Уллерваэнера-Ёррелвере из семьи Мароа, клана Псарей
Меня разбудила возня и нетерпеливое ворчание. Не проспала? Я распахнула ставни. В лицо дохнуло свежестью. Небо только начинало светлеть, по краю моря тянулась розовая полоса. Прекрасен мир твой, Господи!
Я вознесла утреннюю хвалу и принялась спешно одеваться.
В корзине скреблись и повизгивали, потом она, наконец, опрокинулась, и щенки на нетвердых лапках устремились ко мне. Я разлила по мискам молоко и побежала на кухню готовить фарш с яйцом. Питание в период перехода с молока - особенно важно, чтобы пёс вырос крупным.
Слава Богу, хоть в весе начали прибавлять, а то совсем была беда: из шести в помете более-менее крепких оказалось всего трое (мама, несомненно, и этих бы отбраковала), потом у Бровки, как на грех, пропало молоко, а Вислоушка, другая кормящая сука, отказалась их принять... Щенки были столь слабы, что я даже в общий двор их пока боялась выпустить, чтобы старшие их не "заиграли".
После кормежки полагалось непременное массирование пузиков, необходимое для пищеварения. Потом - вынести щенков ненадолго на солнышко. Пока приготовить еду остальным. Забрать маленьких, выпустить старших (всех выгулять не успеваю, приходится им прямо во дворе сыпать опилки или рубленную солому). Кормежка, и всех обратно по загонам. Щенки засматривали в лицо, каждый в надежде, что на прогулку возьмут именно его. Но в церковь я беру только самых смирных.
- Пойдем, Ремешок.
Немного медлительный кобелек, зато подчиняется беспрекословно.
Папу я будить не хотела, но он уже сам вышел, тяжко оперся о косяк.
- К заутрене, Уллере?
- Да, пора. Если хочешь, я попрошу святого отца, чтобы зашел вечером.
- Ничего. Я уж тут и помолюсь, и покаюсь, у своего алтарика. Преставься я сегодня, Держитель, думаю, простил бы мне грехи, что я успел совершить.
- Ну, что ты, право. Помолись и сразу снова ложись, ладно?
Сегодня день третьего испытания Дюжь-Пяти апостолов - встреча с дикими зверями алчущими. Для нас особенный, ведь мы работаем с собаками. Но здесь его не отмечают. В Герии сейчас празднества, не вполне уместные в дни Испытаний, ну да не мне судить...
Ремешка я оставила у ворот с командой "Замри!". Он сел столбиком и сразу окаменел, даже взгляд застыл. Хоть полдня может так сидеть, даже ухом не поведет. Не все собаки способны правильно выполнять эту команду.
Я осенилась на пороге и вошла. Тускло мерцали свечи. Храм был почти пуст. Запах церковных благовоний, прохладного камня и горячего воска, от которого сразу становится так покойно... Я поставила две свечки к изваянию святой Дьярвере. Слушала, как трещит пламя, как шепчут богомолки. Молитвы не шли на ум. А Она смотрела на меня сверху вниз с ласковой скорбью сестры и матери всех женщин, словно спрашивала: "Ну, а тебе как тут живется, в этой стране грешников?"
Теперь уже легче, Заступница, много легче.
***
Девять лет как я тут.
Первый год был ужасен. Мы не раз помянули недобрым словом дядину авантюру, но пути назад все равно не было. Из-за дядиной же пьяной выходки мы теперь были в ссоре с семьей Мраута, могущественной семьей. Такой позор... Я тогда чуть не отлупила дядю, ей богу. И стоило бы... Бедная бабушка осталась расхлебывать, а нам пришлось убираться подальше.
Мы приехали в конце осени. Взрослых собак пришлось продать, чтобы выплатить искупительный дар Мраута и оплатить дорогу. С собой привезли лишь три дюжины щенков двух- и трехлеток. Клетки были слишком тесные, в трюме постоянная сырость. Половина собак простудилась, две умерли. Мне не дали возможности похоронить их, как следует. Потом была зима: промозглая слякоть и стылый ветер. Всю зиму папу мучил сильный кашель. Собаки чахли, о дрессуре и речи не шло, лишь бы выжили.
Пригласившего нас Чашинского князя я только раз издали и видела. Меня к нему не звали, и дядя просил, чтобы я не настаивала на встрече - тут другие порядки. Дела тут ведут только мужчины. Мужчины решают, мужчины наследуют титулы, имущество. И все бы ничего, будь здешние кобели благоразумны, но они еще хлестче наших. Дяде князь благоволил и часто звал к своему столу, но денег на обустройство псарни дал ничтожно, а вскоре и вовсе прискучил этой затеей. Дядя не больно и горевал: он был тут как рыба в воде...
