- Какую ещё стенку?
- Обыкновенную такую бетонную стенку. В метр толщиной.
- И ростом во всё небо.
- Ага.
- Кто-нибудь может объяснить, что это за чудеса такие?
- Я могу, - сказал Гольденцвейг с таинственным видом. Дождавшись, когда все повернулись к нему, он произнёс:
- И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй.
Цитата была встречена неуверенными смешками.
Жером загадочно улыбался и на вопрос, что - причина его улыбки, пояснил:
- Я знать. Я знать tres bien, как это делать и кто это делать. Но я не скашу-у...
- Намекает на кей-джи-би, - шепнул Максим Артуру, с трудом удерживаясь от смеха. - Всё у этих лягушатников перемешалось в голове, чистая паранойя, Путин у них вылезает из каждого чайника. Несчастные люди!
Расписание семинара со вторника по субботу было построено так, что на завтрак и обед отводился целый час и у тех, кто не рассиживался за столом, оставалось ещё время зайти в свой номер или погулять по территории. Артур не мог себя назвать большим чревоугодником и с завтраком управился за десять минут. Едва он вышел из 'корпуса', как ему на глаза попался Сергей Коваленко, который несколько смущённо обратился к нему:
- Вы позволите с Вами поговорить минут десять?
- Пожалуйста! - опешил Артур.
Они пошли по усыпанной гравием дорожке вокруг 'корпуса' и храма.
- Вас удивило моё обращение? - приступил к разговору Сергей.
- Как же я могу удивляться, если не знаю, о чём Вы будете говорить? - резонно заметил Артур. - Хотя Вы правы: удивило. Не думал, что мы с Вами сойдёмся...
- И не думаете?
- Вы - для меня противоречивая и не вполне ясная фигура, - дипломатично ответил руководитель буддийского центра. - Можно мне, уж если у нас как будто пошёл откровенный разговор, спросить Вас: Вы - действительно националист?
- Националист? - с недоумением повторил белорус. - Ах, это! - он с улыбкой коснулся ворота вышиванки. - Пожалуй, это что-то вроде жёлтой кофты Маяковского: я иногда люблю посмотреть на озадаченные лица людей. Но в известной мере я националист, Вы правы. Я желаю блага своей стране, и... и при том я понимаю, что сотрудничество с Россией является одним из условий этого блага. Я - государственник, понимаете ли. И это, между прочим, является темой нашего разговора. Вчера я долго говорил с Олегом. Это человек резкий, даже, если можно использовать такое слово, в чём-то первобытный, но при этом непóнятый, глубоко порядочный и абсолютно искренний.
- Что ж, мне он тоже понравился, - осторожно заметил Артур. Белорус просветлел лицом.
- Правда? И это замечательно! Значит, Вы - на нашей стороне?
- На чьей это 'Вашей'? - переспросил Артур с некоторым испугом.
- Как же на чьей? На стороне патриотов России и государственно мыслящих людей вообще.
- А почему для Вас важно, на чьей я стороне?
- А потому, мой милый Артур, для меня это важно, что в зависимости от того, как разделятся голоса, мы либо сможем провести здравые и благотворные идеи, либо потерпим фиаско, вот почему!
- Теперь всё понятно... И много людей Вы насчитали в вашем лагере?
- Положим нас троих, - охотно принялся подсчитывать Сергей. - Затем, безусловно, Жером: не верю я, что русский эмигрант, потомок русских князей, потерпевший от безответственной говорильни всяких милюковых, которые привели страну к национальной катастрофе, может быть либералом! Не верю, хоть стреляйте в меня! А вот девочка под вопросом...
- Мой дорогой Сергей... кстати, разрешите узнать Ваше отчество?
- Николаевич.
- Мой дорогой Сергей Николаевич, запишите в тех, кто 'под вопросом', меня тоже.
- Вас? - поразился писатель. - Вы... это всерьёз? Ну, подумайте сами: не либерал же Вы, прости Господи! Дьякон православной церкви - и либерал, это ведь нонсенс, моральное уродство!
- А клирик как послушный рупор государства - это не моральное уродство? И Вы забываете про мою роль, - мягко заметил Артур. - А моя роль - среда.
- Что?
- Среда: день, который я вытянул при жеребьёвке! Я - Меркурий, пусть и не Смоленский. А Меркурий - всего лишь посыльный между двух лагерей, переводчик для двух враждующих партий. Оттого он и не может вполне принадлежать ни к одной из них.
Сергей вздохнул.
