— Погляди на себя, в кого ты превратился, урод. От тебя же воняет портянками. Надо же следить за собой.

— Тебе не нравится, как я одет?

— Боренька, умоляю! Если тебе нужна девочка, запиши адресок. Деревня Расторгуево, сто километров от Москвы. Спросишь Матрену. Тебе любой покажет. Захвати бутылку спирта — и все будет тип-топ.

Побледнев, Боря спросил:

— Значит, не хочешь встречаться? Это правда?

Кэтрин изобразила сложную гамму чувств, которые накатывают на американских девушек, когда они узнают, что подцепили заразную болезнь от случайного партнера.

— Борька, ты чокнутый! Да я лучше пьяному водопроводчику дам.

После этого разговора любовные страдания Бореньки стали невыносимыми. Ее спелые груди, покачивающиеся бедра, затуманенные глаза — чарующий облик доступной молодой самки проступал со страниц любимых монографий, спускался в горячечные сны, мешал сосредоточиться на чем-либо путном. Он превратился в мокрого от похоти мышонка, но ничего поделать не мог. Чувствовал, что если не получит разрядки, то в один прекрасный момент взорвется, как перезрелый плод фаната. Сумрачная тяжелая истома, разлившаяся по жилам, придавала его лицу задумчивое, сосредоточенное выражение лунатика. Так жить дальше было невозможно.

Выручил Герка Слепой, с которым корешились с первого курса. Герку прозвали Слепым не в честь знаменитого героя криминальных романов, а потому, что фамилия у него была Семиглазов. Удрученный муками друга, он предложил напрямик:

— Чего маешься, Бориска? Давай с ней поговорю.

— О чем? — удивился страдалец. — Ты же видишь, я ей противен физиологически.

Не желая обидеть товарища, Герка подавил смешок. Он тоже не считал Интернета нормальным, но друзей, как говорится, не выбирают.

— Ты ей тугрики предлагал?

— О чем ты, Герасим?

— Извини, брат, ты, конечно, умнее меня, но иногда как ребенок. Она же платная, разве не знаешь?

— Что значит — платная?

— То и значит, что за деньги ложится, как и все. Тебе что надо — трахнуть ее или жениться?

— Не знаю, — сказал Борис.

— Сто баксов наскребешь? Или одолжить?

— Наскребу… По-моему, ты бредишь…

— Готовь бабки к вечеру.

Гер ка Слепой не страдал никакими комплексами, у него не было ни богатой родни, ни дядьки за океаном. Не сказать, чтобы он из-за этого убивался. Ему было все равно, где работать или учиться. В МФТИ он поступил по той простой причине, что его батяня, ныне полуспившийся, когда-то работал в оборонке и вел курс на кафедре механики: кое-какие связи сохранил в институте и с трудом, но протолкнул сына по заниженному тарифу. Когда Герка задумывался о смысле жизни, то приходил к мысли, что рожцен для счастья, как птица для полета. По натуре он был лентяй, каких свет не видел, и единственное, во что вкладывал всю душу, так это в ублажение многочисленных подружек, с коими всегда находил полное взаимопонимание. Внешность, возраст, социальный статус женщины для него не имели никакого значения, они все были как одна прекрасная незнакомка, обделенная судьбой, которая жаждет отдохновения в его неутомимых объятиях. К двадцати одному году он накопил такой опыт общения со слабым полом, на какой иному мужику, озабоченному житейскими хлопотами, не хватило бы трех жизней, но надо отдать ему должное, никогда не вытягивал из женщин деньги, хотя при его хватке мог бы уже, наверное, озолотиться. Особенно имея дело с пожилыми дамами, женами, матерями и любовницами новых русских, скучающими от материального переизбытка.

В перерыве между лекциями Герка отвел Кэтрин в курилку, на широкий подоконник между этажами, о чем-то с ней потолковал, размахивая руками и громко хохоча (Боренька наблюдал за ними сверху через перила), потом вернулся к другу и деловито доложил:

— Все, Бориска, она твоя. Сбил цену до полтинника. С тебя комиссионные.

— Что ты ей сказал? — Боренька покраснел.

— Все как есть. Влюблен, чешется, готов отстегнуть полтинник не глядя. Но не больше. Сперва уперлась: давай полтораста. Уломал кое-как. Откуда, говорю, у него сейчас деньги, когда они с маманей квартиру снимают.

