Еще до начала непогоды над разливом потянули по направлению к лесу стаи уток. Теперь утки спешили укрыться в тихих заводях и смело пролетали мимо плотов. Барабошкин сидел в шалаше, прячась от глаз товарищей. Он давно уже вымыл котел и заправил два фонаря. Из шалаша он хоть и замечал пролетающих уток, но они не возбуждали в нем охотничьего задора: стрелять в присутствии председателя было дерзко, неудобно, а главное — бригадир изрядно струхнул от поднявшейся штормовой качки. Вздымаемые волнами кошмы глухо сталкивались одна с другой. Клячи в местах связей скрипели, и казалось, вот‑вот лопнут. Цинковый трос, которым были сочленены кошмы, терся о бревна, соскабливая с них кору. Весь плот ходил ходуном.

Вскоре сплавщики промокли до пояса. Волна, набегавшая на лобовую кошму, круто подымала ее вместе с людьми. Передний край кошмы, пока она не перевешивалась на хребте волны, секунды три‑четыре торчал в воздухе, подобно лихо задранному козырю. Затем кошма тяжело плюхалась, словно ныряя в темную падь навстречу другой волне, с которой срезала запенившийся гребень. Дождь как будто не учащался, а крепчал ли ветер — уже трудно было определить. Чтобы подтянуть плот на метр вперед, приходилось затратить немало усилий.

Неожиданно снасть сдала. Люди попадали на бревна.

— Лопнула! — первым вскочил на ноги Егор.

Но снасть не порвалась: подвел якорь, пробороздивший по дну. Это повторилось еще несколько раз. Пришлось сбросить и другой якорь. Плот остановился.

— Сели на деревце, теперь куковать будем, — со спокойствием обреченного промолвил Егор. — Прокачаемся, пожалуй, всю ночь, как махонький в зыбке.

— Да разве мокрый высидишь ночь! — панически возразил Никандра. — В полчаса закоченеешь на таком ветру.

— Необязательно сидеть, — продолжал сурово балагурить Егор. — Приспичит — запляшешь. Закуривай, кому под табак не подлило!

Но никто не отозвался. В густой темноте был виден лишь центральный участок плота в кругу света от фонаря. Плот коробило волнами. Из‑под кошм через щели между бревнами вода ремнями выхлестывалась наружу. Пламя в фонаре вздрагивало, вот‑вот готовое погаснуть, а подкидываемый ветром тетерев Барабошкина метался и крутился на привязи повыше фонаря, как черное знамя погибели.

Из шалаша вылез Барабошкин со вторым зажженным фонарем и ружьем. Он направился к товарищам, шагая по кошмам, как по плавучим льдинам.

— Как же оно, братцы?.. — бессвязно начал бригадир и не договорил.

— С рассвета следовало приступать к делу, а не увлекаться охотой, товарищ Барабошкин, — осуждающе сказал председатель. — Вы — подответственное лицо, а позволяете себе легкомыслие. Вот что теперь предпринять?

Как ни был Барабошкин устрашен неизбежностью бедствия, но на вопрос председателя нашелся ответить первым:

— Одно остается — обратно в просеку: там надежнее переждать.

— Удумал, голова садовая, — насмешливо отозвался Егор. — В просеку потрафить — не из ружья прицелиться. У леса сейчас самый бой. Как навалит плот, так и расколотит весь, до бревна.

— Мыслимо ли назад в такую темь, — вздохнул Никандра.

Эти доводы не отрезвили Барабошкина.

— Я должен уточнить, — сказал он, обращаясь к председателю. — На всем плоту мы, безусловно, потерпим аварию. Но на двух кошмах, мне думается, сумеем справиться и укрыться.

— Значит, бросить плот, чтобы без присмотра его разбило? — сердито заключил председатель. — Мудрое решение, нечего сказать.

Егор добавил не без досады, кивнув в сторону бригадира:

— Он в беде‑то, что ящерица: та хвост оборвет, а уж в камни юркнет.

— Тогда поступайте по собственному усмотрению, — обиделся для видимости Барабошкин, поставив фонарь на корму лодки. — Человек тоже не дешевле бревна. Как вы думаете?

— Знамо, уже в таком разе ничем не подорожишься против себя, — принял сторону бригадира Донат. — Сейчас ознобило — зубов и не сжать, а невдолге и совсем скрючишься.

