Я вернулась домой в десятом часу. Слава богу, Антонио не было. Я воспользовалась его отсутствием и сразу ушла к себе. На этот раз, на всякий пожарный, я закрыла дверь на щеколду, во избежание всяких «приятных» неожиданностей. Я заснула сном невинного младенца, сном, который требует ломовой работы и называется заслуженным отдыхом, сном, о котором мечтают все люди на свете. Как бы они сейчас мне все позавидовали!

Кто-то постучал в дверь, я проснулась и увидела, что уже около одиннадцати. Мне совершенно не улыбалось вылезать из постели и отпирать дверь, вставать я тоже не собиралась.

— Чего тебе?

— Завтрак готов, — раздался из-за двери бодрый голос Антонио.

— Я не хочу завтракать, уходи.

Я взяла с полки сказки Андерсена и перевернулась на другой бок. Иногда нет ничего лучше, чем просто поваляться в постели с книжкой. Через какое-то время, услышав, как Антонио вышел за хлебом, я выскочила из комнаты и шмыгнула в ванную. Быстро почистила зубы и утащила из холодильника апельсиновый сок. Целый день я провалялась взаперти в своей комнате. Я перечитала все сказки, которые у меня были, но желания выйти в гостиную у меня все равно не прибавилось. Потому что там наверняка сидел Антонио и переключал телевизор на всякие неприличные программы.

Поздно вечером, когда я вышла пописать, он подкараулил меня в коридоре. Мне ничего не оставалось, как пойти с ним в гостиную и поболтать немножко. Я уже знала, какую песенку мой соловей запоет. Песенка, конечно, была не из любимых, но делать нечего, придется потерпеть немного. На журнальном столике красовалась новая пачка презервативов, положенная специально так, чтобы я не могла ее не заметить. Это означало, что Антонио думает, будто у нас с ним все только начинается. Я в принципе тоже так думала, только имела в виду, что это начало конца или конец начала. Это как ему будет удобно.

— Я уже починил кровать Эстрельи.

— А, правда? — отреагировала я, не выказав ни малейшего интереса.

— Ты видела, что я купил? — бросил он, кивнув головой в сторону вышеупомянутой пачки.

Этакий киношный самец — главный герой. Правду люди говорят, яйца есть — ума не надо.

— А, правда? — проявила я не больше интереса, чем в первый раз.

— Что с тобой происходит, киса? Или ты забыла, что вчера было? Тебе что, сказать нечего, кроме «правда, правда»?

Его тон окончательно вывел меня из себя, но я ограничилась интеллигентным:

— А ты хотел чего-то особенного?

— Чтоб ты вела себя нормально! Что ты себе позволяешь? Я кто по-твоему, я не понял… Я тебе что, тряпка, что ли? Подтерлась и пошла?

А вот тут он оказался недалеко от истины. С другой стороны, было бы неумно сказать ему это прямо в лицо, гораздо умнее было хранить упорное молчание, что я с удовольствием и сделала. Потому что знала — это унижает сильнее ста тысяч слов в минуту. Когда я почувствовала, что мое молчание произвело нужный эффект, я встала и самым невинным тоном, на какой только была способна, пожелала ему:

— Спокойной ночи!

Я оставила его с отвисшей челюстью, в полном отчаянии. Зато теперь я была уверена, что по крайней мере он ничего не расскажет Эстрелье. Хотя, по правде говоря, мне и на это было глубоко наплевать. Единственное, что я сейчас хотела, это забыть все, что между нами было, и как можно скорее. И чтоб он оставил меня в покое.

Обстановка в квартире стала просто невыносимой. Атмосфера была такой напряженной, такой тяжелой, что хоть ножом режь. Мы с Антонио проходили друг мимо друга, как два скорых, повстречались — разъехались, не проронив ни слова, при этом с Эстрельей каждый из нас общался нормально, как обычно. Кажется, она так и не поняла, в чем дело. Оскорбленное мужское достоинство никогда не позволило бы Антонио поведать Эстрелье о своей любовной неудаче, тем более что она была его «лучшей подругой». С другой стороны, Эстрелья была само солнце, и, если бы ей что-то показалось, она бы тут же спросила меня напрямик.

