Молча они вошли в дом и поднялись до середины лестницы. Мэдлин держалась очень прямо. Подбородок у нее был вздернут.

– Мы войдем в зал вместе и будем танцевать оставшуюся часть вальса, – проговорил он, не глядя на нее. – И до конца вечера извольте улыбаться. Я займусь вами дома, когда мы окажемся наедине в наших комнатах.

– Вы мной займетесь? – отозвалась она, при этом голос у нее был такой же ледяной, как и у него. – Как же вы можете, Джеймс, полагать, что я стану танцевать до конца вечера, если надо мной будет висеть подобная угроза? У меня коленки стучат друг о друга от ужаса.

Они были уже наверху, напротив открытых дверей в зал. Музыка звучала громко и весело. Он бросил взгляд на Мэдлин. Лицо ее горело от оживления, и она улыбалась ослепительной улыбкой.

Когда он закружил ее в вальсе, она не переставая улыбалась, устремив взгляд куда-то за его плечо.

Через два часа, оказавшись снова в карете рядом с мужем, Мэдлин смогла освободиться от своей улыбки. Но она не пожелала ослабить решительность, заставлявшую ее в бальном зале герцога Питерли держать спину прямо, а подбородок – высоко.

Ехали они молча.

«Вот ты и повеселилась, – думала она устало, поднимаясь по лестнице и входя в свою туалетную комнату впереди Джеймса. – Трудновато веселиться, когда тебе сообщают, что у твоего мужа роман с бывшей любовницей, матерью его ребенка».

Да, трудновато. Она опустилась на табурет перед туалетным столиком и велела горничной снять с себя бриллианты и расчесать локоны.

«А также когда этот самый муж обнаруживает, что тебя утешает твой друг, и слышать, как муж угрожает этому другу и обещает заняться тобой…» Без сомнения, всю вину за испорченный вечер можно полностью возложить на ее плечи.

Испорченный вечер! Она расхохоталась бы, не стой у нее за спиной горничная, которая расстегивала крючки платья. Скорее уж испорченное замужество. Если еще оставалось что-то, что можно было испортить. Испорченная жизнь.

Когда она умылась, надела ночную сорочку и отпустила до утра горничную, ей захотелось удалиться в свою спальню, в которой она никогда не спала, и лечь там. Но Джеймс наверняка пришел бы туда. Это так же бесспорно, как то, что Земля вертится. А ей не хотелось, чтобы он неверно истолковал ее поступок и решил, что она трусит встретиться с ним лицом к лицу. Она предпочла выйти в коридор, а не проходить через его туалетную комнату в их общую спальню.

Она не думала, что он придет туда быстрее ее. Она еще не приготовилась к стычке. Но Джеймс стоял у окна, спиной к ней. Она поплотнее затворила за собой дверь.

– Итак, – сказала Мэдлин, – вот и я, Джеймс.

– Не смейте превращать все в шутку, – отозвался он, отворачиваясь от окна и глядя на нее такими глазами, что у нее мелькнула мысль: пожалуй, насчет коленок она была не так уж далека от истины. – Сколько времени это продолжается, Мэдлин?

– Вы имеете в виду мой роман с Карлом Бисли? – спросила она, поднимая подбородок и сверкая глазами. – Что именно вас интересует, Джеймс? Сколько времени я знаю его? Кажется, я поведала вам о своей первой встрече с ним. Сколько времени я ускользаю из дома, чтобы тайком повидаться с ним? Не знаю в точности. Кажется, это началось еще до Рождества. Сколько времени я состою в его любовницах? И этого я не помню наверняка. Вероятно, это началось вскоре после Рождества.

Она замолчала и улыбнулась, хотя на самом деле ее охватил ужас. Лицо его побелело так, что глаза по контрасту казались еще более темными и дикими. Несколькими шагами он пересек комнату и подошел к ней.

– Что вы рассказываете тут? – прошептал он так, что она чуть не окаменела от страха. – Что вы тут рассказываете, Мэдлин?

– Вы, кажется, недовольны. Прошу прощения. Я решила, что вы хотите узнать именно об этом. Вы ведь не поверили бы мне, если бы я сказала, что между нами ничего не было, не так ли? Я всегда стремлюсь угодить своему мужу.

Он схватил ее руку так, что ей стало больно, и рывком притянул к себе, так что голова ее запрокинулась. Это было больно.

