаво улыбался в сторону и добрел хмурым лицом. Гала радовала его всем: и тем, что умом пошла в знаменитую Захариеву породу, и твердым характером, и внешностью пригожей, но более всего – знаком, что сразу поняла и приняла весь смысл науки тайной: ждать Хозяйку, оберегать ее, служить ей, а когда настанет заветный час – проводить в то урочное место, где начиналась Тропа испытания, ведущая к Небесным вратам. А только узрел старый шаман знамение небесное – возликовал душой и сразу же отправился в град дальний, иноземный, Никополисом названный, ибо там ему Хозяйку и встречать предназначалось. А Гала дома осталась – ждать… Ждать, сама не ведая чего. Ведь мало ли что случиться может – то ли Порфирий вернется, то ли еще что важное приключится. Вот так ждала, ждала она и… дождалась!

Три дня уж как с той страшной ночи минуло. Девушка тогда отчего-то уснуть не могла – тоска неясная, словно предчувствие черное, душу томила. Вышла Гала на крыльцо, точно так же, как и сегодня, да подняла лицо к небу звездному, вопрошая безмолвно: отчего это деревенским охотникам и бортарям стало так трудно жить в лесах родимых? Прошедшая осень тяжелой выдалась – вода в реке ни с того ни с сего вдруг каким-то жирным налетом покрылась, отчего люди, испившие дурной водицы, начинали хиреть и животами маяться. Травы и ягоды на корню сохли, на скотину домашнюю мор напал, а зверье лесное так и норовило куда подальше схорониться. «Не иначе как настал конец света»,– качали седыми головами мудрые старики. В отличие от своих наивных земляков Гала много чего знала, но предпочитала помалкивать. А то, не ровен час, услышат селяне из ее уст недоброе пророчество, да еще чего похуже, чем просто в дегте вывалять, сотворить над ней удумают, чтобы неповадно было каркать, беду призывать. А чего ее призывать-то, если она и так уже сама пришла – незваной, непрошеной? Тут, как говорится, отворяй ворота да проси о заступничестве добрую Хозяйку врат, даже если ты в нее и не веришь особенно.

Но в милость святой девы Гала верила твердо, да и ведала о ней куда поболее всех прочих, неграмотных и запуганных обитателей лесной деревни. Вот поэтому и молилась она в ту ночь Хозяйке, глядя на яркие звезды. А небо вечное возьми, как на беду, да и прислушайся к молитве молодой знахарки. Одна из звезд неожиданно приблизилась и начала неуклонно расти в размерах, принимая форму неведомого, серебристого вытянутого предмета. Гала не сдержалась и вскрикнула в голос, когда непонятное чудо беззвучно рухнуло за ближайшей заметенной снегом чащобой. А мгновение спустя во двор знахарки, на манер хвостатой кометы, стремительно упала рыжеволосая девушка, со всего маху приложившись виском об обледенелый колодезный сруб. Гала затравленной оленухой метнулась к девушке-звезде, подхватила в свои дрожащие ладони ее бледное, прекрасное, словно из хрусталя выточенное лицо и заглянула в изумрудные очи, дивясь нечеловеческой мудрости, на самом их дне плещущейся. Гостья уцепилась за Галины пальцы и прерывисто простонала несколько слов, кои и стали всему объяснением:

– Я Рыжая Ника, и мне нужно немедленно попасть к Небесным вратам! – из последних сил потребовала удивительная незнакомка, а потом погрузилась в горячечное забытье, побороть которое не хватало даже всего стократно проверенного таланта лесной знахарки.

А уж когда Гала нашла в кармане Ники карту, много раз виденную в руках прадеда Порфирия, да сравнила лик красавицы с бережно хранимым портретом Хозяйки – вот тогда девушка окончательно утвердилась в осознании того, какую долгожданную гостью послало ей справедливое, вечное небо...

Размышления девушки прервала звонкая песенка бубенцов, привешенных на дугу саней. «Едут!» – встрепенулась Гала, схватила шубейку, кинула бдительный взгляд на безмолвную пациентку и ринулась встречать обоз.

Сани выстроились в цепочку перед крыльцом. Покрытые инеем кони заморенно похрапывали, копытами били по насту, нетерпеливо выпрашивая заслуженный овес. Гала удивленно расширила глаза, пытаясь пересчитать непривычно возросшее число обозников. Первым из-под меховой полости вылез сам Онисим, вопреки своему довольно преклонному возрасту, еще крепкий и ловкий.

– Деда! – Гала ребячливо ткнулась носом в его окладистую бороду, по-домашнему благоухающую табаком и сладкой жевательной смолкой.

– Ну, ну, слезы-то зачем? – Онисим любовно провел заскорузлой ладонью по русой девичьей головке.– Ты погляди, внученька, какого я тебе гостя привез!

Но, мысленно обмирая, Гала и сама уже заметила, как вслед за дедом из саней спешно выбирался Ратибор, радостно сияя ей навстречу влюбленными синими очами.

– Незабудка моя!

Молодой знахарь крепко обнял невесту и, невзирая на присутствие посторонних, одарил долгим поцелуем. Гала конфузливо покраснела. Дед Онисим благодушно отвернулся, прикрывая кожаной рукавицей счастливо улыбающийся беззубый рот.

– А это кто такие? – оторопело спросила девушка после того, как поздоровалась с Яковом и михеевскими братьями, робко указывая пальчиком на незнакомых ей людей.

Из вторых саней гибко выпрыгнул высокий статный молодец, чудно смуглый, с черными шелковистыми локонами, волной спускающимися на могучие плечи. Его прекрасные, бархатистые карие глаза, подсвеченные золотистыми искорками, в упор рассматривали лесную знахарку. Юноша учтиво поклонился, приложив руку к сердцу.

«Вот колдовство-то неведомое! – изумилась Гала.– Вроде парень молодой, а обликом – краше любой девки!»

Кареглазый красавец со смешком зашарил в глубине саней, извлекая наружу озябшую, закутанную в меха девушку – маленькую и пухленькую, остриженную по-мальчишески коротко, и высокого сутулого мальчишку. Мальчишка, несмотря на толстый тулуп, поминутно кашлял и сморкался, гнусаво умоляя добить его из милосердия, дабы избавить от непереносимых мучений.

– А как же божественные испытания, насылаемые нам свыше? – пророкотало из других саней, и перед округлившимися глазами Галы предстал настолько дюжий человек, что рядом с ним даже богатырь Яков казался всего лишь слабой хворотьбой.– Что-то ты совсем раскис, мой благонравный друг великомученик Антонио!