Я сама приводила в божеский вид заброшенный дом, что нам предоставили, и следила за строительством псарни. Герские работники лентяйничали, пьянствовали и провожали меня сальными взглядами - у геров, вопреки законам природы, половое напряжение не ослабевает круглый год. Мужчины на улице тоже буквально взглядом раздевали... Новые соседи с нами даже не здоровались. Наших земляков тут хватало, но все это были захваченные в набегах невольники: простые рыбаки и крестьяне с восточного побережья - язычники, не признавшие Истинной веры и власти Матери-королевы и не имевшие ее защиты...
Папа, как и дядя, много раз бывал в Герии. Он свободно владел языком и сохранил кой-какие связи, но открывать свое дело было не на что. Питомник пока приносил лишь убытки, денег постоянно не хватало. В итоге папа стал преподавать в семьях местных купцов и судовладельцев. К счастью, его солидный возраст вызывал хоть какое-то почтение. Он сильно сутулился, отчего казался ниже ростом, и говорил почти без акцента, его часто принимали за своего. А ко мне цеплялись все кому не лень, считая, видимо, еще одной кухонной девкой. Приходилось постоянно носить с собой медную табличку-документ, удостоверяющую мои права и статус. Хотя и это мало помогало.
Я еще не знала толком ни языка, ни нравов местных и полагалась лишь на звериное чутье, что сохранили мы с древних времен. Чужая стая, дикая, почти неуправляемая. Без четкой иерархии, лишь разрозненные вожаки, кое-как уживающиеся меж собою. Наиболее сильные доминанты подгребают под себя остальных, обзаводятся множеством сук и потомства, сбивают свои малые стаи... Это они многие годы разоряют наши прибрежные поселения, грабят, порабощают, вывозят людей целыми кораблями и продают на юг. Алчные, хищные твари, понимающие лишь язык насилия...
Что ж, пусть так. Я стала всюду брать с собою одного из подросших щенков. Когда хам-работник попытался пристать ко мне, я скомандовала Бровчику-младшему: "Фас!" и остановила его лишь в последний момент. Приходя на стройку, я больше не пыталась вежливо втолковать - я отдавала приказы. И уличных приставал тоже осаживала резко. Вам надо почувствовать руку, кобели? Отлично.
Когда дела в питомнике немного наладились, я стала помогать отцу с учениками, теми, что помладше. Думаю, эти ребята меня ненавидели. Я уводила их в дальние комнаты и просила слуг прикрыть ставни, чтобы не было видно сада или других детей, играющих в мяч. Столкнувшись с тем, что дети здесь могут просто встать и уйти с урока, я стала сажать у порога комнаты щенка, дав команду на удержание. Большинству достаточно было увидеть оскаленные зубы. Особо упрямых собаки пару раз прикусывали пониже спины. Как ни странно, родители учеников это только одобряли. Так сей немудреный прием позволил значительно повысить успеваемость, а с ней и мои гонорары.
В первый день Весенней течки дядя примчался сломя голову, крича, чтобы мы запирались на все замки. Даже что-то из оружия принес. Папа всполошился тоже: "Ах, и верно! Детонька, тут такие нравы..." У нас на родине в эту пору женщины тоже стараются без нужды не выходить, но чтобы настолько!..
Дядя воротился на службу, а мы затворились в своем доме, как в крепости. Я сидела у окна мансарды, с досадой ощущая, как окутывает меня течный запах, и смотрела на море. По берегу гуляли в обнимку парочки, ничего предосудительного... Но потом какой-то парень крикнул мне с улицы: "Ей, беляночка! Спускайся, киса! Ну же!" Он вошел во двор, подергал дверь, потом начал проверять на прочность ставни. Он явно считал, что не совершает ничего дурного. Я просто слов не находила. Дичь какая, Господи!.. К калитке подошли еще двое. Тут папа, отстранив меня, вдруг гаркнул чужим, грубым голосом что-то явно бранное по-герски и выставил в окно взведенный арбалет (видимо, дядя принес). "Охотники" убрались. Папа виновато развел руками. "Зверьё! Тупое похотливое зверьё!" - твердила я с остервенением, срывая щеколды с загонов. Я спустила во двор собак, снова заперла двери и снова села у окна. Парочки одна за другой скрылись за камнями. Ветер доносил с берега смех и женский визг. Мне было гадко как никогда в жизни...
