Санек страдал оттого, что понимал: даже если удастся заманить ее в постель, ничего не изменится. Он так и будет снизу вверх заглядывать в сумрачные, иссиня-черные глаза, жадно ловить вспыхивающую, как гроза, ослепительную улыбку одобрения… Положа книжку на пузо, Санек задремал — и во сне опять встретился со своей любовью. Таина обняла его голову, прижала к теплой груди и прошептала в ухо: «Не дрейфь, Санечка! Тряханем эту гадину так, что из нее перья посыпятся!..»

Полевая форма — это толстый свитер, кожаная куртка и джинсы, но Санек не один тут был такой. Среди множества приличных господ в строгих костюмах и прекрасных дам в изысканных вечерних платьях, усыпанных драгоценностями, попадались персонажи вроде паренька с золотыми серьгами в обеих ноздрях, одетого в какое-то подобие женской ночной рубашки с кружевами. Они с Таиной опоздали часа на полтора, официальная часть уже закончилась, и в большом зале, среди накрытых столов царила непринужденная атмосфера на грани группового перепоя. Мелькали знакомые лица — кинозвезды, рок-певцы, депутаты, криминальные авторитеты, правительственные чиновники, не слезающие с экранов телевизора, — но Таина не дала ему толком оглядеться. Силком оттащила от стола, едва он успел хлопнуть пару рюмок и еще дожевывал кусок осетрины, и подвела к высокой, крупнотелой блондинке с белым кукольным личиком, с наивными, как у Мальвины, огромными голубыми глазами. Блондинка стояла в тесном кольце мужчин, преимущественно пожилого и среднего возраста. Увидев Таину, сделала пластичный рывок ей навстречу, выходя из мужского окружения.

— О Боже, Тинуся, ну где ты пропадаешь?! — жеманно залепетала, расцеловав в обе щеки. — Ты же пропустила самое главное. Ты не слышала Чирика. О-о, это было нечто!

— Подумаешь, Чирик, — отмахнулась Таина, светясь ответной радостной улыбкой. — Лучше погляди, кого я привела. Вот Саня Чубукин, помнишь, я рассказывала? Наш маленький гений. Прошу любить и жаловать.

Блондинка перевела на Санька лунный взгляд и протянула ему руку, которую он крепко пожал, предварительно обтерев свою о штаны. Нагло глядя ей в глаза, процедил:

— Очень приятно, мадам!

— Ох, ну и силища у вас, молодой человек, — засмеялась Люсьен Ивановна, тряся как бы раздавленной розовой пухлой ладошкой.

— Извините, — ухмыльнулся Санек. Дамочка ему понравилась, чем-то напомнила покойную Галку Скокину, которая тоже в отношениях с мужчинами не берегла себя и кончала от одного прикосновения, хотя бы и в автобусе. Конечно, по сравнению с этой разнаряженной щукой из бомонда Галочка была разве что мелкой плотвичкой.

Свита Люсьен Ивановны придвинулась ближе и недовольно гудела, но пялились они все не на хозяйку салона, а на рыжую Таину, гляделками раздевая ее донага. Санек, прикинув, сколько их тут охотников до свежего мясца, мрачно подумал, что надо было прихватить с собой на презентацию парочку фанат.

Люсьен Ивановна застенчиво спросила:

— Это правда, Саша? Вы писатель?

Санек ткнул пальцем в подружку.

— Она так считает. А я пишу для души, никому не показываю.

— Мне, надеюсь, покажете?

— Покажет, покажет, — вступила Таина. — Он только с виду такой грозный. В опытных женских руках, дорогая Люсьен, он мягче воска, — и, посерьезнев, добавила: — Вы же знаете, как трудно в наше время пробиться истинному таланту да еще вот с такой славянской мордочкой. Увы! — и пояснила уже Саньку: — Люсьен Ивановна возглавляет фонд помощи молодым художникам. Под патронажем самого президента.

— О, да, — подтвердила супруга фаворита. — Наш дорогой президент чрезвычайно озабочен положением с культурой. Ее как-то незаметно перестали финансировать, а ведь без культуры россиянин окончательно одичает, вы согласны, юноша?

— Куда же дальше дичать, — хмуро отозвался Санек.

