Из строя воинов раздался осуждающий голос, обращённый к Изабель, заставивший её побледнеть:

— Он жизнь готов был за вас отдать, а вы и чести его лишили!

— Обращайтесь ко мне, — резко бросил Шатобриан.

Двое воинов вышли из общего строя и встали перед ним.

— Легион «Белый Единорог» выражает тебе своё презрение. Ты потерял свою честь и больше не можешь быть нашим предводителем. Мы возвращаемся без тебя. Отныне всё, что касается Легиона, не касается тебя.

— Я подчиняюсь вашему решению! — Шатобриан склонил голову.

— В чём его вина? — гневно вскричала Изабель. — За что вы изгоняете его? Разве не был он предан вам настолько, что готов был отказаться от своей любви ради миссии вашего Легиона?!

— Каждый, кто вступает в Легион, даёт клятву оберегать жизнь и честь императорской семьи.

Проведя ночь с вами, Шатобриан преступил эту священную клятву.

В полном молчании отряд поднял щиты, копья и начал движение. Спустя несколько минут возле догоравших костров остались только четверо: Изабель, с чувством вины глядящая на Шатобриана, он сам, молча провожающий взглядом уходящий отряд, и ничего не понимающие Агриппа с графом де Шеверни.

— Как они могли так подло поступить с тобой?..

— Они правы, — негромко ответил Шатобриан на взволнованный вопрос Изабель. — А тебе надо готовиться к отъезду. Время пришло. Мы должны расстаться.

— Оставить тебя здесь одного, раненого… Никогда! — пылко вскричала Изабель, — я…

— Чаша императора… — обронил Шатобриан.

— Что? — Изабель вздрогнула.

— Ты слышала эти слова прежде?

— Конечно. Все знают эту легенду. Но я не понимаю…

— Ты — Чаша императора.

— Легенда о Белом Единороге, который защищает Чашу императора… Папа святейший, так это всё правда?!. — воскликнул потрясённый Агриппа, осенённый догадкой.

— Позаботьтесь о ней. Помните: как бы не сложилась моя судьба, Легион всегда будет её защищать.

Не попрощавшись, Шатобриан повернулся и зашагал прочь. Изабель умоляюще потянула вслед ему руки, собираясь остановить, но услышала голос графа Шеверни:

— Заклинаю вас, госпожа, не делайте этого. Ему сейчас очень тяжело. Дайте ему время.

— Только я виновата во всём, — бессильно опустив руки, горестно прошептала Изабель. — Я предложила ему выбор между моей смертью и его бесчестием…

— Матушка, вот вы где!.. — с облегчением воскликнул Генрих, входя в маленькую полутёмную комнату, где у постели в дальнем её углу, окутанном сумраком, сидела королева-мать.

Приблизившись, король разглядел на высоких подушках старческое лицо в глубоких морщинах и струйку крови, стекающую по подбородку на холщовую рубаху, в которую был облачён лежащий в постели старец. На маленьком столике с гнутыми ножками стоял ковш с водой. Окунув в воду платок, королева стёрла кровь с лица тяжело больного.

— Я вас ищу по всему замку, матушка! Кто этот древний старик? — несколько раздражённо спросил король, не обладавший терпением, если только это не касалось служения Господу.

— Горико, — коротко ответила королева и, вновь смочив платок в воде, вытерла выступившую кровь с губ старика.

— Тот самый? — король побледнел.

— Да, — сегодня Екатерина была немногословна. Беседуя с сыном, она не отрывала взгляда от безжизненного лица астролога. Отпущенный ему Господом срок истекал.

— Он ничего не говорил?.. Обо мне? — осторожно поинтересовался король.

Неожиданно веки старика дрогнули. Остекленевшие глаза смотрели прямо на короля. Издав лёгкое восклицание, Генрих в испуге отступил на шаг.

— Ты проклят… как и все… Валуа… — прошелестел едва слышный надтреснутый голос. — Найди её… найди и женись… Только так… ты сможешь… избежать смерти…

Король побледнел ещё больше, но, совладав с объявшим его ужасом, приблизился и наклонился к астрологу.

— О ком ты говоришь?

— Я знаю, о ком он говорит.

Король выпрямился и устремил на мать хмурый взгляд:

— Что здесь происходит, хотел бы я знать?

