Путь от Парижа до Нерака стал для Агриппы ещё одним нелёгким испытанием. Повсюду он видел пожарища и опустошение. Толпы фанатиков, призывающих резать гугенотов, как свиней.
Виселицы, костры, шайки головорезов и мародёров… Самое печальное, что, вернувшись в Нерак, Агриппа встречал на улицах такие же искажённые ненавистью и яростью лица. С той лишь разницей, что здесь фанатики призывали уничтожать католиков и проклинали кардиналов. Везде ненависть, одна лишь ненависть…
Агриппа взошёл на маленький мост и остановился, облокотившись на каменный парапет. Он бездумно смотрел, как внизу, под ним, плещется вода. Возможно, он бы долго ещё стоял, наслаждаясь течением маленькой речушки, однако неожиданно его внимание привлекла внушительная толпа на другом берегу.
Присмотревшись, он увидел двух молодых людей. Они вели ожесточённую схватку на шпагах.
Именно за ними и наблюдала толпа. Одного из них Агриппа узнал — это был юный граф Шеверни, «Бледный граф», как его называли при дворе за неестественно белый цвет лица. Он состоял в свите короля. А значит, вполне мог знать, где сейчас находится его величество. Агриппа торопливо перешёл мост и направился в сторону дуэлянтов.
Когда он приблизился к месту дуэли, сражение кипело вовсю. Оба соперника отлично владели шпагой. Атаки чередовались с отступлениями, выпады следовали один за другим — стремительные, нацеленные на один-единственный удар, который и должен был определить победителя. Агриппа остановился в стороне и молча наблюдал за поединком. Вот оба одновременно остановились. Молча сбросили с себя камзолы и, несмотря на холод, продолжили бой в одних рубашках. Наблюдая за ними, Агриппа понимал, что такая яростная схватка быстро измотает и вытянет силы из обоих дуэлянтов. И тогда всё закончится очень быстро. Он оказался прав. Шпага юного графа пронзила грудь противника. Тот упал на колено, выронил шпагу, а затем опрокинулся на спину. Грудь раненого бурно вздымалась, на рубашке расплывалось кровавое пятно. Раздался хриплый голос:
— Я умираю…
Граф Шеверни вложил шпагу в ножны. Затем опустился на одно колено рядом с поверженным противником и негромко произнёс:
— Пусть Господь вас простит, я же более не таю обид.
— Я был не… единственный… она недостойна вашей любви, — раздался в ответ прерывающийся голос.
Граф Шеверни нахмурился.
— Если вы говорите об этом в такую минуту, значит так и есть! — он поднялся. Оглянувшись, граф подозвал к себе четырёх зевак. Дав им несколько монет, он попросил отнести тяжело раненого маркиза домой. Маркиза унесли, а Агриппа подошёл к графу. Тот не сразу заметил его, погружённый в какие-то невесёлые раздумья.
— Насколько помнится, вы были друзьями, — негромко произнёс Агриппа.
Граф Шеверни словно очнулся от забытья.
— А, это вы, сударь, — негромко произнёс он, слегка склонив голову в сторону Агриппы, — не далее как вчера король справлялся о вас.
— Вам известно, где находится его величество? — коротко спросил Агриппа. Он понимал, что граф не собирается обсуждать причину ссоры с другом.
— На мельнице. Его величество пребывает в прескверном расположении духа. Вчера стало известно о том, что Папа Римский отлучил его от церкви. С того времени король сам не свой.
— Вы не могли бы одолжить мне одного из тез двух коней, — Агриппа указал на пригорок, где мирно паслись две лошади, — они ведь ваши, как я понимаю. Мне необходимо повидать его величество.
— Одна лошадь принадлежит маркизу. Но вы можете взять любую, я возмещу маркизу все убытки.
— Благодарю вас, сударь. Но полагаю, что смогу это сделать сам, — Агриппа поклонился и направился было к лошадям, но граф Шеверни неожиданно его окликнул.
— Сударь, не окажете ли вы мне услугу?
— Какую именно? — поинтересовался Агриппа.
— Не соблаговолите ли вы отправиться в мой замок… прямо сейчас?
