Близкое это соседство и составляло всегда главную беду Веруана.
Владения веруанские были невелики: узкий клин земли, в основном болота же. Единственное богатство - месторождение замечательной руды: клинки из нее выходили на диво прочны, остры и почти вовсе не ржавели. В свое время они сыграли не последнюю роль в успехе имперских завоеваний.
Веками зарились рийцы на залежи "чудесного железа", но всякий раз убирались ни с чем. Веками поглядывала Империя на вольные рийские степи за рекой, но покорить их не удавалось. Веруан же так и стоял бессменным стражем границ и священного Камня. Он помнил времена, когда рийцы были лишь кучкой диких кочевых племен, что набегали и отступали, а больше грызлись меж собою. И это были хорошие времена, потому что потом племена вдруг резко стали укрупняться, строить города и осваивать прежде чуждое степнякам судоходство, потом слились воедино, возник Рий, начал быстро расти, обогащаясь набегами и работорговлей...
В Империи Рий называли "дикарским княжеством" и смотрели свысока, не подозревая, что скоро тот превратится в новую империю - молодую, сильную, лютую... И если прежде рийцы поклонялись кому придется, то теперь объявили своим богом Умма Воителя.
В Веруане же Уммату, Духа Мятежного, считали демоном зла. И не ошиблись. Однажды "демон" заматерел настолько, что принялся отгрызать от соседки сперва дальние колонии, следом одну из южных провинций. А потом пришел и забрал то, чего так долго алкал.
Та победа далась Рию недешево. Веруанцы бились отчаянно, насмерть, до последнего человека. Ибо даже крестьяне там были "божьими воинами" и умели сражаться. Но Рию было - надо. И он пер и пер, вбрасывая все новые силы, сминая, перемалывая...
А большая Империя не сделала ничего. Уступила. Веруан пал. Уцелевшие защитники считали себя не-людьми, потерявшими честь, и с покорностью принимали любую судьбу. Так велела их вера: покаянное смирение перед лицом Вышних. Большинство ждали арены рийских кровавых цирков...
Вы спросите: а тебе-то какая печаль?
Ведь рийцы - наши союзники, "старшие братья", близкие нам и по крови, и по духу, пусть и другой веры. А в Империи нас, геров, считают тупыми полу-зверями, которые, впрочем, неплохо сгодились бы в качестве рабочей скотины. Господи, да не будь Рия, имперцы давно бы до нас добрались! Вдобавок они многобожники: хоть и признают Рао Вседержителя, но не как единого Бога, а приплетают к нему еще богиню-супругу и некое третье божество, всяких духов и прочую дрянь... Да и дядьку моего они убили...
Но дело в том, что Веруан этот мне снится. В детстве было сильнее: во сне я словно оказывался там, видел внутренние покои какого-то замка, высокие своды, окна-картины из цветного стекла, бело-синие штандарты...
Многобожники верят, что мир наш подобен вечно вертящемуся Колесу, и душа после смерти отправляется не на Небеса или в Долину Хаоса, а воплощается снова и снова, продолжая следовать некоему предназначению - Путь души называется. Учителя мои чудо-сны не удивили бы. Но с ним я не откровенничаю, не располагает как-то...
От дум меня возвратил хороший подзатыльник.
- Ныне правящий государь? - скрежетнуло раздраженно.
- Что?.. А... Э-э... Гиру?
На этот раз я успел увернуться. Спешно поправился:
- Гилау. Гиру Белый Щит погиб в Итарской битве три дюжь-дюжи... гм... то есть, четыреста с лишним лет назад. Он был последним императором, лично командовавшим войском.
Во как. И варвара можно выучить, если постараться.
Мы вышли на полянку у пруда и остановились. Учитель знакомым до тошноты движением тряхнул плечами, одернул рубаху.
- Перейдем к физическим упражнениям.
Вот это - ненавижу. Нет, парень я крепкий, на кулачках подраться непрочь, а в захват возьму - не выдерешься. Но эти их хитрые прыжки-извороты, ногами махать выше головы... Веруанец же, вколотив в меня все свои познания, здесь видел явную недоработку и наверстывал усерднейше.
- Выше! Еще! Теперь навались на нее всем весом и просядь.