— Он, — Екатерина указала на астролога, который, обессилев, закрыл глаза и вновь погрузился в забытье. — Он, Горико, — с силой повторила она, — пророчит тебе смерть, как предсказывал некогда кончину твоему отцу и братьям.

— Я чувствовал… я знал, мои молитвы… Господь их не услышал, — король прислонился спиной к стене и медленно сполз по ней вниз, руки бессильно упали на колени, взгляд выражал полную обречённость.

— Возьми себя в руки! — жёстко прозвучал решительный голос матери. — Я не допущу этого! Мы разрушим проклятье — у тебя появится законный наследник, и ты будешь жить.

— Разве мы в силах противостоять провидению? — с отчаянием шептал король. — Моя милая супруга, мои любимые друзья… вы, матушка…

— Вот о твоих друзьях и поговорим, — вновь перебила его королева. — Пора им заняться делом. Ты дал Жуайезу и Д’Эпернону титулы герцога. Пусть первый займётся Гизом, а второй — Наваррой.

— Это опасно, матушка. Разве вы не видели, с какой наглостью ведёт себя герцог де Гиз? Я не могу подвергать жизнь Жуайеза опасности.

Королева поднялась с кресла и устремила холодный взгляд на сына.

— Ведите себя, как подобает королю. Встаньте.

Король молча подчинился.

— Вы сделает всё так, как я говорю. Чего стоит жизнь ваших друзей по сравнению с вашей собственной? Или вы не видите, что происходит вокруг? Гиз и Генрих Наваррский пытаются занять ваше место на троне. Они готовы на всё. И в этой борьбе не уместны жалость или сострадание. Никогда не забывайте об этом, сын мой, и никогда не щадите своих врагов, ибо вас никто не пощадит.

Королева-мать вышла. Король, поколебавшись, направился вслед за нею.

Екатерина Медичи, взяв из рук слуги подсвечник, спустилась в подземелье замка, где она застала одного из братьев Руджиери — Козьму, осторожно переливавшего зеленоватого цвета жидкость из одного флакона в другой. Разложенные перед ним на столе пучки засушенных трав придавали ему вид аптекаря.

— Ты мне нужен, Козьма, — не отвечая на его почтительный поклон, без предисловий заговорила королева. — Я хочу доверить тебе очень важное дело.

— Всё, что в моих силах, ваше величество, — Руджиери, отложив флаконы, вновь поклонился.

— Отправишься на Юг. Ты должен найти одну женщину. Имя её — герцогиня Д'Эгийон. Она мне нужна живой и здоровой. Когда отыщешь её, дашь мне знать. И ещё… — слегка помедлив, добавила королева, — её, скорее всего, охраняют. Те, кто охраняют её, называют себя «Белым Единорогом». Без своего вожака они не представляют опасности. Ты понимаешь, что я имею в виду? — увидев согласный кивок, она продолжила: — Вечером я пришлю к тебе двоих людей.

Используй их по своему усмотрению. Возьмёшь всё необходимое, — на последнем слове Екатерина сделала ударение, — и рано утром отправишься в путь. Я останусь в замке и буду ждать от тебя вестей. Исполнишь моё поручение — получишь достойную награду. Ты всё понял?

Руджиери склонился в поклоне. Видя, что королева собирается уходить, он извиняющимся голосом произнёс:

— А разве ваше величество не хочет попробовать новый аромат духов? Я их приготовил для вас.

Мне кажется, они с точностью передают всё великолепие моей королевы.

— Отнеси их моему сыну, это немного отвлечёт его, — ответила королева, направляясь к двери.

Когда Екатерина вышла, Руджиери негромко пробормотал:

— Она хочет, чтобы я убил этого человека и вернул герцогиню. Ну что ж, ваше величество, на сей раз простой благодарности будет недостаточно, ибо я собственными глазами видел, на что тот способен.

В то самое время, когда королева-мать вернувшись в свои покои, собиралась отправиться к вечерне, в Париже, в аббатстве Сен-Виктор аббат Буандре напутствовал Сервитера, поправившегося настолько, чтобы быть в силах покинуть стены монастыря:

— Мне неведомы ваши помыслы, сын мой, но я вижу благость ваших поступков. Потому с лёгким сердцем благословляю тебя в дорогу. Считай аббатство своим домом и возвращайся, когда пожелаешь — здесь ты всегда найдёшь приют и понимание.