— Ну, для этого мне не надо так далеко ехать. Настоящая испанская страсть сидит сейчас напротив меня и попивает со мной кальвадос. Я никогда еще так не влюблялся. Правда. Не знаю, что ты со мной сделала, но я околдован, как в сказке. Я люблю, люблю, люблю тебя, — повторял Филипп, покрывая поцелуями мое лицо и волосы.

Мы заплатили по счету и снова вышли на улицу. В гостиницу возвращаться не хотелось совершенно. Нотрдамский собор гордо вздымал свой прямой силуэт в лучах искусственного света, наблюдая за нами с высоты своего многовекового благоразумия. Мы шли, обнявшись, неспешно, сами не зная куда, куда глаза глядят. Жар его тела проникал в меня все сильнее, смешиваясь с внутренним огнем, который разожгло во мне вино. Филипп прижимал меня к себе с такой силой, как будто боялся потерять где-нибудь по дороге…

Последний день ярмарки оказался, как всегда, самым трудным. Все были вымотанные, с измученными лицами и кругами под глазами. Повсюду валялись недокуренные сигареты и пластиковые стаканчики с недопитым шампанским. Мы все чаще и нетерпеливее поглядывали на часы. Единственным человеком в команде, которого усталость словно не коснулась вообще, была Алина. Она была нетронутой. Она выглядела так же безупречно, как и в день открытия выставки. Оскар окончательно влип, совсем потерял голову. Все остальные настолько устали, что у них не было сил даже пошутить на эту тему. Филипп стал задумчив и работал с отсутствующим видом. Изредка он бросал на меня взгляд, полный такой печали и нежности, что у меня сердце рвалось на куски. Мы целовались урывками, словно воруя эти поцелуи у ярмарки, у Парижа, у самой вечности.

Шесть месяцев, полгода сладких надежд и ожидания. Ожидания телефонного звонка между половиной восьмого и восемью часами утра. Ожидания, когда наступит половина первого пополудни и у него будет перерыв на обед, чтобы позвонить ему. Полгода телефонных отношений, которые вызывали у меня странное ощущение одиночества и близости одновременно, одновременно влюбленности и пустоты, ощущение, что у меня появился наконец настоящий жених и что у меня на самом деле никого нет. Полгода строительства совместных планов, которые никогда не осуществятся, полгода между счастьем и отчаянием, так знакомым многим. Филипп уже много раз отменял, отсрочивал, откладывал свою поездку в Мадрид, о которой мы так мечтали, и единственная связь, которая между нами оставалась, были эти ежедневные телефонные звонки: один утром, один днем, за исключением субботы и воскресенья.

Время шло, весна снова была у дверей, а вместе с ней и мое двадцатисемилетие. Это был отличный повод для того, чтобы наконец немножко себя побаловать: сделать себе небольшой подарок, как, например, маленькое очаровательное путешествие в Амстердам. Неужели я этого не заслужила? Тем более что Амстердам оказался сказочным, удивительным городом. Казалось, что здесь до сих пор живут домовые и из-за каждого угла в любой момент может выскочить эльф с волшебной палочкой, что старинные дома из красного кирпича смотрят на тебя своими огромными окнами без занавесок, как бездонными глазищами. А за стеклами виднелись просторные стеллажи, доверху набитые книгами и украшенные цветами. Моя гостиница находилась как раз в одном из таких старинных красных домов на канале Принзенграхт. Номер у меня был крошечный, но чистенький и очень нарядный. Кровать — двуспальной, хоть и не такой большой, какая была у нас в Париже. Наступила половина первого дня, и я набрала номер, который давно знала наизусть:

— Привет! Как у тебя дела?

— Отлично, спасибо, любовь моя. Я очень по тебе скучаю. Только сейчас подумал, как надоело есть эти бесконечные сэндвичи, сколько можно, сыт ими по горло. А ты как? Как время прошло до обеда?

— Пообедаем вместе?

— Отличная идея! Ты садишься на самолет, прилетаешь, мы посидим где-нибудь, а потом ты вернешься обратно в Мадрид и продолжишь работу после обеденного перерыва, — шутил Филип, заливаясь от смеха.

