Эскина вышла, объяснила Виктору, где найти лаборантскую. Он тут же уехал. Лариса налила ей стакан крепкого чая, — от предложения подкрепиться чем–нибудь посущественней Эскина отказалась.

Лариса нежно любила старуху. Когда–то после войны Рахиль Самуиловна лечила ее отца, у него был хронический бронхит. Иногда Лариса думала, что Эскина была тайно и безответно влюблена в отца; она так и не вышла замуж, хотя в молодости была очень симпатичной женщиной. Вовсе не такой старой каргой, как сейчас.

Вернулся Виктор, привез медсестру. Робея под строгим взглядом профессорши, сестра тщательно вымыла руки и вместе с Эскиной прошла к Пашкевичу. Взяла кровь для анализа из пальца, из вены и, записав телефон, уехала.

Потянулись томительные минуты ожидания. Время от времени Лариса на цыпочках заходила в кабинет. Пашкевич ворочался на диване, негромко стонал во сне. Лицо у него стало красное, распаренное, похоже, поднялась температура.

Предчувствие беды, охватившее Ларису, когда она увидела Андрея на лестничной площадке, весь вечер разрасталось в ней. Он казался ей олицетворением жизненной силы, никогда не болел, она ни разу не видела его таким слабым и беспомощным. Только сейчас, слушая, как он стонет и бормочет какие–то бессвязные слова, Лариса с пугающей отчетливостью поняла, как он ей дорог. Наконец позвонила лаборантка. Рахиль Самуиловна внимательно слушала ее, прижав трубку к уху, и ее седые широкие брови шевелились, как мохнатые гусеницы.

— Этого не может быть! — наконец резко бросила она. — Вы ошиблись, милая. Что? Параллельно? И что же, у обоих одинаковые результаты? Кто еще с вами в лаборатории? Наталья Николаевна? Дайте ей трубку. Наташенька, вы уверены, что ничего не напутали? М-да, мне бы вашу уверенность. — Эскина закрыла глаза, словно обдумывая услышанное. — Ладно, передайте дежурному врачу, чтобы немедленно подготовили шестую палату, сейчас мы привезем больного. Закажите побольше крови для переливания. Пусть кто–нибудь дождется меня в приемном покое.

Лариса слушала и чувствовала, как ее обволакивает леденящий страх. При чем тут кровь? О какой ошибке в анализе говорила Рахиль Самуиловна? Какая надобность заполночь везти Андрея в больницу, неужели нельзя обождать до утра? Он просто вымотался, устал, вот и сорвался, а старуха запаниковала.

— Что с ним?

— Не знаю, Лорочка, — Эскина запыхтела папиросой. — Пока не знаю. Нужно сделать биохимический анализ крови, другие анализы. Наталья Николаевна опытный специалист, я привыкла ей верить, но то, что я услышала… Похоже на опустошение спинного мозга. Белые и красные кровяные тельца на низком пределе, это опасно для жизни. Создается впечатление, будто Андрей подвергся мощному радиоактивному облучению. Все нужно тщательно исследовать, только потом можно будет сделать какие–то выводы. Пока ясно одно: Андрея надо немедленно госпитализировать. Необходимы срочное переливание крови, плазма, антибиотики. тщательный уход. Так что не будем терять времени. Помогите ему одеться и спуститься в машину.

Через трое суток Риту перевели из реанимации в палату. Кроме нее, там было еще пять женщин. Кровати стояли вдоль стен, отделенные друг от друга тумбочками. Укрытая одеялом до подбородка, Рита лежала у двери справа. Сознание к ней вернулось, но глаза так и не стали живыми, а взгляд осмысленным. Шевчук с трудом узнал жену, такой старой, изможденной она выглядела. Лицо, изрытое морщинами, словно усохло, голову будто присыпало снегом.

Он вернулся в опустевший, словно вымерший дом. Следовало бы съездить в издательство, но не было ни сил, ни желания. Похоже, Колосенок надул его со своей капсулой, если бы то, что он говорил, было правдой, Пашкевичу уже следовало свалиться. А он каждый день торчит на работе и в ус не дует. Ну что ж, с Олега теперь взятки гладки. Надо как–нибудь выковырять таблетку из кресла и выбросить. На мечтах о собственном издательстве придется поставить крест. Даже если Рита выживет, ему будет не до этого.

Рано утром. ожил телефон. Шевчук скатился с тахты и схватил трубку.

— Здравствуй, Володя, — сказала Лариса. — Андрюша заболел.

— Что с ним? — спросил Шевчук, а кровь уже забурлила в нем, прилила к лицу, застучала в висках; его словно студеным ветром обдало, сдув остатки вялости, сонливости. Он мгновенно все понял, и это наполнило его истомившуюся душу злобным торжеством: нет, не обманул Колосенок, достала Андрея таблеточка, и теперь уже не выпустит из своих смертельных коготков! — Надеюсь, ничего серьезного?

