Я вечность выиграл в лото -

Луну, нирвану, Рамаяну...

Большое что-то... чёрт-те что!..

И этот выигрыш коронно -

Миров разлитое вино -

Весь, от земли до небосклона,

Вместился в слово, лишь в одно.

Любовь была со мною всюду,

Я сам - любовью был тогда.

И удивлялись люди чуду,

И сокрушали стены льда.

Вода, нагревшись, клокотала,

Бурлил на крышах океан...

Я шёл... и птиц мне было мало.

Я был влюблён, но не был пьян.

***

Нам нравится сидеть на стуле

И не вставать, куда б ни звали

И ни тянули - на беду ли,

На счастье, сытое в начале...

Мы остаёмся непреклонны,

С большим трудом досталось место.

Пускай античные колонны

Стоят, как липы у подъезда.

А нам в тепле сидеть охота,

Глядеть в окно и в чашку чая.

И если в мире лопнет что-то -

Мы огорчимся, не вставая.

СЛОВА

Слова, как люди, старятся, и нам ли

Их воскрешать, когда взамен тех слов

Другие сквозь расставленные марли

В мир проникают пеной голосов?

Рождаются, взрослеют потихоньку,

На пенсию выходят и в музей,

Дабы поведать каждому ребёнку,

Как тяжко быть без новых словарей.

И Лазарь, обновившийся в пещере,

Сменил, должно быть, прежний лексикон,

Поскольку по-другому в наши двери

Войти накладно - в голову времён.

Не терпят дети - правнуки особо! -

Дремучих предков, даже если их,

Давно усопших, выудил из гроба,

Пройдя сквозь марлю, выверенный стих.

СИМОН

Очевидец затмения - Симон, иль Сёма,

Назовём хоть Степаном, от этого суть

Не меняется, - ждать мог спасения дома,

Огородничать, рыбу ловить - утонуть.

Но, в тот памятный день, - наущаемый то ли

Гулким ветром, а то ли и нечто иным, -

Он увидел в толпе, как сквозь марево боли

Крест несёт человек, батогами гоним.

И когда под своею вселенской обузой

Человек повалился, не сбился с пути,

Римский воин, ярясь, из толпы многоустой

Вырвал Симона, крест повелев понести.

И привстал Иисус, ощутив половину

От первичного веса на стёртой спине...

Крест нести одному, даже Божьему Сыну,

Тяжело, а вдвоём - тяжелее вдвойне.

Скорбной болью один обжигает другого.

Словно отрока в горы ведёт Авраам...

Впереди небеса, что стоят без улова.

Симон из дому вышел - пришёл к небесам.

ПОНТИЙ

Как личность историческая Понтий

Ни в чём, почти ни в чём не виноват...

Меня из жизни будущей увольте,

При чём же здесь известный нам Пилат?

Он боронил имперские кордоны,

На страже был порядка, наших прав,

И - точно бы река - через препоны

Перебирался, голову задрав.

Не думаю, что ехать в Иудею

Ему хотелось очень - лучше Рим,

Где провернуть карьерную затею

Гораздо легче, сделаться другим...

Но волею судеб (уж так сложилась

Его стезя) к еврейским очагам

Стальная императорская милость

Его толкнула с горем пополам.

Он мудро вёл наместную работу.

И, помнится, мессию одного

Хотел спасти назло Искариоту:

Кнутами высечь, только и всего.

Но публика противилась, она ведь

Имеет право всюду выбирать -

Кого в живых на поприще оставить,

Кого в годину смуты бросить вспять...

Чиновничьи заботы - дело чести.

Уж если на коня посажен, будь

Наездником отменным, глас приветствий

Вбирая в гладко выбритую грудь.

Империям нужны вода и бани,

И потому, вспотевший от забот,

В Ерусалиме, городе-духане,

Провёл Пилат большой водопровод.

ЖУК

По глупости своей мальчишка съел жука,

На лавочку присел, заплакал потихоньку.

Живой был жук, теперь - под складкой пиджака,

В желудке, где-то там, укутанный в пелёнку,

Как в саван, он уснул!.. Ничто не говорит

О том, что может жук очнуться, разжужжаться.

Исчерпан для него физический лимит.

И мальчик слёзы льёт, крылатого скитальца

В себе похоронив, без почестей, без них.

Убийцею себя находит и бедняжкой.

По воздуху плыл жук, как самый быстрый бриг,

И в заросли манил походкой псевдотяжкой.

Совсем не ядовит, не дерзок, не буян,

И мухи этот жук не обижал... ни разу!

И жаль, что мир земной не милует землян,

Особенно жуков - как будто по приказу.

Притих садовый шмель, и осы наравне...

Все слушают сейчас мальчишеские плачи.

Но жук жужжит другой, всё громче, в стороне,

Забор преодолеть намерен, Аппалачи...

***

Как Есенин с Маяковским

Вслед за Блюмкиным ходили

На расстрелы посмотреть -

Так и ты лицом неброским

Метишь в смерть.

Где-то, знаю, есть картины,

На которых трупы лишь, -

И на них взирают длинно

Хиппи, стайки нувориш.

Многих, многих бледность чья-то,

Та, что кровью полита,

Привлекает, как зарплата

И надгробная плита.

Каждый с долею своею

Хочет свыкнуться, чтоб впредь

Хоть за матушку-Рассею,

Если русский, умереть.

Но расстреливать не надо

И в застенках мять бока, -

Смерть сама, что канонада,

К нам придёт изглубока.

***

Не будь неудачником, будь удачником,

Вот этим хотя бы - мальчиком-с-пальчиком.

Он идёт, и циклопы проходят мимо,

И дежурят в воротах Ерусалима.

А когда за ворота ступают люди,

Их циклопы хватают, пекут на блюде,

Запивают их кровью, а мальчик-с-пальчик

В это время в Алупке, и едет в Нальчик...

ГОНКА

Обгоняя сиянье, ухватистый эскимос

На олене трясётся, губой задевая нос.

Меж ветвистых рогов заплутавший порхает взгляд,

Словно птица... а сбоку, чуть северней, наугад

Звёзды сыплются градом и тонут в глухом снегу.

И промёрзлой щекой задевает ездок пургу,

Засопит и захлопнет на узенький миг глаза,

Прижимая к оленю, к бокам его, торбаза.

Скачет волк по пятам - волк во множественном числе, -

Если сможет, вгрызётся... и в снежной растает мгле.

У него сорок лап, у оленя - четыре, жаль.

Но и те и другие летят наковально вдаль.

Впереди белый мрак, слепота ледяная... Ох!