— Любопытно, очень любопытно, — загорелась Люсьен Ивановна и как бы машинально ухватила Санька за плечо, наслав на него облако французских ароматов. — Мнение самих художников для нас исключительно важно…

Продолжая беседу, Люсьен Ивановна ненавязчиво увлекла его к отдельному столику, огороженному от зала расписной ширмой. Таина, подмигнув ему на прощание, исчезла, и мужицкая свита, повинуясь какому-то знаку, тоже отстала, отступила — в шумном зале они остались одни.

Стол накрыт с претензией — розы в хрустальной вазе, пять свечей, множество закусок и питья. Однако Санек чувствовал себя не в своей тарелке. Не его это все, чужое — богатая тусовка, мерцание хрусталя, лики государственных деятелей вперемежку с блатными харями, ломящиеся от халявной жратвы столы и эта элитная потаскуха с васильковыми глазами, бесящаяся с жиру. Век бы сюда не заглядывал, но если рыжая колдунья надумала, ее не переломишь.

— Ничего, если я буду просто называть вас Сашей? — вкрадчиво спросила Люсьен Ивановна.

— Ничего, Люсь, называй как хочешь… Тебе чего налить?

— Того же, что и себе.

— Я водку пью.

— Тогда и мне водки, — красавица бесшабашно махнула рукой. Санек не знал, чего уж такого особенного наплела ей про него Таина, может, сказала, что он двужильный, но в голубых плошках Люсьен Ивановны все явственнее проблескивал огонек нетерпения, словно она недоумевала, почему он медлит. Интересно, сколько ей надо? Он свои возможности оценивал трезво. Часа два-три он ее, конечно, погоняет, но не больше. Он же не эфиоп, который ничем другим заниматься не может. Говорят, у всех чернокожих повальный сухостой, сутками с бабы не слезают. Кто-то ему даже объяснял про особенное устройство ихнего мужицкого приспособления. Будто оно всегда наготове, как у племенного жеребца. Может, врут? Санек не проверял.

Люсьен Ивановна аккуратно опрокинула рюмку, двусмысленно облизала губы, не сводя с него красноречивого взгляда. В расстройстве Санек маханул чуть ли не полный стакан.

— Много можешь выпить, да, Саша?

— Сколько нальют, столько и выпью.

Красавица, улыбаясь, накрыла его руку пухлой ладошкой.

— Настоящий мужчина, да?

— Зависит от закуси, — уточнил Санек.

— Ах, вот оно что! — с лукавой гримасой Люсьен Ивановна наложила на фарфоровое блюдо всего понемногу — ветчины, икры, маринованных мелких огурчиков, красной рыбы, салата, холодечика, красной капусты, буженины, глазастых мидий, сверху опрыснула рубиновым гранатовым соусом, — живописная гора получилась, любо-дорого посмотреть.

— Кушай, Саша, набирайся сил.

Он не стал привередничать, взял вилку, начал методично отправлять в пасть кусок за куском. Жевал сосредоточенно, угрюмо, пару раз солидно отрыгнул. Промежду делом осушил еще грамм двести. Чувствовал, как тоска помаленьку уходит прочь.

Супруга Иноземцева следила за ним с восхищением.

— Саша, ты же настоящий зверюга.

— Люблю поесть, чего скрывать. Особенно на халяву.

— Пожалуйста, расскажи о своем романе.

Вопрос застал его врасплох, хотя Таина научила, как держаться, если речь зайдет о творчестве.

— Чего говорить… будет охота, сама почитаешь.

— Никогда бы не подумала, что ты писатель.

— Почему?

Люсьен Ивановна смутилась.

— Ну, во-первых, такой молоденький… Тебе сколько лет?

— При чем тут это… — Санек вспомнил наставление. — Шолохов моложе меня был. И Лермонтов тоже. Дело же не в возрасте.

— А в чем?

— В таланте, — отрубил Санек. — Или он есть, или нет.

— У тебя он есть?

— Да уж надеюсь.

Люсьен Ивановна поплыла, он хорошо знал это полусонное выражение в женских очах.

— Мне нравится, что ты такой откровенный, даже грубый. Признаюсь, Саша, мне так надоели все эти ломаные, лощеные светские хлыщи… У тебя много было женщин?

— Было несколько штук… Под водочку — самое оно.

— Саша, ты говоришь об этом, как… Разве можно сравнивать?.. Любовь — это высокое чувство. Разве нет?

Санек уже наелся, напился и решил, что больше ждать нечего, все равно ничего хорошего не дождешься.

— Люсь, чего хочу предложить.

— Да, Саша? — голубые очи пылали все ярче.