– Вы хотите сказать – вернуться в Англию из Канады? – спросил Джеймс. – Или вы говорите о Йоркшире и Данстейбл-Холле?

– Ваш отец, Джеймс, больной человек, – сказала она, – хотя об этом и нельзя судить по тому, что он делает. Вы его единственный сын. И вы полагаете, ему не больно видеть, что вы занимаетесь вульгарной торговлей? И вы полагаете, это не сокрушает мое сердце?

– Матушка, – начал Джеймс, беря ее за руку, – не говорите таких вещей. Во время всех перипетий с Дорой я оставался вашим и его сыном. И оставался таковым в течение последующих пяти лет, живя в аду, потому что я ваш сын. А это был ад.

– Если так, то это был ваш собственный выбор, – отвечала она, доставая из кармана носовой платок и вытирая глаза. – Бэкворт – святой человек, Джеймс. Он никогда не переставал молиться за вашу душу. И кроме того, дома вас удерживала Александра, а не отец. И не я.

– Матушка, – сказал он, – я вас люблю и всегда любил. Но жить дома стало невозможно. Вы не могли этого не видеть. И теперь это тоже будет невозможно. Я не могу разговаривать с отцом. Он не видит во мне человека.

– Если бы вы вернулись домой, – возразила леди Бэкворт, – и вели себя как почтительный сын, он, вероятно, понял бы, что вы раскаялись.

– Это невозможно, – проговорил Джеймс, вынимая из кармана свой большой платок и останавливаясь, чтобы самому вытереть ей глаза. – Не плачьте, мама. У вас есть Александра и внуки. А я буду по-прежнему писать вам, как делал это многие годы. Так будет лучше.

– И вы женитесь на этой ужасной девице только для того, чтобы досадить ему, – сказала она, презрительно усмехнувшись и продолжая прогулку.

– На Джин? – удивленно переспросил Джеймс. – Джин – ужасная девица?

– Ее отец торговец. И брат тоже. И она говорит с вульгарным акцентом, Джеймс, она такая провинциальная. Неужели вы опозорите вашего отца, Джеймс, женившись на этой женщине?

Его лицо на мгновение потеряло свою выразительность, глаза загадочно заблестели.

– Когда я выберу себе жену, мама, – сказал он, – я выберу ее, надеюсь, по собственному вкусу. И она не опозорит ни вас, ни меня. Я еще не сделал предложения Джин.

– Вы должны сделать предложение леди Мэдлин, – сказала леди Бэкворт. – Она, может быть, шокирующе вульгарна и кокетлива, и Эмберли предоставляет ей слишком большую свободу, но у нее есть порода и воспитание. Не забывайте, Джеймс, что в один прекрасный день к вам перейдут титул и имя Бэкворт.

– Я никогда не женюсь на леди Мэдлин Рейни, – быстро проговорил Джеймс. – Мама, я пробыл в Англии месяц. И месяц у меня еще остается. Нельзя ли нам просто хорошо пожить вместе? Мне тридцать лет. Не могли бы вы принимать меня таким, какой я есть? Я так жаждал примирения с вами и с отцом. Я мечтал обрести покой, который даст мне ваша любовь.

– Ну конечно, мы вас любим, Джеймс, – сказала леди Бэкворт. – Как вы можете в этом сомневаться! Священное Писание велит нам любить, и ваш отец следует в своей жизни его слову. Речь идет об отсутствии любви у вас. Стало быть, вы настаиваете на возвращении в эту языческую страну и на женитьбе на этой вульгарной девице?

– Я вернусь в Канаду в августе, – ответил Джеймс. – Я еще не сделал предложения Джин.

– Но вы его сделаете, – с горечью произнесла она. – Я вижу, Джеймс, что вы намеренно решили убить вашего отца. Хотелось бы мне знать, как вы сумеете ужиться с самим собой или найти примирение с Творцом, когда услышите, что ваш отец скончался.

– Мама… – Они подошли к одному из каменных фонтанов, украшавших парк. Джеймс отпустил руку матери и положил обе руки на край бассейна, глядя на бьющую струю воды. – Прошу вас, не возлагайте на меня такое бремя. Я поговорю с отцом еще раз перед отъездом. Я попытаюсь примириться с ним. Вы довольны?

Леди Бэкворт опять заплакала.

