Филемон и Бавкида

Лучшего дня нельзя было выбрать! Они легко взбирались в гору, все их радовало: солнце, свежий ветерок, знакомые запахи леса, скал и зарослей папоротника. Годы свои они оставили там, внизу. Она — шестьдесят восемь, он — семьдесят. На половине пути остановились на смотровой площадке. Скалистая площадка была обнесена деревянной подгнившей балюстрадой, а лавочкой служил валун. Старушка аккуратно смахнула с валуна хвойные иглы, подстелила носовой платок и опустилась легко, словно бабочка. Старичок наблюдал за ее миниатюрной, стройной фигуркой, за ее движениями, которые даже с годами не утратили изящества. И только когда она уселась, он подстелил газету и устроился рядом. Далеко внизу под легкими порывами ветра колыхались верхушки елей, сквозь которые кое-где проглядывали лысые утесы, а за лесом под синим массивом горы тянулось белое июньское шоссе. По нему мчались машины, совсем крошечные, вспыхивавшие, когда на них падал солнечный луч. Шум сюда не долетал — слишком далеко, и ветер дул от площадки в сторону гор.

— Паша! — Она осматривалась с тихим восторгом. — Паша, надо бы каждому так сделать. Возвратиться в те места, где началось его счастье!

— Конечно, Малышка! — улыбнулся старичок. — Да только люди обычно не помнят, где началось их счастье. Зато хорошо знают, когда оно кончилось.

— А жалко.

— Почему?

— Потому что мне так хорошо и хочется, чтобы все люди радовались! Не люблю радоваться в одиночку.

— Но я-то ведь тоже радуюсь!

Она вложила свою маленькую гладкую ручку в его сухую ладонь, да так и оставила.

— На тебя не дует? — спросил он.

— Нет, — улыбнулась она, — ветерок приятный. Чувствуешь, какой аромат?

Он глубоко вздохнул. Воздух был пропитан запахами хвои, смолы и прошлогоднего истлевшего папоротника. В расщелинах песчаниковых скал дремал дождь, хотя небо было чистое и ясное.

— Знаешь, о чем я мечтаю?

Он кивнул. За годы, прожитые вместе, у них выработался, как он говорил, немой язык. Оба могли молчать, достаточно было взгляда или пожатия руки, чтобы понять друг друга без слов. Они молчали, продолжая немой разговор.

— Нет, я и вправду мечтаю об этом, — повторила она.

— Я тоже, — ответил он. Хотя и не верил, что им удастся уйти из жизни одновременно, в один и тот же час.

— Жили дружно и умерли в один день, — сказала она.

— Не надо думать о печальном. Не для этого мы сюда пришли.

— Нет, Паша, не для этого. — Ее рука шевельнулась в его ладони.

— Ты только посмотри вокруг! Если б у нас были дети, я водил бы их сюда, на эту площадку.

— А я бы крепко держала их за руки, чтобы они не свалились со скалы. А знаешь, куда бы мы с ними пошли потом?

Он кивнул. Поднялся, сложил газету, на которой сидел, и опять засмотрелся на жену. Маленькую, подвижную. Малышка. Сам он был худощав и не намного выше ее ростом. И все же выглядел мужественно. Он походил на человека, который многого добился в жизни. А на самом деле добился лишь пенсии.

Старики вернулись на лесную тропу. Она все круче поднималась, ее пересекали корни деревьев и длинные островки мелких камней, принесенные сюда весенними водами.

Выше смотровой площадки мужу и жене идти стало труднее.

— Подожди, Паша, не спеши, — удерживала она мужа, как только чувствовала, что ему следует передохнуть.

— Не поспеваешь, да? Не поспеваешь? — ласково подтрунивал он.

— Да уж теперь не то, что прежде, — отвечала она.

— А вот я, Малышка, мог бы подняться без остановки, — хвалился он, с удовольствием делая передышку.

— Знаю, знаю, — снисходительно улыбалась его геройству жена. Ей льстило, что он все еще старается держаться при ней молодцом.

— Хочешь, перепрыгну через тот камень? — спрашивал он так, словно она не верила. — Как в чехарду, перепрыгну! — обещал он, передохнув немного.

— Я знаю, ты сможешь, — успокаивала его жена. — Меня-то тебе не надо убеждать.

— Ты ведь знаешь, мальчишкой мне приходилось по полтора часа добираться до школы. Полтора часа туда и полтора обратно. Каждый день. Эти ноги еще кое-что выдержат!

Ноги были крепкие, а вот с дыханием дело обстояло хуже. Пока добрались до лесистой вершины, пришлось останавливаться еще несколько раз. Напоследок — уже наверху, на плато. Прикинули, далеко ли до цели. Но это была не единственная цель сегодняшнего дня. Их было несколько.

— Пошли, — сказал он наконец, — я, пожалуй, поел бы.

Ресторан помещался в старом одноэтажном доме у лесной тропы. Окна были забраны железными решетками — очевидно, еще с тех времен, когда неподалеку отсюда на перепутье дорог разбойники нападали на дилижансы. С годами дом раздался вширь, крыша у него разбухла, а прогалина, где находился когда-то этот бывший постоялый двор, поросла березами. Перед рестораном, по обе стороны входа, стояли столы и грубо сколоченные скамейки.

— Знаешь, чего бы мне хотелось?

Он кивнул и показал на стол слева, окропленный разбросанными солнечными пятнами, которые еще не успели высушить на досках утреннюю росу. Они уселись лицом к дороге, по которой пришли.

— А мы много прошли, Паша, — сообщила она с гордостью.

— Много прошли и заработали обед.

Но выяснилось, что обед будет готов только через полчаса.

— Суп уже могу подать, — предложил им мужчина в вельветовых брюках и клетчатой рубашке.

В ожидании супа они разглядывали противоположный склон горы. Там росли могучие лиственные деревья бывшего графского заповедника, а с самого края цвела огромная липа.

— А липа пахнет, как прежде, — сказала старушка.

— Только пчелы над ней уже другие.

— Но гудят они так же. Разве не удивительно? У меня такое ощущение, будто все, что было сорок или пятьдесят лет назад, было вчера. Или сегодня утром. Как будто все пережитое было только сегодня утром, несколько часов назад. Что ничего не изменилось или разве только чуть-чуть.

— Я с тобой почти согласен.

— Обратил ты внимание на человека, который предложил подать нам суп?

— А ведь верно.

— Ты тоже заметил, да?

— Только у того рубашка была в красную клетку.

— Интересно, испытывала ли моя мать подобные чувства, когда была в моем возрасте?

— Насколько я помню, она своими чувствами никогда и ни с кем не делилась.

— Не с кем было — ведь отец погиб в самом начале войны. А я всегда была для нее маленькой девочкой. И, даже став взрослой, для нее я все равно оставалась маленькой. Между нами всегда стояла разница в возрасте, и я никак не могла ее догнать. Как грустно, когда человеку не с кем поделиться. Я думаю, эта замкнутость сократила маме жизнь.

— Малышка, многие люди — одиноки и даже не подозревают об этом.

— Моя мать слишком хорошо знала о своем одиночестве.

— Но ведь она с тобой никогда об этом не говорила.

— Разве ты забыл, как она все время перечитывала старые письма? Держала их даже в кухонном буфете, чтобы они всегда были у нее под рукой.