Она резко оборвала нашу дискуссию, повернулась и зашагала дальше. Я пустился за ней. Она почти бежала. Я удовольствовался мелкой рысцой. Постепенно она сбавила скорость после резкого спурта, и расстояние между нами стало сокращаться. Услышав за спиной мое дыхание, она снова прибавила шагу, держась на приличном удалении от меня. Пятно ее серого свитера, мелькая между деревьями, быстро двигалось вперед. На несколько минут я потерял ее из виду, а потом снова увидел — очень далеко: она стояла и дожидалась меня. До моего слуха долетел ее ехидный смех — и она опять припустила,

Когда наконец я ее настиг, она сидела на поваленном дереве и смотрела вдаль, как мне сначала показалось, на бескрайний луг. Я повалился на траву рядом с ней, хватая губами воздух. Она взглянула на меня и рассмеялась.

— Вы что-то отстаете, кузен Матиас.

— Но я же здесь.

Она махнула рукой в сторону луга:

— Выглядит безобидно, не правда ли, как будто мирное пастбище. Но это туг. То же самое, мне кажется, что и английское «болото» или «трясина». Весной оно превращается в бездонную топь, совершенно непроходимую: олени, которые осмеливаются перебегать по нему, исчезают бесследно. А осенью, как сейчас, почва не такая влажная, как летом, и его можно пересечь, если знать маршрут. Но надо быть очень осторожным! — Она снова взглянула на меня. — Слушайте!

— Слушать? Что? — нахмурился я.

Она сердито помотала головой:

— Тихо! Просто слушайте.

Я прислушался. Через некоторое время я понял, что она имела в виду. Слушать было нечего. На всем этом огненном пространстве, красном и огненно-золотом до самого горизонта, ни комары не звенели, ни птицы не пели. Небо было голубое и чистое. Порывы ветра трепали сухие листья неподалеку. За исключением этого шороха, ни один звук не нарушал великого северного безмолвия.

Элин взглянула на меня.

— В шведских школах есть особый предмет, который называется «ориентация на местности». Каждый ребенок-швед должен уметь находить дорогу в незнакомом месте и не заблудиться. У вас в Америке есть такие занятия?

— Нет,

— Вы знаете, где мы находимся, кузен Матиас? — спросила она ласково.

— Нет, — ответил я честно. Я знал, в какой стороне шоссе: когда есть опыт хождений по диким лесам, всегда имеешь общее представление, где искать людей. Но она задала вопрос не об этом.

Она встала и несколько секунд молча смотрела на меня.

— Возвращайтесь, идите на юг. Через какое-то время вы выйдете на дорогу. Идите по ней, — она махнула рукой в правильном направлении, — Если вы пойдете со мной, они убьют вас. Они дожидаются вас, они вооружены. Мне приказано вывести вас прямо на их автоматы. Но я не могу этого сделать. Ведь мы как-никак родственники, пускай и дальние. Возвращайтесь.

Я подумал и покачал головой. Она долго не сводила с меня глаз, начала что-то говорить, а потом вдруг рассмеялась.

— А вы упрямец! Ну, не буду с вами спорить, У этого болота аргументы посильнее моих. Только помните направление к шоссе. В этом живописном месте заблудиться проще простого.

Она повернулась ко мне спиной и уверенно зашагала по невинно выглядящему лугу. Я последовал за ней. Скоро мы уже прыгали с одной мшистой кочки на другую. Между кочками колыхалась черная мягкая грязь. Это было нетрудно. Мы подошли к небольшому ручью, окаймленному низкими, но на первый взгляд непроходимыми зарослями растения, похожего на горный лавр. Протопать дорожку по этим зарослям было невозможно, так что пришлось бы балансировать на них, едва не танцуя и ступая туда, где, кажется, корни, ветки и стебли сплелись в такой клубок, что могли бы выдержать вес моего тела. Если же неточно рассчитать шаг или если впечатление окажется обманчивым, можно было провалиться в Трясину по грудь или глубже, и тогда бы пришлось изо всех сил выкарабкиваться обратно на твердую почву.

