- У императора, - пробормотал я.

- Чего?

- Там император, а не король, это совсем не... А, неважно...

- Во! И людей тама ученых полно. Не зазря, чай, учился-то? - батя весело подмигнул. - А как обернешься, снаряжу вас на западную сторону. В Соттриадан. В Рий. Ох, там богато! Дома сплошь каменные и набережные все в камне, да еще статУи такие... ну, здоровенные. А храмины! Хоть и грех, а любопытно глянуть, каков там идол-то ихний, Умм Воитель. Фигура тож такая, с дом величиной, вся оружьем увешанная...

- В Ри-ий... - протянул я.

Вольный ветер, зыбь морская, чужие края... Нет, все отлично - кроме довеска в виде ведьмы-жены. Кроме роли мальчика-на-побегушках. Кроме...

- Ну! Чем погано? - батя ухмылялся, как сытый кот. - А я уж тут за снохой-то пригляжу, как надыть, - хохотнул. - Во. Пойдете, значица, на "Морянке", "Русалка" течь дала, подчинют пока. Груз для почина средний возьмете. Маленько красненького горского четырехдюжь-летней выдержки, зеленого еще. А главное - инара-ньяо. На него у имперцев спрос - дай боже, уж я выяснял...

Инара-ньяо переводится как "девичья погибель". Занятное винцо, свежего человека пьянит очень быстро и очень приятно, вызывая такое блаженство, что начисто парализует волю. А секрет - в хохотун-траве, на коей то вино настаивают. Ни вкуса, ни запаха не меняет, подвоха не почуешь. Делают его только у нас, в местечке Лоато, где та трава и произрастает. Полагаю, имперцы используют инара-ньяо для ненасильственного получения ценных сведений.

- ...изюму, чеканки медной, - перечислял батя. - Перламутера можно, рыбки всякой. В ихнем-то Паленом море ни черта ж не водится, мертвое оно. Во. В Адране по пути еще ковров возьмете, шерсти, сукна. В Оттору можно военнопленных прикупить по дешевке... Хотя в Айсару их, вроде, не пускают?

- Формально там нет рабства, - согласился я.

Батя вовсю предвкушал. Он явно уверовал, что раз я одолел грамоту, то и в бюрократии имперской разберусь. Туда ведь просто так и не сунешься, сперва придется сто бумаг оформить, да на лапу дать - причем знать, кому и сколько... Но рийцы-то вон наловчились. Мимо нас торговый путь идет, другие на нашем же товаре наживаются, а мы только клювом щелкаем. А ведь тоже в Торговом Союзе состоим, не дикари какие....

Рассказывая, батя успел плеснуть мне винца, подсунуть какую-то снедь. Я мимодумно хлебал, жевал, кивал. А он был сама благость. Нечастая роскошь - такая вот прям беседа, прям задушевно, без единого рявка...

Вещал увлеченно:

- А в Рие первым делом съездите в Иттайкхе. Эт' навроде вторая столица, торговая. Тама и главный рабий рынок ихний. Ох, там выбор! Всех сортов, какие только бывают! Я такую видал даже: в татуировке по всему телу, кабыть змея, - батя сверкал очами, все более оживляясь. - Ну и цены, понятно... смотря по товару. Если питомниковые, то о-го-го. Но товар отменный: сам-молоденькие, смазливые, непорченые, но при том особой выучки... Да можно и попроще, риечки-то и дешевле, и вполне себе. Лучше совсем девчушек брать, вот чтоб только-только в цвет вошла, - смаковал он. - И тут главное - не пугать, не кидаться нахрапом, сперва приручить надыть. Хорошо приручишь - сапоги будет лизать...

Ну, насчет сапог не знаю, но наложницы у него всегда шелковые ходили. Не зря у бати над супружеским ложем четыре плетки висит - изукрашенных, вроде как для декору, но кто его знает...

А "коллекция" раньше изрядная была, да. И пополнялась регулярно. Как надоест, батя их перепродавал или дарил. Но после женитьбы почти всех сбагрил - мачеха настояла. Маме-то, говорят, плевать было, а эта скандалить начала. Она и сейчас бесится: двух-то оставил, да еще служанок дерет невзначай, ясно дело... Из "старой гвардии" осталась только тетка Анно - эта так приросла, что и не обойтись без нее.

- А жена что? - рассуждал меж тем батя. - С ней тоже можно договориться. Ты ей тут тоже больно нужен! Девка башковитая, будет хозяйство вести. А ты: приехал, пожил месячишко-другой, обрюхатил ее, и гуляй себе дальше, деньгу заколачивай. Чем не жизнь?

Жизнь. Отличная жизнь. Сам-то ты не больно обторопился, а меня, вон, выпихиваешь...

- Меня, кстати, так дед твой и женил, - вторил моим мыслям батя. - Тоже, помнится, никак уломать не мог. Потом поехал на торги, купил трех малышек, одна другой глаже. Выстроил их, значица, голых, рядком передо мной и говорит: женисся - все твои. Ну, и долю, мол, твою сразу отделю. Я и не утерпел. Мать твоя, покойница, только фыркнула на то: меня тебе мало, что ли? Да уж она меня со всеми потрохами изучила. Так-то, во грехе, давно уж жили, а свадьбу играть не спешили, ни она, ни я...

"Во грехе"... Кухарка рассказывала о маме иначе: смиренная, набожная до исступления. Может, потому и Эру - такая... Мама молилась о сыне. А я родился и убил ее. Не сразу, но... маму я совсем не помню. Знаю, что болела и что с головой у нее было плохо. Совсем. Но это тоже не-обсуждаемая тема...

- Во, - бубнил бятя. - А потом мы с тятей таким же манером уговаривали Киту. Да только его этим делом не проймешь, ему на юбки чхать. Так иногда разговеется для здоровья... А свободу свою он мне проспорил. Сговорились мы: коли я его перепью, сразу же свататься поедет, коль он меня - отцеплюсь и про то боле ни слова. А бражку у твоего деда ядреную варили. Ой, ядреную! Башка потом двое дён гудела. А всеж-таки моя взяла. Киту с третьего бочонка отвалился, а я на карачках из погребка выполз и говорю бате: готово, мол, ты свидетель. Да так в ноги ему и повалился. Во как! - батя довольно крякнул и заключил как-то не вполне логично: - А ты, сталбыть, нашей-то дури не повторяй, не упрямься. А вольное твое житье никуда от тебя не уйдет.

- Подумать надо, - буркнул я.

- Ладныть, - батя осклабился подозрительно сладко. - Ты эт' обмозгуй покуда, а я, по старому семейному обычаю, кой-чего тебе тут припас.

- И что же?

- Хо! - он поднялся, приоткрыл дверь и громыхнул вниз: - Анно!

Прошелся туда-сюда, сунувши пальцы за пояс, явно довольный собою. Я колупал подсохшую корочку на разбитых костяшках. На душе было мутно и глухо.

Тут явилась кухарка. Она крепко держала за руку какую-то девку. Протащила волоком, поставила передо мной и, осуждающе вздохнув, удалилась. Ну, чего ж не голую тогда - раз "по традиции"?.. Девчонка зыркнула и отвернулась, вздернув подбородок. На новеньком блестящем ошейнике была выбита надпись: "собственность г-на Тауо-Рийи Ирууна".

Моду эту наши передрали у рийцев. Причем, передрали бездумно, поскольку рийцы-то рабов банально клеймят, а ошейники надевают только на тех, что должны выполнять некие представительские функции: на привратников, дворцовую обслугу.

- Владей, - батя сделал приглашающий жест. - С почином. Только гляди - она того, кусается. Ну, да от этих делов отучить...

Я встал, обошел подарок кругом. Недлинная, худенькая. Колючие глазки. Поджатые губки. Волосы чуть в рыжину ("с примесом", ну, ясно). А вот запах - тот, правильный. У тириек особый запах, не ядрено-пряный, как у наших, а горьковатый, какой-то более чистый что ли...

- Че принюхиваешься, сволота? - прорычала девчонка. - Не по твоим зубам кусок!

Я обернулся к бате:

- Специально, что ли, злюку выискивал?

- Ниче, - заверил он со знанием дела. - Норовистые - они потом самые страстные. Давай-кося, приручай, эт' тебе не шлюх сымать. Зато и поинтересней, э?

- М-м, забавно... Ну, спасибо.

Я взял тирийку за руку и, приложив некоторое усилие, провел через галерею к себе в комнату. Там стояла уже зажженная лампа, и белье было постелено свежее. Я запер дверь на ключ, незаметно сунул ключ в сапог и пал на постель. Девчонка торчала пугалом и смотрела вбок, потом с остервенением пнула дверь.

- Ну и чего? Справился, да? - покосилась на бердыш над кроватью: - У, бандюги рыжие!

Она яростно дергала ошейник (защелка на нем была слишком туго завинчена). Мордашка кривилась зло, но я прямо чуял исходивший от нее страх.