— Благодарю вас, сударь. Но первым делом я должен повидать короля, — отказался Агриппа и уже повернулся, чтобы уйти, но снова услышал голос графа. Тот подошёл к нему и с некоторой отрешенностью, словно мысли его бродили где-то очень далеко, произнёс:
— Я бы не просил вас, сударь, ибо знаю лучше других, с каким нетерпением вас ждут. Но… это дело чести, и мне просто необходимо, чтобы меня сопровождал такой человек, как вы. Прошу вас…
Агриппа, хотя и был удивлён, но не показал этого. Он ещё раз поклонился и коротко ответил, что готов сопровождать графа. Через минуту они уже сидели в сёдлах. Агриппе раненая рука причиняла неудобство, но это было всё же лучше, чем передвигаться пешком. Путь оказался коротким. Спустя четверть часа они уже въезжали во двор замка графа. Оставив лошадей на попечение слуги, оба вошли в замок. Агриппа молча следовал за графом, не понимая ни смысл этой поездки, ни его намерений. Он только видел, что им владеет холодная решимость. И решимость эта выражалась в каждом движении. Слуги, завидев их, испуганно жались по углам, но граф вообще не обращал на них внимания.
Они миновали парадный зал, поднялись по мраморной лестнице и подошли к дубовой двери, которую граф, не останавливаясь, распахнул резким толчком ладони настежь — массивная бронзовая ручка визгливо скрипнувшей двери гулко ударила по стене. Раздался испуганный женский вскрик, когда граф, намеренно громко стуча каблуками по узорному паркету, вошёл в комнату, жестом пригласив замешкавшегося Агриппу следовать за собой. Остановившись подле резной кровати под роскошным винно-красным с золотом балдахином, граф молча, с презрением рассматривал некоторое время две застывшие в ужасе фигуры на смятом вышитом шёлковом покрывале — мужскую и женскую. Брошенные на пол камзол кавалера и кружевной пеньюар дамы, да и недвусмысленно сплетённые в прерванном объятии тела прояснили Агриппе, сделавшему шаг в комнату и остановившемуся у двери, не только открывшуюся его взору картину, но и смысл слов графа и его поверженного противника на дуэли, свидетелем которой стал Агриппа не долее получаса назад.
Женщина первой пришла в себя и, стягивая на груди распущенный ворот батистовой сорочки, оттолкнув окаменевшего от страха любовника, спустилась с высокой постели, облизнула припухшие губы и сделала шаг к графу, мягко качнув бёдрами.
— Супруг мой, это недоразумение… Позвольте, я всё объясню…
— Замолчите, сударыня, — резко прервал её граф Шеверни, — мне уже успели объяснить, что из соперников моих можно собрать двор, не меньше королевского. Одним, правда, сегодня едва не стало меньше…
— Анри… — голос графини стал томно-снисходительным. — Право же, что за дикость… Вы же знаете, я люблю только вас. Маленькие шалости… их даже королева-мать вполне поощряет.
— Речь идёт о моей чести, сударыня. Впрочем, полагаю, ни вам, ни вашему очередному любовнику это слово не знакомо — обернитесь: ваш кавалер явно желает покинуть нас, не попрощавшись.
Мужчина, который успел тихо сползти с кровати, застыл, согнувшись, с протянутой к висящей на спинке кресла перевязи со шпагой рукой.
— Ну что же вы, сударь?.. Вы сделали верный выбор — именно шпага понадобится вам сейчас более всего. За шпагу, сударь, за шпагу! Защищайтесь, или, клянусь честью, я сверну вам шею, как недобитой на охоте перепёлке. Ну?!
Граф рывком расстегнул колет — пуговицы горохом посыпались на дорогой паркет, сбросил с плеч камзол, оставшись в одной рубашке с распахнутым воротом. Шпага со свистом покинула ножны и острие её угрожающе блеснуло.
Бледный до зелени молодой человек отпрянул, не сводя пустого от страха взгляда со шпаги графа, но всё же сделал шаг и, нерешительно вытянув свой клинок из ножен, встал в позицию.
Шпага в его руке подрагивала, но первый выпад шпаги графа парировала… Почти успешно — рука молодого человека дрогнула, клинок скользнул по клинку, отразив луч заходящего солнца, и острие шпаги графа пронзило сердце неудачливого любовника. Ослабевшая рука выпустила шпагу, гарда её звякнула о паркет в наступившей тишине неестественно громко, напомнив удар погрeбального колокола. Неотрывно глядя в бледное лицо графа широко раскрытыми голубыми глазами, которые медленно заполняло осознание фатальности и необратимости происходящего, молодой человек отступил на шаг, другой, прижав ладонь к смертельной ране на груди, споткнулся, наступив на серебряную пуговицу, отлетевшую с колета графа, и, вдохнув со всхлипом последний раз в жизни, опрокинулся на окно. Звон разбитого стекла смешался с криком графини, разноцветные витражные осколки брызнули в разные стороны, придав этой трагической сцене оттенок комедии масок, мёртвое уже тело упало на камни замкового двора.
