Но куда там! Никакая сила не заставит меня умываться и драть гребенкой космы, когда внизу, в гостиной рассказывают про немыслимые чудеса! Я вырываюсь, на ходу впрыгиваю в штаны и лечу вниз, где батя вещает, посмеиваясь:

- ...А в последний день пошли мы на рабий рынок. Я себе вот эту курочку присмотрел, а Съерахат хотел раба купить, чтоб от себя на боях выставлять - у них там принято эдак у деловых людей, ну, для престижу. А лучше всего для такого дела веруанцы пленные идут: они ж боистые, злые, да и дерутся хитро. Приглядели одного, спрашиваем: почём? А эти, значит, жульки-торговцы, цену заломили, как за целый полк. Чего ж, говорю, так лихо? Они мне: как же, мол, чистый веруанский лорд, не битый не порченый, первый сорт, вон и обескогченный уже, в лучшем виде. (У ихних дворян-то когти у всех серебрёные.)

А мужик этот, раб, глазом эдак косит: ну-ну, мол. Я им: а почем знать, что и впрямь - лорд? Вот мы его самого и спросим, чай, не скотина бессловесная. Ты, говорю, мил человек, из благородных али как? Нет, говорит, не лорд, слуга был лордов. А когти зачем содрали? Цену набить... Ох, и посмеялись мы со Съерхатом!

Гости хохочут. А дядя Ваи оценивающе косится на невольника. Дядя Ваи - удал, бесстрашен и горд. Ему неохота подлаживаться под старшего брата, он хочет открыть свое дело, на свои деньги. А наймитам в Рие хорошо платят, да и добычей недурной можно разжиться. Он уже все решил, только бате о том пока невдомек...

Батя весел, он щиплет пирог, запрокидывает кубок, утирается, крякает:

- Так-то! Ну, купили, ясно, задешево. Съерхат себе другого бойца взял, а этого мне уступил. Бери, говорит, он, ишь, смирный, по-рийски знает, пусть-ка твоего оболтуса языкам поучит да всяким ихним штукам...

"Каким еще штукам?" - настораживаюсь я.

- А вот те и ученик! - восклицает дядя Киту. - Ну, иди, Тау, смелей!

Но я прячусь за столбик лестницы: задница моя чует подвох. Все смеются. Только тетушка охает с укоризной, но ей меня не спасти. Ей не до того: у ней громадное блюдо с поросенком в руках, у ней виснут на подоле меньшие дочки, у ней полон дом гостей и голова кругом...

А батя продолжает, довольный:

- Вона, как удачно! Я с ним потолковал - дельный мужик. Хоть и чудной. Мне, говорит, все едино, жить аль помереть, потому как лицо потерял и право утратил решать. А мне, спрашиваю, будешь служить? Ты, говорит, Лорд, приказывай. (Эт' по вере ихней: навроде мне на роду написано людями командовать.) Он и по-нашенски даже маленько разумеет, ученый, эва! Я его и холостить не стал - не из таких он, чего зря срамить-то?.. Ну, ладныть. Эй, Веруанец, подь-ка! Тау! Подошел сюда быстро.

Я подползаю. Батя треплет меня по макушке и указывает на чужака в намертво заклепанном медном ошейнике.

- Вот, паря, эт' тебе учитель, слушайся его во всем, не перечь. А ты, сталбыть, учи. Языкам учи. По-рийски главное. Ну и другим тож, пригодится. Ну, из наук чего... И драться, ногами махать, как вы умеете... Да всему учи, чего сам ведаешь.

Чужак кивает молча.

- Да построже, - ухмыляется батя. - Коли надо, хлыста для пользы дела не жалей. Разрешаю. Но чтоб толк из парня вышел. Ну, ступайте.

Перепуганный, я непременно убежал бы, если б так не боялся опозориться. Но поздно, сделка с судьбой свершилась.

Чужак страшон, как сам Наэ: тощий и жилистый, весь словно из веревок скручен, землистая кожа, нос крюком. Особо отвратительны пальцы: костлявые, со срубленными когтями - с этими пальцами мне еще предстоит познакомиться... Я жду, что он заведет разговор, он веруанец лишь зыркает вскользь и делает знак следовать за ним.

Во дворе душно и пыльно. Возятся, побрякивая чешуей, свиньи. Чужак садится у стены сарая, скрестив ноги. Я - напротив. Он говорит:

- Повторять за мной: ахо тъеом хаи риа.

