— Как же тогда нам следует поступить, святой отец? — с прежней осмотрительностью спросил Сьенцо.

— У меня нет ответа на этот вопрос. Мы не можем отвергнуть дружбу ни герцога Гиза, ни Геты.

Можно не сомневаться, что его человек передаст ему слова Гиза. Выводы напрашиваются сам собой. Эти люди одержимы мыслью убить герцогиню Д'Эгийон. И, следовательно, герцог де Гиз станет им врагом после сегодняшнего дня. Мне непонятна эта их настойчивость, ибо я не вижу достаточных причин для смерти герцогини. Возможно, о них знает лишь сам Гета. Человек этот хранит очень много опасных тайн и никогда откровенно не говорит о том, что именно им движет.

В любом случае, мы должны подождать и посмотреть, чем закончится противостояние. А заодно и заверить в нашей дружбе как Гету, так и герцога де Гиза. Этим займёшься ты лично. — Генерал Ордена Иезуитов сплёл пальцы и так же сосредоточенно продолжил: — Прежде чем мы займёмся составлением послания Гете, я бы хотел услышать обо всём, что тебе удалось узнать о нём самом и его людях, ведь последнее время ты почти постоянно находился рядом с ними. Говори, Сьенцо, я слушаю тебя.

— Как вы и приказывали, святой отец, — поклонившись, начал тот, — я неусыпно наблюдал за людьми Геты. Я был с ними, когда они планировали проникнуть в замок Шенонсо и убить там герцогиню. Что происходило в самом замке, я не знаю, но видел, как в замок ворвались вооружённые люди, на щитах которых был изображён Белый Единорог.

— «Белый Единорог»?.. Любопытно… Продолжай.

— Я наблюдал, как они отступили и углубились в лес. Но там их ждала ловушка. Внезапно появившиеся отряды атаковали «Белых Единорогов». Человек Геты по имени Маккаво, тот самый, что только что ушёл отсюда, — счёл нужным добавить Сьенцо, — говорил с предводителем нападавших перед самым сражением.

— Они не доверяют нам, иначе сообщили бы о том, что готовится, — раздумчиво вставил Аквавива.

— Я пришёл к такому же выводу, святой отец. Я не понял, откуда они появились, но, несомненно, ловушка была приготовлена заранее. Значит, люди Геты знали об их появлении. Позже, когда мы шли за ними следом, мне довелось подслушать разговор…

— А чем закончилось сражение? — перебил его главный Иезуит.

— «Белые Единороги» вырвались из ловушки и ушли. Несколько человек из числа сподвижников Геты тайно двинулись за ними. Я также был в их числе. Мы проследили их вплоть до того момента, когда отряд покинули три всадника — двое мужчин и женщина. Один из людей Геты последовал за этой тройкой, я же остался следить за отрядом.

— И что же?

— Нам удалось подслушать разговор. Отряд направлялся в Ломбардию, в город Комо. По всей видимости, у них там находится лагерь. Они говорили о том, что собираются как следует отдохнуть после последней вылазки.

— Они оставили герцогиню и покинули Францию? — удивился Аквавива. — Не может ли быть, что ты ошибаешься, Сьенцо?

— Нет. Мы следили за ними ещё один день. Они направились в Ломбардию, ошибки быть не может.

— И тем самым полностью развязали руки Гете. Он с лёгкостью уничтожит и герцогиню, а зная о месте, где располагается лагерь «Единорогов», и их самих. Глупцы. Стоило столько времени сражаться, чтобы так бесславно погибнуть. Ну что ж, — в глазах генерала Ордена появилось загадочное выражение, — шансы на успех у наших друзей значительно возросли. И мы просто обязаны им помочь, иначе они справятся без нашей помощи…

Шатобриан открыл глаза и до хруста потянулся, с удивлением осознав, что рана больше его не беспокоит и боль ушла, благодаря неусыпной заботе Авиталь. Авиталь… Шатобриан то и дело ловил на себе её пристальный взгляд, но девушка, зардевшись, тут же отводила глаза. Молодой человек счёл, что она, равно как и её отец, опасается его. И эта мысль была неприятна ему.

«Неужели, — думал он, — они и вправду полагают, будто я смогу отплатить им злом?»

Шатобриан чувствовал себя достаточно окрепшим для того, чтобы продолжить путь, и собирался в ближайшее время покинуть этот дом. Первым делом он намеревался посетить замок Шеверни.