– Не шутите со мной! – вскричал он. – Вы играете с огнем. Это опасно. Разве вы забыли, что вышли замуж за дьявола? Я хочу знать, что происходит между вами и Бисли.

– Это мой друг, – ответила она. – Я с ним разговариваю. Я ему доверяюсь. Больше мне не с кем поговорить. – Шею у нее заломило.

– У вас есть муж. – Он говорил сквозь стиснутые зубы. – Разве я не велел вам держаться от Карла Бисли подальше?

– Велели, – кивнула она. – Но я сама выбираю себе друзей, Джеймс. А если вы в претензии на мое непослушание, тогда я скажу вот что. Возможно, я и послушалась бы вас, если бы уважала. Или если бы вы мне нравились. Или если бы я вас любила. А так я ничего вам не должна.

Он отступил на шаг, хотя по-прежнему больно сжимал ее руки. Она могла теперь поднять голову, которая, как ей казалось, вот-вот отвалится.

– Мне нужно знать правду, – настаивал он. – Хватит шутить, насмешничать и вести себя вызывающе. Вы с Бисли любовники?

Мэдлин улыбнулась.

– А что вы сделаете, если я отвечу «да»? – спросила она. – С презрением отвергнете меня? Побьете? Разведетесь? Говорите же, Джеймс. Я должна знать, что последует за моим ответом.

И тут она ухватилась за лацканы его халата, потому что он встряхнул ее с такой силой, что она потеряла равновесие.

– Отвечайте! – приказал он. – Вы спали с Бисли?

Она припала к нему; голова у нее кружилась, она задыхалась.

– Нет, – ответила она, – пока еще мы не наставили вам рога, Джеймс. Пока. Но я подумываю сделать это. Мне тоже нужен любовник. И мне нет надобности быть особенно разборчивой. Вряд ли я смогу сделать худший выбор, чем уже сделала, верно?

– Ей-богу, Мэдлин, – не выдержал он, снова рывком притянув ее к себе так, что ее руки оказались прижаты к его груди, – у вас злой язык.

Она мотала головой из стороны в сторону, пытаясь уклониться от его губ, прижавшихся к ее губам. Когда он обхватил рукой ее голову, Мэдлин обмякла в его объятиях. Он выпрямился.

– Я хочу уйти в свою спальню, – сказала Мэдлин. – Если вы возьмете меня сегодня ночью, это будет насилие. Полагаю, муж не может изнасиловать свою собственную жену, да? Конечно, я ваша собственность, с которой вы можете делать что заблагорассудится. Но в глубине души вы будете знать, что изнасиловали меня, Джеймс. Я ненавижу вас и презираю за то, что вы со мной сделали.

– За то, что я с вами сделал! – вскричал он, глядя на ее губы. – И что же это такое, интересно? Заставил вас желать меня против вашей воли? Вы ведь уже меня хотите. Или вы думаете, я не чувствую, что вы горите? Или вы думаете, что я не могу посмотреть вниз и увидеть, как затвердели кончики ваших грудей? Не говорите мне о насилии, Мэдлин. Или вам стыдно, что вы хотите собственного мужа? Такая распущенность пристала только любовникам?

Когда его губы снова прижались к ее губам, она не оказала сопротивления. Она решила, что станет держаться как мертвая в его объятиях. Все, что он получит от нее в эту ночь, ему придется взять силой.

Но она почти сразу же поняла, что это смехотворное решение. Он был прав. Она уже пылала, охваченная страстным желанием. Это ее муж, ее любовник, ее страсть, и места для размышлений о его неверности, о его многолетней любви к другой женщине, об их сыне, – места для таких размышлений просто не осталось. Не осталось места вообще ни для каких размышлений. Ни для каких.

Место оставалось только для чувств. Для того, чтобы любить. И быть любимой.

Когда он сорвал с нее сорочку, она повторила его действия, сняв с него халат и ночную рубашку с такой поспешностью, что у нее в руке осталась пуговица.

Ей никак не удавалось прижаться к нему покрепче. Она обхватила руками его шею, ее нагое тело выгнулось, рот широко раскрылся, давая дорогу его языку. Она всхлипывала от желания.

И все же когда он положил ее на кровать, его руки и губы принялись возбуждать ее еще сильнее и так же грубо, как это делала она. Мэдлин извивалась, стонала, молила его всем телом.