— Отлично, тогда историю с самолетами опустим. А теперь скажи мне только, где и когда мы встретимся.

На другом конце провода тишина буквально зазвенела. Я представила себе выражение его лица, как он потерял дар речи, и еле сдержалась, чтобы не рассмеяться.

— Я не очень хорошо понял, ты что, хочешь сказать, что в Амстердаме?

— Да, синьор. Я в отеле «Вайхман» на Принзенграхт. Ну так что, мы обедаем вместе или как?

— Что ты такое говоришь! Почему ты не предупредила меня, почему ты ничего не сказала? У меня было бы время подготовиться, встретить тебя. У меня сейчас столько работы, что даже не знаю, что тебе сказать…

— Ладно-ладно, успокойся. Я просто хотела сделать тебе сюрприз и отпраздновать свой день рождения вместе с тобой. Давай я расскажу тебе все при встрече. Так где мы встречаемся?

— Дело в том, что я не могу вот так, посреди рабочего дня. У меня только обеденный перерыв. Пока я доеду до тебя, уже пора будет возвращаться на работу. Давай сделаем так: ты пока погуляешь, посмотришь немножко город, а в полседьмого, после работы, я тебе перезвоню, и мы поужинаем где-нибудь? Идет?

— Конечно. Жду твоего звонка.

Я воспользовалась второй половиной дня, чтобы устроить себе грандиозную сиесту, выспаться как следует и быть красивой и отдохнувшей перед предстоящей ночью. В половине шестого я встала и приняла душ. Достала из чемодана новый комплект нижнего белья от «Кашарель»: красный лифчик и красные трусы. И черное облегающее платье. Подкрасила глаза и совсем не стала красить губы. Никакой помады на этот раз! Полностью готовая, я присела возле телефона как раз к половине седьмого и стала пролистывать какой-то глянцевый журнал. Время от времени я бросала взгляд на часы — минутная стрелка неизбежно приближалась сначала к двенадцати, потом к часу. В семь пятнадцать я позвонила ему сама. На другом конце провода раздался сигнал. Я барабанила пальцами по обложке журнала. Снова гудки. Никого не было. Я положила трубку. Через пять минут сделала новую попытку. Снова те же гудки. Я больше не могла читать. Строчки стояли у меня перед глазами бессмысленной полосой, а взгляд метался между часами и телефоном. Минуты ползли, как пораненные червяки. В половине девятого я наконец встала со стула и швырнула журнал на кровать с такой силой, как будто это он был во всем виноват, взяла пальто и со словами «Чтоб его!» вышла из номера, хлопнув дверью.

Вода в канале за моей спиной была черной и мутной, с угрожающими отблесками. На город опустилась ночь, к тому же все небо было покрыто тучами. Какие-то люди на велосипедах и в непромокаемых плащах куда-то спешили и периодически сталкивались, задевая друг друга. А я уже никуда не спешила. Мне некуда больше спешить. Мне некого больше любить. Я больше никого не ждала и не знала, куда идти. Я поплыла на пароходике в центр города, по крайней мере туда, где, как мне казалось, находится центр. Мои каблуки звонко цокали по мостовой, и над мокрыми тротуарами разносилось гулкое эхо от моих сердитых каблучков. Начался дождь. Я зашла в какой-то ресторанчик, типично голландский, судя по виду. И заказала с ходу бутылку сухого белого…

В одиннадцать утра следующего дня я проснулась с похмельем, таким страшным и непреодолимым, как пирамиды Хеопса. В первую минуту я даже не поняла, где нахожусь и что со мной, до того потеряла ориентацию. У меня изо рта пахло, как из общей могилы, которую осквернили или забыли закопать. В таких случаях, я уже знала, хороший душ — лучшее лекарство, поэтому, не теряя времени, отправила свое тело под струю прохладной воды. Судя по всему, сегодня утром Филипп тоже не звонил. Уверена, он просто не хотел меня будить. Я же в отпуске, зачем меня беспокоить, подумала я не без иронии. Полчаса в душе в очередной раз возвратили мне человеческий вид. Я влезла в первые попавшиеся джинсы и вышла в город. Я буду завтракать, я буду смотреть город, я буду ходить по магазинам и развлекаться. С днем рождения, дорогая!