Он должен убедиться, что Изабель в полной безопасности, и только потом… Взгляд Шатобриана вспыхнул мрачным огнём. Он найдёт и уничтожит мерзкий Орден, иного не дано. Они больше не будут только защищаться, нет — пора самим наносить удары!..

«Они?.. — с горечью подумал он. — Кто — „они“?.. Теперь я остался один. Легион изгнал меня из своих рядов. Но разве это поражение? Я люблю Изабель и не откажусь от неё никогда. И клятву эту я дал самому себе задолго до того, чем стал одним из „Белых Единорогов“. Они поймут, что произошло, не могут не понять!..»

Шатобриан сознавал правомерность решения своих соратников, но в душе так и не принял их резонов. Он не считал, что преступил данную Легиону клятву, ибо честь Изабель была неотделима от его собственной. Но как объяснить эту истину всем остальным? Да и стоит ли?..

«Возможно, пришло время распустить „Белых Единорогов“, — думал, лёжа на спине, Шатобриан.

— У всех легионеров есть жёны и дети — так отчего бы им не провести остаток жизни в кругу семьи, в спокойствии и достатке? Разве могу я требовать, чтобы они всякий раз оставляли всё, что им дорого, и бросались спасать то, что бесценно для меня? Нет. Пусть это решение положит начало новой жизни. Я же буду сражаться до конца».

Эта мысль стала решающей. Он быстро поднялся с постели и оглянулся в поисках одежды.

Чистая, аккуратно сложенная, она лежала на стуле. Чуть поодаль стояли начищенные до блеска чёрные сапоги, шпага с ножнами была прислонена к спинке стула. Шатобриан вынул шпагу из ножен. Ни единой капли крови, ни единого пятнышка — шпага просто блестела. Наверное, это Авиталь всю ночь занималась его одеждой. Чувство признательности затопило его сердце. Всё-таки она славная, эта так странно порой на него поглядывающая девушка.

Он надел штаны, затем сапоги и потянулся к рубашке. Поверх рубашки, по обыкновению, он накинул кольчугу. Затянул ремешки, стягивая её вокруг своего тела. Затем взял кожаную безрукавку, затянул ряд свисавших тесёмок. И наконец опоясался шпагой. Прихватив плащ, молодой человек вышел из комнаты. В зале за накрытым столом ждали его отец и дочь. Оба поднялись, когда он появился, и пригласили отобедать вместе с ними. Поблагодарив, Шатобриан присоединился к трапезе. Проснувшийся после болезни голод и предстоящая дальняя дорога заставили его со всем вниманием отнестись к еде, что, впрочем, не мешало слушать сбивчивую речь хозяина дома:

— Я видел несколько вооружённых отрядов, — волнуясь, рассказывал Амос, — все идут из Парижа, на Юг. Говорят, что Гизы объявили войну протестантам. Будто они поклялись, что не успокоятся, пока не уничтожат всех еретиков. Как только они закончат с ними, сразу же возьмутся за нас.

Это происходит всякий раз после войны. Казна опустошаются, вот они и пополняют её за счёт крови евреев. Будто нельзя просто попросить. Неужто пожалеем золота для спасения жизни? Но кто нас слушает? Нас только ненавидят. Узнать бы ещё, за что именно…

— Отец!.. — Авиталь бросила укоризненный взгляд на отца и извиняющийся — в сторону молодого человека. — Не сердись на него.

— За что? — удивился Шатобриан. — Он говорит правду. Но ко мне это не имеет отношения. Я уже несколько лет поддерживаю отношения с неаполитанскими евреями. И они ни разу не дали мне повода пожалеть о нашей дружбе.

— А кто вам его осмелиться дать, этот повод? — Амос было хихикнул, но, заметив укоряющий взгляд дочери, тут же посерьёзнел.

— Ты ошибаешься. Нас многое связывает, но только не страх. А теперь я должен уйти. И поблагодарить вас за всё, что вы для меня сделали.

— Ты уходишь… Сейчас?.. — упавшим голосом спросила Авиталь. Она смотрела на него с таким отчаянием, что Шатобриан на мгновение растерялся.

— Мне пора. Я направлялся в Париж, но лишь для того, чтобы отправить сообщение с нужным человеком. То самое, которое повёз твой племянник.