— Врешь!

— Что — вру?

— Она не такая.

Герка курил, глядел сычом.

— Вру я или нет, сегодня как раз проверишь. У меня хата пустая, старики на даче. Вот ключ. Она придет к восьми. До полуночи управишься? В принципе я могу и на всю ночь слинять.

Щадя самолюбие приятеля, он скрыл от него правду. На самом деле Герка девицу элементарно припугнул. Это было несложно. Как и с большинством курочек на факультете, он переспал с ней пару раз и убедился, что она фригидная, как валенок. Какая девушка захочет про себя такой огласки. Он сказал Кэтрин: будешь издеваться над Бориской, вывешу дацзыбао. Пусть все знают, какая ты нимфоманка в кавычках. Чего тогда заработаешь? Красавица попробовала взбрыкнуть: «Негодяй, кто тебе поверит? А я скажу, что ты импотент». Герка ее вразумил: «Суть в том, дорогая, что мне совершенно неважно, что ты натрепешь блудливым язычком, а твоему маленькому бизнесу уж точно капут…» После некоторого раздумья Кэтрин изрекла: «Не знала, что ты такая сволочь, Слепой!» — «Я не сволочь, — возразил Герка. — Я за кореша переживаю. А сволочи те, кто протухший товарец выдают за свежачка».

Когда надо, он умел говорить с дамами резко, но всегда справедливо.

Боренька взял ключ и ушел на лекцию.

В начале восьмого он уже сидел в Теркиной квартире, приготовясь к нелегкому испытанию. Не совсем верил, что возлюбленная придет, но чувствовал себя так, будто ему предстояла полостная операция и, возможно, без наркоза.

В десять минут девятого раздался звонок в дверь.

Кэтрин явилась немного под балдой, то ли накуренная, то ли напитая, но Боренька не сразу заметил: лишний раз боялся глаза поднять.

— Где ванная? — спросила девушка строго и, не дождавшись ответа от сомлевшего отрока, гордо прошествовала куда хотела, плотно затворив за собой дверь. Вышла минут через двадцать — с распущенными влажными волосами, в Геркином халате, туго перепоясанном, но каким-то таким образом, что большие груди почти вываливались наружу. Боренька за это время собрал на стол немудреную закуску, поставил вино и (Господи, как он позже стыдился!) зажег свечи в красивых бронзовых подсвечниках. Кэтрин на стол взглянула мельком, требовательно распорядилась.

— Пойдем. У меня времени мало. Сорок минут.

— Куда пойдем? — опешил Боренька.

— В спальню, наверное… Или предпочитаешь в кресле? Кстати, у тебя есть презерватив?

— Нет.

— Ладно, воспользуемся моим… Пошли, чего ждешь, любовничек?

— Может быть, немного вина?

— Я на работе не пью, — с тем удалилась в спальню, на сей раз оставя дверь открытой.

Боренька выпил стакан красного вина, давясь и прихлебывая. Какой-то портвейн в узкой длинногорлой бутылке. До этого он пил спиртное раз или два в жизни, да и то шампанское. Вряд ли кто поверит, но это так. Вдобавок он не курил… Видение прыгающих в проеме халата коричневых сосков его почти ослепило. Больше всего он, конечно, боялся опозориться в самую неподходящую минуту. Он вообще сомневался в себе как в мужчине. Где-то читал, что многолетнее мастурбирование никого не доводит до добра. Зато в другой статье, кажется, в том же номере медицинского журнала, попавшего ему в руки, было сказано, что усиленные занятия онанизмом, напротив, способствуют оттоку крови из паховой области и повышают потенцию. Сейчас ему представился хороший случай проверить, кто из авторов прав.

— Эй! — насмешливо позвала Кэтрин. — Тебя долго ждать? Или ты напиться решил?

По-стариковски шаркая, Боренька приплелся в спальню. Кэтрин сидела на двуспальной кровати Теркиных родителей в позе «лотоса», совершенно голая, с распущенными по плечам смоляными прядями. Шторы опущены, и единственный в комнате голубоватый торшер окутывал ее призрачным светом, словно вытягивая из золотистой кожи ответные лучи. Ничего более прекрасного Боренька не видел в своей жизни и смотрел на нее, открыв рот. В висках началась бешеная пульсация. Будто издалека, откуда-то сверху он услышал собственный голос: