- А там камеры? - наморщил лоб Артур. - Ах, ну да: такая чёрная полусфера под потолком. Никогда не задумывался, верней, думал, что это пожарная сигнализация... Для безопасности, наверное...
- Для безопасности! Ах, мой милый, наивный человек! И в столовой - для безопасности? И в храме - тоже?
- Ничего не понимаю! - признался он.
- Я тоже не сразу поняла. Теперь вспомни, пожалуйста, понедельник и место, куда нас привезли. Разве это было похоже на храм, или семинарию, или монастырское подворье? Это не православный семинар, Артур! И патриархия к нему никакого отношения не имеет! Это... это какое-то гнусное реалити-шоу 'За стеклом', организованное некими... упырями для того, чтобы им туже набить свой карман! Сейчас какой-нибудь толстобрюхий продюсер смотрит на ребят и потирает свои ручонки! Боже мой! - неожиданно всхлипнула она. - Как стыдно!
- Почему - стыдно?
- А вдруг и в каждом номере камеры? Да, да, наверняка так! Это значит, что и вчера тоже...
Артур густо покраснел.
- Как это отвратительно! - продолжала тихо всхлипывать Лиза. - Насадить нас на булавки и рассматривать, как насекомых!
- Милая моя, мы ни в чём не виноваты и нам нечего стыдиться! - горячо возразил Артур. - Мы вернёмся невозмутимые и торжествующие, потому что теперь мы знаем их секрет. Разобьём их чёртовы камеры, если хочешь!
Лиза помотала головой:
- Нет, нет, не буду я ничего бить и ломать. И участвовать ни в чём не буду, и... миленький мой, прошу тебя: оставь меня одну на несколько часов! Мне нужно это пережить и продолжить жить дальше, пусть даже без всякого торжества и невозмутимости, о которых ты говоришь. Хорошо?
XXX
Вернувшись на хутор, Артур обнаружил, что все его коллеги (кроме Лизы) собрались в столовой. Верней, писатель и монах прибирались в самой столовой, восстанавливая порядок после разгрома, а Олег с Максимом на кухне чистили картошку. Кое-какие запасы продуктов сыскались, правда, не в изобилии и без разносолов, конечно. После ухода всех помощников, перед лицом уже произошедшего и новых возможных угроз волей-неволей приходилось устанавливать 'военное управление', при котором вперёд действительно выдвинулся Вторник (Артур пропустил, как и когда это случилось): именно Олег назначал теперь дежурных по кухне и выписывал прочие наряды. Одним из распоряжений нового 'коменданта' было, между прочим, запереть ворота и калитку: Артур с Лизой едва успели вернуться с их грустной прогулки.
Обед (варёная картошка с растительным маслом) поспел наконец. За столом участники, не сговариваясь, принялись высказывать вслух накопившееся возмущение:
- Так невозможно жить! Отчего нас бросили на произвол судьбы?
- Свинство какое-то, честное слово!
- Архиерейскому собору вообще нужны наши рекомендации или нет?
- Кто там у них, интересно, работает в Молодёжном отделе? Верней, служит? Руки бы повыдёргивал этим людям!
- Связи нет, света нет, скоро и воду отключат! Мы звери, что ли, чтобы жить в таких условиях?
- Воистину, братья, это мы звери и есть, те самые, которых в пятый день произвёл Господь.
- Очень смешно, брат Евгений! Я похож на зверя?
- Конечно, похож, Максим Петрович, уж если отец дьякон Вам грозился поотшибать Ваши ветвистые рога.
- Дурак Вы, Сергей Николаевич! А ещё писатель, тоже мне.
- Да: забросили нас здесь, оставили...
- Элои, элои, лама савахфани!
- Это что такое? Что ещё за лама?
- Лама - это животное, которое умеет плеваться.
- Плеваться! Я сейчас сам начну плеваться!
- Хватит уже орать! Кто будет плеваться - того назначу в наряд по кухне вне очереди! - пригрозил Олег.
'Сказать им или не сказать об открытии Лизы? - грустно размышлял Артур. - Пожалуй, всё же не стóит. И без того мы почти уподобились зоопарку. А что начнётся, если они узнают!..'
К концу обеда он положил в чистую тарелку оставшиеся три картофелины и пошёл с ними к выходу.
- Куда? - поразился Олег.
- Лиза сидит голодная, - стыдливо пробормотал Артур.
- Хм! - хмыкнул комендант. - Хорошо, но разрешения можно было спросить? Есть у Вас язык, товарищ Симонов, или нет? Давайте договоримся, чтобы в последний раз было такое! Никто не хочет, я думаю, разводить в комнатах настоящих зверей, вроде тараканов, крыс и прочего! Слышите, уважаемые? Это всех касается!
'Тьфу!' - мысленно ругнулся Артур, но вслух ничего не сказал: вновь его взяла усталость, и не было задору спорить.
Девушка открыла ему дверь и сдержанно поблагодарила за скромный обед. Глаза её были красными.
- Пожалуйста, иди теперь, - шепнула она. - Я не хочу, чтобы те, кто сидит по ту сторону экрана и чешет своё жирное брюхо, слышали наши разговоры. Ни одного словечка им, вурдалакам, не достанется!
XXXI
'Военная власть' в лице товарища Константинова в связи с чрезвычайными обстоятельствами 'национализировала' оставшиеся у Артура хозяйственные свечи, а также восковые свечи в храме (насилу он отстоял десяток). По причине экономии свечей Вечернее правило в пятницу и Утреннее правило в субботу не читали.
По причине отсутствия основной докладчицы ничего не записали в пятничный протокол: говоря откровенно, никому из мужчин, кроме Артура и отчасти Сергея, проблема женщины в православии и не была особенно интересна. Под непрерывным дождём (как будто настоящий дождь добавился к рукотворному) уныло закончился этот день.
В субботу сразу после скудного завтрака перешли в актовый зал, немедленно решили сразу, до обеда, заслушать двух докладчиков и обсудить их рекомендации. Но едва Максим произнёс: 'Брат Евгений, прошу!', как белорус, кашлянув, смущённо сказал:
- Дорогие братья и сёстры, позвольте мне прямо сейчас кое в чём признаться! Дольше я это откладывать, вводя вас в заблуждение, не могу. Мы с вами находимся на семинаре православной молодёжи и именно в качестве православных имеем церковное и моральное право писать рекомендации Архиерейскому собору. Но из частных бесед или публичных откровений все мы одновременно знаем, что не всё в порядке с нашим православием. Не хочу называть ничьих имён, чтобы вы не подумали, будто я стремлюсь укорить кого-то. Прошу от вас лишь одного: пусть поднимет руку каждый, кто себя доподлинно считает православным человеком.
Руки не поднялись. С тем бóльшей надеждой все взоры устремились на докладчика.
- Чтó вы как пристально смотрите на меня, мои дорогие? - спросил писатель.
- Как же нам не смотреть на Вас, Сергей Николаевич! - ответил иудей. - Вы - единственная наша надежда, тот маленький золотой гвоздь, на котором повисла правомочность нашего собрания!
- Ваш золотой гвоздь проржавел, - возвестил белорус торжественно и печально. - Я - католик.
Нечто, похожее на вздох ужаса, вырвалось у каждого его слушателя.
В молчании Сергей спустился с кафедры и занял своё место.
Олег был первым, кто высказал вслух общее:
- Это что же получается? Мы все здесь - никто, и звать нас никак? Мы - семеро клоунов, играющих друг перед другом комедию?
- Шестеро, - заметил кто-то.
- Да, спасибо за уточнение! Очень ценное!
- Пора уже устыдиться, коллеги, - пробормотал Гольденцвейг. Сразу после, словно это послужило сигналом, заговорили все невпопад:
- На кухне продукты кончаются! Пачка риса осталась! Что это такое - пачка риса?
- Хватит уже, хватит!
- Надо уважать себя!
- Но Вы-то, Вы, Сергей Николаевич! Мы в Вас верили! Как Вы могли? Ради чего?
- Ради путевых заметок и жизненного опыта, мой досточтимый иудейский брат! Ради 'ума холодных наблюдений и сердца горестных замет', как говорится!
- Да уж, горечи мы тут хлебнули! Полной поварёшкой!
- Это не мы утром хлебали поварёшкой, а великий русский народ! Прямо из кастрюли притом!
- Эх, навернуть бы сейчас супчику...
- Балбесы мы! Шесть кусков балбеса!