— Пока не представляю, — голос у Ларисы был тусклый, усталый. — Вечером он еле доехал с работы домой, на площадке потерял сознание. Ночью его посмотрела профессор Эскина и тут же забрала в больницу. Ты же ее знаешь, зря паниковать не будет. У Андрея что–то с кровью… лейкоциты, эритроциты, я в этом ничего не понимаю. Во всяком случае я очень встревожена, Володя. Эта «Афродита»… Что там у вас не клеится? Все дни после приезда из Америки он так психовал…

— Ничего особенного, мог бы и не психовать. Через тридцать минут я приеду.

— Не надо, к нему никого не пускают. Только меня и Виктора, и то ненадолго. Пусть хоть немного отлежится, на нем лица нет. Кстати, Андрей мне говорил, что ты гриппуешь. Уже поправился? Тогда съезди на работу, ему будет спокойнее.

— Ты не поняла, я так и так собирался в больницу. У Риты второй приступ, она трое суток пролежала в реанимации, вчера еле вывели из комы. Андрей в терапии?

— В терапии, второй этаж, шестая палата. Та самая, в которой когда–то лежала Рита. О Господи! — всхлипнула Лариса. — Что же это творится, Володенька… Почему ты не позвонил, не сказал?!

— Прости, но, честно говоря, мне было не до звонков. Ладно, я выезжаю.

К Пашкевичу Эскина его не пустила.

— Вас к больнице на пушечный выстрел подпускать нельзя, не то что к Андрею. У него сейчас ослабленный иммунитет, только инфекции не хватало! Кстати, я уже смотрела вашу жену. К сожалению, обрадовать ничем не могу. Ближайшие дни покажут, чем это закончится, но приготовьтесь к самому худшему.

Вернувшись в издательство, Шевчук замкнулся в своем кабинете. Достал с полки том энциклопедии, нашел статью о лучевой болезни. Все, о чем там писалось, слово в слово совпадало с рассказом Ларисы. Что ж, дело сделано, осталось уничтожить капсулу и ждать. Наконец–то он станет хозяином «Афродиты». Вот ведь как все повернулось! Еще в понедельник Андрей собирался вышвырнуть его на улицу, а сегодня… Сегодня надо спасать издательство. Ему, Шевчуку, больше некому.

Взяв сумку с контейнером, он поднялся на второй этаж. Людмила уже была в приемной, что–то печатала на компьютере.

— Поправились, Владимир Васильевич? — поздоровавшись, улыбнулась она.

— Я‑то поправился, а вот Андрей Иванович заболел.

— Грипп, наверное. Ужас, как в этом году грипп свирепствует. Вам бы тоже следовало вылежать. Говорят, такие осложнения…

— Обойдется, — перебил словоохотливую девушку Шевчук. — У меня к тебе просьба: съезди в книжную палату, получи новые авторские таблицы и индексы.

— С удовольствием! — Людмила выключила компьютер. — Кстати, Владимир Васильевич, мне в университет забежать надо. Я после обеда вернусь, не возражаете?

Людмила схватила пальто, шапочку и выпорхнула из приемной. Шевчук открыл кабинет, достал из сумки загодя развинченный контейнер. Нащупал кончиками пальцев в щели между спинкой и сиденьем кресла Пашкевича капсулу с радиоактивным кобальтом, осторожно достал и положил в гнездышко–углубление. Туго завинтил цилиндр, спрятал в сумку. Подошел к окну, приоткрыл фрамугу: пусть проветривается. Взял со стола папки с сочинениями Анонима, которые, Андрей, похоже, так и не успел просмотреть, и вышел. Положил ключ на место, спустился к себе. Все это заняло минуту, от силы, полторы, ничего страшного с ним за это время произойти не могло.

Посидев за столом, пока не унялась внутренняя дрожь, Шевчук оделся, взял сумку с контейнером и пошел в парк Горького. До парка было недалеко, два коротеньких квартала, он и Григорий любили там бродить в обеденный перерыв, обсуждая неотложные дела. По дороге заглянул в хлебный магазин, купил батон. В последние годы на Свислочи, в городской черте оставалась зимовать стая диких уток. Когда река начинала замерзать, все они собирались в парке у запруды. Там вода, подпертая бетонной стеной, набирала такую скорость и силу, что с нею не могли совладать даже самые суровые морозы. Огромная полынья спасала уток от верной гибели. Над водопадом построили ажурный мостик, зимой на нем постоянно толпились дети и взрослые, подкармливая оголодавших птиц. Туда он и направился. Заслышав скрип снега под его ногами, утки дружно потянулись к мостику. Шевчук достал сигареты, закурил, огляделся. Ни души. Опустил сумку на снег, достал контейнер. Просунул между прутьями ограды и носком сапога столкнул в воду. Всплеск поглотил шум водопада. Он стал крошить уткам батон. Стая загалдела и дружно кинулась подбирать угощение.