- Я ожидал от Вас чего-то подобного. Нет, Вы вовсе не наивны, отец дьякон! Вы производите впечатление ласкового идеалиста, но, пожалуй, Вы - совсем не идеалист, и Ваша ласковость тоже несколько обманчива... Но уж если Вы являетесь Средой, могу я дать Вам небольшое поручение вполне в духе Среды?
- А именно?
- А именно отправиться к Пятнице и узнать, к какому лагерю она принадлежит. Мне самому не очень с руки это делать, а если честно, я даже не знаю, как подступиться к такому разговору, - признался писатель. - Я хоть и попал на семинар православной молодёжи, сам уже не очень молодой человек: мне тридцать шесть лет, она мне в дочки годится...
- Вероятно, Вы надеетесь, что я ещё и постараюсь её склонить на Вашу сторону?
- Я бы хотел этого, признаюсь честно...
- ...Но эту часть Вашего поручения я решительно отказываюсь выполнять, Сергей Николаевич.
- А первую часть выполните?
- Пожалуйста, мне это нетрудно.
- Спасибо! - белорус протянул ему руку и закончил разговор энергичным рукопожатием.
С десяти до двенадцати участники семинара смотрели фильм: обстоятельный подробный и, увы, скучный. Молодёжные православные клубы, священники в воинских частях, священники в тюрьмах и исправительно-трудовых колониях, кружки православно-патриотического воспитания в средней школе - обо всём авторы фильма рассказали и всё представили в самом радужном свете. Незаметно подошло время обеда.
После обеда Артур вышел в холл между столовой и актовым залом, чтобы, не откладывая в долгий ящик просьбу Сергея, дождаться Лизу и узнать у неё, в каком она лагере. Не получилось: в холле его самого уже ждал брат Евгений, который, улыбаясь, подошёл к нему мелкими быстрыми шажками и взял его под локоть, задушевно спросив:
- Вы не против короткого разговора, отец дьякон?
'Дежа вю, - подумалось Артуру. - Кто ещё сегодня со мной захочет разговаривать?'
Пошли ровно тем же маршрутом, что с белорусом после завтрака.
- Давайте угадаю, - весело спросил 'дьякон'. - Вы хотите от меня узнать, 'како веруеши' в политическом смысле.
- Совершенно верно, Артур, э-э-э...
- Михайлович.
- ...Михайлович, - кивнул монах. - То есть симпатизируете ли Вы идеям просвещения, прогресса и человеческой свободы, в протиположность дико-мохнатому деспотизму, сталинизму, фашизму и прочей ежовщине.
- Под 'дико-мохнатым сталинизмом' Вы, конечно, имеете в виду 'Православие или смерть' на майке одного из участников? - догадался буддист.
- И не только, мой милый! И не только! Я имею в виду всех людей, которые хотят замарать церковь, заставляя танцевать её эти грязные шовинистские танцы. Ни за что в истории нашей церкви мне не стыдно так сильно, как за Святейшего Патриарха Сергия, который объявил, что горести безбожной страны с её правителем-людоедом - это наши горести, и так далее, и тому подобное.
- Патриарх Сергий стоял перед угрозой физического уничтожения Сталиным церкви и, возможно, выбрал наименьшее зло, - осторожно заметил Артур. - Не берусь судить... Хотя Ваш стыд я тоже понимаю и даже в известной мере разделяю, пусть и не полностью, в любом случае, предполагаю и надеюсь, что он исходит из лучшей, а не из суетной части Вашего существа...
- О, Вы прекрасно говорите, отец дьякон!
- А много ещё участников семинара, кроме себя, Вы насчитываете в стане 'прогресса и просвещения'? - полюбопытствовал 'отец дьякон'.
- Что ж, давайте посчитаем! Ваш приятель, с которым Вы делите одну комнату, тоже, кажется, не сторонник политического мракобесия: я слушал и услышал его слова в первый день, в столовой. Хоть эти слова предназначались только для Ваших ушей, но у нашей нации хороший слух! Этот хороший слух и прочие способности, от которых иные с презрением отворачиваются, были необходимостью нашего исторического выживания, знаете ли... Далее Жером: я не могу поверить, что европеец может быть защитником диктатуры и прочей политической пошлости. Не верю я в это, хоть рубите мне голову топором опричника! Кстати, слышали Вы новую шутку про call-центр Ивана Грозного, в смысле, кол-центр? Господину Константинову наверняка бы пришлась по вкусу, ха-ха... Далее позвольте назвать Вас...