Голос - как царапучая жесткая веревка.

- Ахе тиам хаи рия.

- Нет, четче: ахо... тъеом... хаи... риа.

- Ахе теом хаи рия.

- Ахо. Тъеом. Хаи. Риа.

- Ахе теам... Ай!

Неуловимое движение руки и легкий щелчок по лбу.

- Ага-а! Сразу ру-уки распуска-аешь! - начинаю ныть я.

Второй щелчок, куда более чувствительный.

- Не болтать. Повторять: Ахо. Тъеом...

- Не бу-уду повторя-ать! - вою я уже в голос и хлюпаю носом.

- Что это, сопли? - резкий взмах и щелбан такой, что искры из глаз.

Я реву.

- Опять сопли? - еще щелбан. - Отец велел. Так надо. Повторять: Ахо. Тъеом. Хаи. Риа.

- Ахо тъеом хаи риа, - чеканю я, дрожа подбородком.

- Верно. Это значит: "Я буду говорить по-рийски".

- Не буду! - рычу я, кулаками размазывая слезы. - Что хошь делай, гад! Сдохну, не буду!

- Я должен тебя учить. Значит, я буду тебя учить.

***

С тех пор прошло полторы дюжины лет. Достаточно, чтобы понять: Учитель просто дословно исполнял приказ хозяина. Чертовски дословно...

Достаточно, чтобы сообразить: дядька мой погиб не абы где, а в том самом Веруане. Это туда рийцы слали войска, вербовали наемников...

- Повторим. Императорские династии.

- Первым императором, - начал я, - стал Эгоу Золотой Коготь, основатель династии Эгоууту, что правила более тысячи лет и многократно преумножила владенья свои. После Айданского переворота на трон взошел Лъяу Вероломный. Он приказал казнить всех Эгоууту, дабы искоренить род их. Уцелели лишь потомки Инну в Веруане, хотя признать Лъяу государем они отказались...

- Дальше, - кивнул Учитель. Лицо его непроницаемо.

- Э-э... Считалось, что не по праву себя увенчавший обрекает род свой проклятью. Так ли, нет, но протянули Лъяууту недолго: всех их преследовали несчастья, безумие и ранняя гибель...

Мы говорили на веруанском - языке, совершенно не нужном мне, да и вообще никому, поскольку Веруана более не существовало.

Он был старейшей из провинций Великой Айсарейской Империи и издревле имел особый статус. Там стоял Камень - святыня, что веруанцы охраняли веками, тысячелетиями. Камень, дарованный богом, частица его самого. Поклониться ему приезжали со всей Империи. Веками оттачивали в Веруане боевые искусства и ковали лучшие в мире клинки - веруанскую сталь. Отражали нападки соседей-иноверцев, а в случае угрозы стране приходили под руку государеву и сражались мастерски и свирепо.

Незыблемой оставалась и династия королей-жрецов, восходившая еще к легендарному Инну Пророку, родному брату первого айсарейского императора. И каждый новый король лично присягал государю, полагая себя его прямым вассалом и никак иначе.

Королей-жрецов не смели трогать даже узурпаторы, ибо род Иннууту считался заговоренным, самим богом назначенным править Веруаном. Неизменно мужи его были крепки здоровьем и духом и чтимы народом своим. А рождались в том роду, по слову божию, исключительно Лорды и Пророки, и Лорды крепили в народе единство и доблесть, а Пророки рекли истину высшую, и пророчеств тех побаивались, потому что они всегда сбывались.

Канула бесславно и скоро династия узурпаторов, а за нею следующая. И еще не успел сгинуть последний, еще царили в стране смятение и смута, когда очередной веруанский Пророк предрек появление законного государя и новый расцвет Империи. Так и случилось: в Империи, как некогда в древности, дворяне сами избрали меж собою достойнейшего, Ниру Крылорукого, коего признали и в Веруане, и последовали девять веков славы и процветания.

Шло время, Империя богатела и ширилась, но постепенно становилась насквозь "чиновничьей". А Веруан оставался прежним. Веками не меняли там уклада и законов, превыше всего ставя веру и честь. Там всё еще жили в прежней эпохе, и даже язык сохранялся неизменным, так что в остальной Империи его давно перестали понимать.

Обособлен был Веруан и территориально, поскольку располагался на слиянии двух рек, и от основной Империи его отделяли широко разливающийся в том месте Этм и болотистая пойма. А вот от Рия - только небольшая речушка Этмарэ.