– Вы это сделаете? – спросила она. – И попросите у него прощения за весь позор, что навлекли на него в прошлом? И уверите его, что вернетесь домой и станете его почтительным сыном? И сделаете предложение леди Мэдлин? Вы поступите так, Джеймс? Ради меня, хорошо? Я хочу, чтобы мой сын вернулся ко мне. Я потеряла вас обоих – и вас, и Александру. Мне недостает вас.

– Ах, мама! – Джеймс привлек ее к себе, чтобы она могла поплакать у него на плече. При этом он откинул голову назад, плотно зажмурил глаза и крепко стиснул зубы.

Раскрасневшаяся и смеющаяся Мэдлин лежала на траве. День клонился к вечеру. Она запыхалась после того, как поиграла в пятнашки с племянником, несколько раз прерывая эту оживленную игру, чтобы покрутить в воздухе Кэролайн.

На чугунной скамье сидела Александра и шила.

– Вам нужно быть матерью, – сказала она. – Не стоит больше откладывать это, Мэдлин. Обзаводиться детьми – значит терпеть большие неудобства в течение девяти месяцев или около того и по-настоящему промучиться в течение нескольких часов. Но тем не менее это чудесно.

Мэдлин усмехнулась в ответ:

– Для этого нужен муж. Если я попробую обойтись без него, свет этого не поймет.

– Мне бы хотелось… – начала Александра. А потом выпалила:

– Мне бы хотелось, Мэдлин, чтобы вы нашли кого-то, с кем могли бы устроить счастливую жизнь! Я надеялась… Впрочем, не важно.

– Да, – согласилась Мэдлин, – не важно.

– Вы не хотите пойти с Анной и мисс Кэмерон? – весело спросила Александра.

– Нет. – Мэдлин улыбнулась. – Наверное, я старею. Они мне кажутся детьми. Нет, Александра, такие прогулки не для меня. С тех пор как у Ховарда появилось собственное хозяйство, он стал скучным до безобразия.

– Но он очень много работает, – вступилась за молодого человека Александра. – Он, без сомнения, станет таким же процветающим и уважаемым человеком, как и его отец.

Мэдлин состроила гримаску.

Александра протянула руку дочери, и та высыпала ей на ладонь головки маргариток.

– Какая прелесть, ангел мой! Вот мы придем домой и сразу же положим их в водичку. Я знаю, Мэдлин, вам не хватает Доминика. Жаль, что он не приехал в этом году, но я его хорошо понимаю и очень рада, что они с Эллен так счастливы, что им хочется сидеть дома наедине друг с другом.

– Я тоже рада, – сказала Мэдлин, легла на спину и зевнула.

– Джеймс проводит время по-своему, – проговорила Александра, бросив быстрый взгляд на свою золовку, лежащую с закрытыми глазами. – Он даже не пришел к ленчу, а потом поскакал галопом через холмы к утесам.

– Иногда человеку нужно побыть наедине с собой, – сказала Мэдлин после недолгого молчания. – Может быть, ему кажется, что в доме слишком много народа. Он привык к одиночеству.

– Да, – нахмурилась Александра, – сначала, когда он вернулся, я думала, что он изменился. Он казался уверенным в себе и счастливым. Но грустная маска опять появилась на его лице.

Мэдлин сглотнула.

– Может быть, это то же, что и у Дома. Домми терпеть не может прощаний. Может быть, Джеймс думает о том, что ему вскоре придется снова прощаться с вами, с матерью и отцом.

– Может быть, – вздохнув, согласилась Александра, – а я-то надеялась… Ах, Мэдлин, я-то надеялась… Ну да не важно. Пора отвести детей к няне Рей. Вы идете?

– Пожалуй, я побуду здесь еще немного, – ответила Мэдлин. – Это восхитительно – трава и солнце.

Сегодня вечером Мэдлин намерена начать новую жизнь. Самое большее в течение этого года она намерена найти себе мужа. И если выбирать головой, а не сердцем, сделать это будет совсем не трудно. Ей повезло – она до сих пор сохранила свою красоту и привлекательность. И среди ее знакомых мужчин много людей здравомыслящих и добрых.

До сих пор любой человек, с которым она могла бы вступить в союз, отвергался, потому что у него не было ни тонкого мрачного лица, ни горящих пронзительных глаз, ни упрямого завитка волос, ни задумчивого угрюмого характера, ни неотразимой сексуальности Джеймса Парнелла.

Стало быть, пусть Джеймс отправляется туда, откуда пришел. А потом пусть он станет ее прошлым, о котором вспоминаешь с тоской и легким сожалением.