В сентябре Антонио сообщил нам, что переезжает на другую квартиру. У меня словно камень с души свалился. Меня совершенно не беспокоило то, что теперь нам с Эстрельей придется платить за квартиру на треть больше, если не удастся быстро найти ему замену. Радость и несказанное облегчение смешались в моей душе в приятный коктейль с пузырьками, наподобие шампанского.

С тех пор я поняла, что общаться с мужчинами в жаркое время года мне противопоказано. Видать, судьба моя такая. Я чувствовала себя так, как после маленькой ночной оргии с моим незабываемым Карлосом. В ту ночь, когда Антонио наконец убрался из квартиры со всеми своими пожитками, мы с Эстрельей устроили настоящую попойку. Пьянка вышла чудовищная, и я рассказала Эстрелье все. Мы с ней заключили союз вечной женской солидарности против мужиков, и на следующий день у нас обеих было настоящее грандиозное похмелье.

Я была в полном отчаянии. Вот уже четыре месяца, как я безрезультатно пыталась найти себе работу. Каждое воскресенье я скрупулезно, почти благоговейно выполняла один и тот же ритуал: выходила за хлебом, покупала свежие газеты и садилась завтракать в соседнем баре. Из «АБЦ» и «Эль Паис» я вынимала только розовые страницы, остальное после беглого просмотра отправлялось в помойку. Потом вечером я составляла несколько резюме и весь следующий день ходила по собеседованиям, но пока все оставалось по-прежнему: результаты — обескураживающими, а на душе — тяжелый осадок. Везде со мной возникала одна и та же проблема: у меня как секретарши не было опыта. Из основной части фирм после неудачного собеседования мне больше никогда не перезванивали. На некоторых предприятиях при прощании мне выдавали визитную карточку с вежливой надписью: «Мы сохраним ваше резюме в нашей базе данных. Мы свяжемся с вами при первом же удобном случае. До будущих вакансий!» Я прекрасно умела читать между строк и понимала, что это значит: «Мы сохраним ваше резюме в нашей корзине для бумаг до первой загрузки мусора!» В других компаниях мне предлагали поработать стажером, почти бесплатно. Спасибо большое, но пособие по безработице и то больше. Этой крайности я себе позволить не могла, потому что содержала себя сама.

Мои родители только-только свыклись с мыслью, что у меня может быть своя собственная жизнь, и теперь, два года спустя, дать задний ход и вернуться домой, чтобы опять сесть к ним на шею, было последним из моих желаний. Пока что, пока у меня не было другого выхода, мой самый страшный из ночных кошмаров — работать продавщицей продолжался. Каждое утро мне все труднее становилось подниматься с постели, приводить себя в порядок и целый день быть любезной с тысячами, десятками тысяч, миллионами пропащих, набитых дураков-неудачников, которые не могли выдумать ничего лучше в своей жизни, чем в очередной раз пойти за покупками. Когда терпение покидало меня окончательно и бесповоротно, я закрывала глаза, паковала чемоданы, прощалась с Эстрельей и мысленно переезжала в квартиру своего детства. Когда я снова открывала глаза, работа уже не казалась мне ни такой бессмысленной, ни такой отвратительной, ни такой гнусной.

Каждую субботу, включая и эту, я скрупулезно выполняла еще один ритуал: ужинала дома у родителей. Я специально перенесла эту процедуру на субботу, чтобы сразу выйти из игры и иметь возможность нормально провести выходной. Так мне удавалось избежать в воскресенье очередного девятого вала маминых нотаций и жалоб. На этот раз моя матушка не поленилась поэкспериментировать с рецептурой, предложенной в очередном бульварном талмуде для домохозяек. В результате мясное филе оказалось покрытым какой-то подозрительной зеленоватой жижей, видимо соусом, с омерзительным запахом, кажется мятным, и таким же неаппетитным цветом. Мы молча жевали. При этом и я и отец пытались старательно отделить мясо от незнакомой жижи, а мать периодически тайком поглядывала на нас, и ее лицо принимало страдальческое выражение.