Он брыкается, скачет, массивен, рогат,
Здесь о нём с уважением все говорят,
Что ковчег раскорячил бы Ноев...
Поднимается пыль - так рождается смерч,
И копыта гудят, под которые лечь
Никому не желает никто здесь.
И взглянуть на табло не получится, чтоб
Отвалиться с быка ровно в срок, пряча лоб,
Меткий хвост ощутив - словно подпись...
Здесь родео, раз вышел - не сбейся с пути,
Испытаний рисковей не просто найти.
Проще нос разукрасить в салуне
Двум иль трём ловкачам, в чьих руках ремингтон.
А ужаленный бык, словно лев, разъярён.
Мечет в стороны пенные слюни.
Потным боком забор задевает, хитёр,
Хочет сбросить - как ветер, что падает с гор.
Многим увальням бык задал джазу...
Стиснул зубы ковбой; и, почти на мели,
Представляет, быть может, как цапли вдали
На быках разъезжают, все сразу.
Нелегко обвести вокруг пальца быка,
Его ум тренирован, а грудь широка,
Бьётся сердце в мясах его громко.
Притворяться пернатым не вздумай - смекнёт.
И восстанет, стремясь человеческий гнёт
Раскатать по арене и скомкать...
***
Всё хорошо, но скоро мы умрём...
И тишина накроет нас дождём,
Что будет сыпать, словно бы из тучи.
И, может быть, нам сразу станет лучше,
И станет шире лунный окоём...
Мы не умрём сегодня, - и не думай.
Смерть крылышками машет, целой уймой...
Ещё узнаем, друг мой, и поймём,
Что все богатства мира, день за днём -
Ничто в сравненьи с бабочкой угрюмой.
Не повествуй о смерти, помолчи.
Давай о жизни: вот её ключи,
Но, думаю - они от смерти; впрочем,
Я в смерть войти намерен жизни зодчим,
Войти и выйти, как на свет свечи.
***
Пишет - надеется, занят сакральным делом.
Дело мертво без надежды, любовь мертва,
Вера извечная, в платьице обгорелом,
Ходит пред Богом, колышется, как трава.
Если бы дара письма он лишился, разве
К делу другому не вышел, не преуспел?!
Плотник подчас равнодушен ко всякой фразе,
Молча шлифуя родник деревянных дел. -
Труд его жив, и лицо, как лицо Сократа,
Напряжено, он в действительность погружён,
Словно доска, над которой навис горбато,
В образ творенья вминая земной поклон.
ВОЛШЕБНАЯ НОЧЬ
Мне снилось Рождество: как звёзды - снегири,
Деревья - пастухи, шёл снег, и, словно овцы,
Сугробы предо мной теснились, посмотри:
Их ветер вновь стрижёт, исполненный эмоций...
Я был одним из тех немеркнущих волхвов...
Бил крыльями мой взор, в поклаже ладан, смирна
И золотой песок вприсыпку; тайный зов
Мне лестницею был к звезде многопунктирной.
Я поднимался ввысь; казалось, годы шёл,
И овцы там, внизу, толкались, шелестели.
И пастухи в шерстях белели - каждый ствол
Облеплен снегом был, в объятиях метели.
...Но я достиг звезды: соломой, молоком
Пахнуло изнутри, из дивной этой кущи...
Как ласточка в гнезде, лежал, в дверной проём
Направив ясный взор, младенец вездесущий.
Я голову склонил, дары свои поднёс.
И понял, что звезда - то свет в груди младенца.
И спрыгнул в тот же миг, согретый, на утёс,
Откуда начал путь высокий, чтоб согреться.
***
Средь жизни и смерти, в том промежутке скользком,
Лицо твоё видел, овитое чудным лоском.
Видел, приблизиться смел, но крыло - как пена -
Скрыло тебя от меня, унесло мгновенно.
Чьё оно? Ангела? Я представляю живо:
Посланник тебя коснулся крылом призыва...
Был это знак завершенья пути земного,
Тело твоё прекратилось, в долгу у слова.
Часто теперь мне душа твоя снится, что ли...
С чем же сравнить её - с хлебом? иль с горстью соли?..
Не с чем сравнить, ни с каким утончённым телом,
Разве что с дымкой моих сновидений, в целом,
Благоприятных, поскольку - мерцая между
Жизнью и смертью - они подают надежду.
Вслед за тобою дорога моя простёрлась.
Нет, не во мрак мы струимся лицом, не в пропасть.
Нить в небеса держит цепко душа-толика,
Чтобы воспрянуть - из толщи людского крика.
ВИКТОР ГЮГО
Виктор Гюго - безумец или гений -
Сквозь пугало Парижа держит путь,
Закутан в плащ; и нищий на колени
Пред ним упал, и просит что-нибудь...
Под фонарями шлюха оголила
Морщинистую, низменную грудь.
А мальчуган, объемлющий перила,
Не ел давно, не трудно ветром сдуть...
Отверженные: тени подворотен,
Гнусавых тесных улиц, пустырей, -
Глотают ночь, их суп капустой плотен.
Уж лучше распрощаться поскорей...
Но он остановился, замер будто,
И чувствует: две чёрствые руки
С него срывают плащ, сдирают круто
Сначала шарф, а после - пиджаки.
Пусть забирают... лишь бы не убили...
Им неизвестно, кто он в жизни, там...
А он Гюго! - поэт, писатель в силе
И драматург, бредущий в Нотр-Дам.
***
Слаб человек по своей природе,
Ибо не камень, не медный шип.
Вроде травы, певчей птицы вроде...
К чёрной земле, к небесам прилип.
Пот с него каплет, трудна работа,
Хлеб достаётся ему и крест,
После себя оставляет фото
И тишину потаённых мест...
Вот, он ушёл, растворился как бы.
Думать о нём - проницать насквозь
Вечную реку, её ухабы,
Если родиться вам довелось.
Был человек, а вчера - не стало,
Дверью не хлопал, и был как дом.
Мне бы хотелось открыть немало
Зданий, где свет - на стенах - кругом.
ПИТЕКАНТРОП
Питекантроп тоже был филантропом, ибо
Он размножался, за это ему - спасибо!
Конфисковали останки у дна земного,
В музей принесли, слепили, а он - ни слова!
Неблагодарный, безмозглый, но смотрит гордо -
Прямо в окно, на луну, обезьянья морда.
Что ему в нашей луне современной! Нынче
Мир стал другим - поработал над ним да Винчи.
Знаем к тому же: не наш питекантроп зодчий,