— В просеку мы все равно не попадем, нечего и замышлять об этом, — сказал Яков, сняв для чего‑то шапку и снова напялив ее на голову. — И то принять в соображение: там тоже не на печи сидеть, а на воде же болтаться. Мое мнение такое: отцепить все дрова, а с остальным мы всяко совладаем. Вконец разобьемся силой, да уж сгоним. Пусть хоть всю ночь кипит, как в котле, — не отступимся.

Егор, отворотившийся от ветра и едва прикуривший от спички, разогнулся и выправил голову из плеч.

— Без дров остаться? — сказал он, попыхивая цигаркой. — А чем будем отоплять фермы? Нет, брат, пригнать плот ополовиненным — это все одно что пьяному домой без сапог явиться. Сраму не оберешься от людей и ничем не оправдаешься.

Отстаивая свои мнения, сплавщики бесцельно пререкались. Не находил выхода из затруднительного положения и председатель. Он уже не раз поглядывал на Проню, внешне менее других проявлявшего нервозность и беспокойство. Когда вели плот, Проня выбирал снасть впереди всех и вымок до нитки. Теперь он все время держал руку за плечом и, щурясь, поглаживал разболевшийся от холода чирей.

— Что посоветуешь, Прохор? — попытался узнать его мнение председатель.

Проня смахнул руку с плеча, многозначительно черкнул кулаком под носом и сказал:

— Да не крайность нам лесу лишаться ай самим гинуть. Ежели расхлестнуть плот, так мы его доведем.

— Как расхлестнуть? — спросил председатель.

— В однорядь, ужом. Тогда не будет большого задиру, и он пойдет свободнее.

То, что предложил Проня, всех озадачило. Каждый в раздумье еще раз взглянул на коробившийся плот.

— Цинку не хватит, — сослался Егор на недостаток проволочного троса. — Им только строевой лес сомкнуть, а остальное, сам знаешь, на веревке держится. А какая она снасть?

— Мы и снастью задернем, и вязкой запетлим каждую кошму, — пояснил Проня. — Кабы вязки не было! Вон ее сколько, — указал он на кучу плашек, до которых едва доставал свет фонаря. — Нам еще в полое надо было плот связать поуже.

— Там бы и предлагал, а не здесь, — с досадой швырнул Егор окурок.

— Что мне, не я старшой, — оправдался Проня.

— Не взыскиваю, — взяв Проню за рукав, сказал председатель. — Если там это привело к ошибке, то здесь представляется возможность исправить ее. Назначаю тебя старшим над нами! Действуй, Прохор! Сможешь организовать дело?

Проня обомлел от такого неожиданного оборота, но не посмел противоречить.

— Все‑то примемся, как же не смогчи, — сказал он, расправляя плечи. — Нас без мала шестеро…

В волнении Проня не придал значения ненароком оброненному слову «без мала», но все поняли, к кому оно относилось — к бригадиру, вдруг разжалованному в рядовые. Понял это и Барабошкин, совсем растерявшись и не зная, что делать.

Сплавщики взяли багры и топоры и двинулись за Проней к хвосту плота.

Егор, захвативший фонарь с кормы лодки, остановился против Барабошкина и только теперь обратил внимание на его ружье.

— Видали умника, — сказал он председателю, осветив Барабошкина приподнятым фонарем. — И смородом не пахнет от него, а точно из пожара выскочил: и добро при себе.

Барабошкин не отозвался, и это еще больше рассердило Егора.

— Того не соображаешь, что на воде да при этакой заварухе с себя полагается лишнюю одежду снять, — продолжал он поучать бригадира. — А ежели ты охомутался ружьем заместо спасательного пояса, так спасет оно тебя, как Ермака…

Егор поспешил за рассмеявшимся председателем, а поравнявшись с ним у шалаша, пояснил:

— Барабошкина затея. Состроил, пока мы плот собирали.

На ходу он выбил из зарубки на бревне одну из стоек, и шалаш рухнул.

— Вот его дачу! Только парусит.

Обиженный Барабошкин остановился перед разваленным шалашом: там был его тетерев. Он поднял шест, отвязал птицу, вместе с ружьем сунул ее в ворох мха и елового лапника и отправился туда, где блестел свет фонарей и хлопотливо сновали люди. Делать было нечего — один всем не будешь противиться.

А Проня с того момента, как принял ответственное поручение, исполнился такого прилива сил и духа, что уж не чувствовал ни дождя, ни холода, ни зуда от чирья. Его, как с горы, толкнуло к деятельности. С фонарем в руке он обошел всю ломко забившуюся заднюю часть плота, приглядываясь, как лежит снасть на кошмах с дровяным бревником, как приступить к расчленению. Товарищи едва поспевали за ним.