Ручей был кристально чистым и довольно широким — не перепрыгнуть — и слишком глубоким, чтобы его можно было перейти, а вода обжигающе холодной. Потом мы опять шли по полю горного лавра и наконец ступили на сухую твердую землю, которая оказалась лишь узким перешейком. Как оказалось, это был только небольшой островок посреди трясины. За островком, после нескольких мшистых кочек расстилалась черная блестящая колышущаяся грязь.

Преградивший нам путь участок топи в ширину был всего ярдов пятьдесят, но далеко убегал в обе стороны. Насколько хватало глаз, никакого обходного пути вокруг этой полосы трясины не было. На противоположной стороне, почти сразу за перешейком болотной травы, начинался лес. Но чтобы добраться до леса, надо было сперва перейти вязкую трясину.

Я взглянул на Элин. Она мало походила на роскошную героиню кинобоевика: тяжелое испытание далось ей не безболезненно. Но, впрочем, она и не была светской барышней. То дурацкое синее платье, в котором я ее в первый раз увидел, шло ей куда меньше, чем это заляпанное грязью и промокшее насквозь одеяние. По крайней мере, теперь она уже слизала и съела свою тошнотворную помаду. Раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, с горящими глазами, она выглядела сногсшибательно, должен вам сказать.

Я мотнул головой в сторону черной топи:

— Ну, показывайте дорогу. Как нам обойти это?

— Обойти? — переспросила она улыбаясь. — Что с вами случилось, кузен Матиас? Вы боитесь?

И она пошла прямо по болоту. Сделав два шага, она провалилась по колено — и вся бескрайняя топь заколыхалась и вспучилась, точно желе. Она бросила взгляд через плечо.

— Все нормально, все нормально! Все будет хорошо, если вы только пойдете не останавливаясь. Стоит вам остановиться — и вы утонете.

Я резко, крикнул:

— Вернитесь!

Но она продолжила шагать по трясине, сжимая в руке пакеты с пленками. Пожалуй, это была смешная картинка. Красивой девушке нет никакой нужды демонстрировать силу и мужество: наша цивилизация обходится без этого. Женщины не должны делать ничего, что может испортить их прическу или представляет опасность для их нейлоновых чулок, — а бредущая по колено в болотной грязи девушка — зрелище далеко не чарующее. И все же эта малышка была не из пугливых. А мне очень и очень не нравилась эта болотная жуть.

— Вернись, дура ты несчастная! — заорал я.

Я пошел было за ней, но быстро вернулся. Я услышал ее смех. Она продолжала идти вперед не оглядываясь. Выйдя на другой берег, она остановилась и стала возиться со шнурками — видимо, они развязались, пока она пробиралась через болото. Потом, обтерев ладони о брюки, она выпрямилась и бросила на меня взгляд через озеро грязи. Она указала рукой на юг, в направлении шоссе, куда мне следовало идти. Потом подхватила с земли оба пакета с пленками, вошла в лес и скрылась за деревьями.

Постояв немного, я взглянул на часы и заметил время. Вполне вероятно, что она затаилась где-нибудь в кустах и наблюдает за моими действиями, желая убедиться, что и в самом деле меня запутала. Поэтому я изобразил усиленные поиски безопасного обходного пути вокруг этой болотной пропасти. Я двинулся вправо и сделал большой полукруг, насколько позволили идти поросшие травой и мхом кочки, но так и не обнаружил твердой тропы через эту топь. Я вернулся на островок, прошел немного по ее следам и вернулся с выражением панического беспокойства, увязнув по колено в трясине. Потом я двинулся влево, но и там мои поиски оказались безрезультатными. Наконец я снова вернулся на островок и стал мрачно разглядывать кусочек береговой линии, где она скрылась- Я едва удержался, чтобы не погрозить кулаком. В таких делах главное— не переигрывать.

Разыграв спектакль, как мне показалось, достаточно убедительно, чтобы обмануть десяток самоуверенных молодых шведок в клетчатых штанах, я горестно повернул назад и побрел той же дорогой, по которой мы сюда пришли. Оказавшись вне поля ее зрения, я залег под сосну, нахлобучил шляпу на глаза и стал обдумывать следующую стадию операции. Я постарался не думать ни о чем постороннем даже о Лу и о грозившей ей опасности. Я не мог допустить, чтобы мысли о ней стали помехой для моих действий. А больше думать было не о чем. Карты сданы. Последняя сдача. Теперь только оставалось сыграть партию.