Я корячился, уперев задранную ногу пяткой в дерево, а Учитель лишь скептически морщился. Ну, не гимнаст я, такая беда.
Вообще, веруанское боевое искусство - штука стоящая. Такая прыть, что движений не видно, и это притом, что Учитель, по его заверениям, боец довольно слабый. Но главный фокус тут не в гибкости и ловкости, а в том, что веруанцы умеют входить в некое состояние... Экстаза, что ли? Как в танце. Вам случалось плясать так, что аж подметки горят, угарно, лихо, но при этом - красиво и легко, не думая, где твои руки-ноги, просто прёт, и ты вертишься волчком, и мир вертится вокруг тебя?.. Примерно так, наверное. Они и называют это "Песнью" и даже действительно поют в бою.
Наконец, я не выдержал и со стоном вернулся в исходное положение.
- Извините, Учитель, но все это без толку. Это вообще ни черта не помогает... ну, в критических ситуациях.
Он потер подбородок, кивнул:
- Да. Ты медленный. Поэтому ты скверный боец. Иначе этого, - указал на мою разбитую скулу, - не случилось бы.
Я вздохнул. Признаться-то пришлось, Учитель про каждую мою "боевую рану" выведывает, как я ее получил, и устраивает разбор ошибок. Но я просто мастер глупо нарываться, за что и огребаю часто и густо...
- Ладно, - изрек он с явной неохотой. - Прежде я намеренно избегал этого момента, лишь растягивал связки и укреплял мускулы, дабы обрядить твое тело в невидимый доспех. Но ты прав, сие бесполезно, если боец не владеет главным: Эвиту, Истинным трансом.
- Но...
- Эвиту тебе не постичь, - отрезал Учитель. - Это сложный духовный путь, на долгие годы... Мы поступим иначе: пусть будет хоть малое - экстаз битвы. Вы называете его боевым бешенством, и твои соплеменники к нему весьма склонны, м-да... Это не Транс, а лишь помрачение разума, уподобляющее человека дикому зверю. Но он придаст силу и немного ускорит реакцию, что однажды, быть может, спасет тебе жизнь.
- А-а...
Я малость обиделся за тупых соплеменников, но больше обалдел.
- Скверно то, что я не знаю, как вызвать это состояние... - рассуждал Учитель. - Гм... Гм... Но нам надо его вызвать. И тебе надо научиться, даже привыкнуть впадать в него в случае опасности. Ты понимаешь?
- Э-э... да.
Он еще немного поскреб подбородок, потом спросил:
- Скажи, тебе случалось прежде терять голову от ярости? Настолько, чтобы себя не помнить?
- Ну... нет, не настолько.
Мне вдруг стало неуютно. А он взирал на меня чуть ли не ласково.
- Тогда пойдем самым простым путем, - сказал мой добрый Учитель и влепил мне пощечину.
И еще. И еще...
Вы уж меня простите, но я не буду тут приводить, что он при этом выкрикивал, - это личное. В итоге я стал отбиваться и обзываться в ответ. Вывалил все, что накипело за эти годы, даже сам от себя не ожидал, думал, давно перерос все эти обидки. В общем, он довел меня до истерики, но и только.
***
Освежившись, я вернулся в постель и уснул крепко, как наревевшееся всласть дитя. Вторично меня разбудила тетка Анно. Солнце уже стояло высоко. При всяком движении в голове переливалась тяжелая жидкость, которая давила на глаза и вызывала желание лечь обратно и умереть.
- Тауле, родненький. Ой! На тебе и лица нет... А глаз-то!
Я ощупал распухшую щеку. М-да.
- Чего надо? - буркнул я.
- Сам зовет.
Кухарка смотрела как-то со значением и уходить не спешила. Иногда она решительно забывает, что я давно уже взрослый дядя. Прикрываясь простыней, я встал и кое-как оделся. Внизу гремели посудой. Доносились громогласные реплики сестрицы. Скакали на лестнице младшие кузины. Вопила нянька. Бранились служанки. Наша извечная какофония, чтоб ее...
Я проследовал в кабинет. Отца не было. В смежной спальне вертелась у зеркала Ваау, моя мачеха, любовалась на свое необъятное пузо.
