Это было сказано весьма прохладным тоном. И очень отстраненно. Между нами появилась дистанция. Я попыталась понять его и миролюбиво продолжила:

— Хорошо, если ты не хочешь больше спать со мной, мы можем просто встречаться время от времени за стаканчиком хорошего вина.

— Заметь, это ты сказала, не я.

Этими словами он ясно дал понять, что дальше продолжать разговор не имеет смысла. Никто из нас фактически не притронулся к еде, и, расплачиваясь, я старалась, как могла, оправдаться в глазах метрдотеля, который рассчитал нас с нескрываемым разочарованием. У дверей ресторана Хавьер механически чмокнул меня в щеку на прощание и быстро пожал руку:

— Мне пора.

Я осталась стоять на пороге, глядя, как он удаляется, и тайно надеясь, что вот сейчас он обернется, улыбнется мне, скажет, что пошутил, и между нами все снова будет по-старому. Тени от ветвей плясали на складках его плаща. Он шел, положив руки в карманы, немного ссутулившись, опустив голову и глядя на тротуар, себе под ноги. С каждым шагом он все больше удалялся в тоскливую темноту. Он уходил от меня: из моего сердца и из моей жизни.

В Мадриде начались кошачьи свадьбы. Под окнами орали мартовские коты. Город медленно приходил в себя после зимней спячки. Природа очнулась от летаргического сна, и голые ветви деревьев, на которые грустно было смотреть, покрылись трогательными зелеными почками. Прохожие стали улыбаться все чаще, их лица наполнились радостью. Улицы украсились стайками нарядной молодежи, и шум первых мотоциклов по-весеннему вспугивал ночную тишину. Женщины, расцветающие вместе с первой зеленью, все, как одна, превратились в отъявленных соблазнительниц, со странным диковатым блеском в глазах, с губами, словно требующими поцелуев.

Я вела спокойную и размеренную жизнь. Точнее, слишком спокойную и слишком размеренную. Время от времени мы с Эстрельей выбирались в какой-нибудь ночной бар на Маласанье, откуда я выползала только ранним утром, с тяжелой от алкоголя и сигаретного дыма головой и со значительно облегченным бумажником. Не знаю, не то с непривычки, не то потому, что мои двадцать пять лет уже были не за горами, мне становилось все труднее восстанавливаться после подобных мероприятий. Теперь я с ностальгией вспоминала о тех золотых рассветах, когда после бурных ночей, глазу не сомкнув, я выходила с утра на работу как ни в чем не бывало, незамутненная, как стеклышко, и цветущая, как майская роза.

В моей нынешней жизни не было и тени чего-либо мужского, за тем редким исключением, когда в дежурном баре мне случалось познакомиться с очередным узколобым экземпляром, настолько ограниченным, что он неспособен был и двух слов связать в трехминутную беседу, поэтому уже на четвертой мне хотелось зевать, и я умирала со скуки. В подобных случаях роман обычно длился недолго и заканчивался кратким адьос[7], после которого я выразительно захлопывала дверцу такси, и все надежды очередного экземпляра на бесплатный секс и завтрак в придачу улетучивались безвозвратно. Мать с отцом начали всерьез беспокоиться обо мне, и теперь всякий раз, когда мы виделись, в мой адрес летели шпильки — скрытые или открытые насмешки касательно моего вероятного или возможного замужества. Родители не могли понять, как это так, у девушки, абсолютно нормальной и из хорошей семьи, до сих пор нет никакого серьезного жениха из серии один раз и на всю оставшуюся жизнь, да и ни разу в жизни еще не было. И не только жениха, но даже мало-мальски постоянного ухажера. Если честно, я и сама этого объяснить не могла. И если все-таки объясняла, то с большим трудом.

Было воскресенье, и я, как с некоторых пор у нас повелось, собиралась обедать у родителей. Я надела джинсы и просторную блузку, взяла из холодильника последнюю бутылку вина и приехала к ним как раз в нужный момент, когда все уже было готово и накрыто на стол. Мать, как всегда, выглядела безупречно, просто сказка какая-то. По субботам она ходила в салон, и кожа у нее прямо благоухала, бархатистая, такая ухоженная. На ней была кофточка по последнему слову моды, а по качеству тянула тысяч на двадцать серебром. Мы расселись без всяких церемоний и принялись за еду.

После десерта мать завела свою любимую песню, иначе говоря: «Моя дочь и ее мужчины». При этом она имела в виду все мужское население планеты или всю мужскую половину человечества.

— Дочка, ты нам с папой ничего не хочешь рассказать?

— Учитывая, что с прошлого разговора прошла всего неделя, ничего. Ситуация не сильно эволюционировала.

— Нет, я решительно не понимаю, в чем тут дело. Ты не уродина, не инвалид, у тебя прекрасная работа. Ты в курсе всего. Бываешь везде. Ты умна. Каждый день по работе встречаешься и знакомишься с новыми людьми. Господи благой и милосердный! Ну как тебе удается не подцепить хоть какого-нибудь мужичонку?

— Значит, нет подходящих, — сухо возразила я, уже понимая, как содержательно пройдет для меня предстоящий вечер.

— Что значит нет? Дочка, послушай, твоя мама даст тебе мудрый совет, и послушай хорошенько, потому что мама плохого не посоветует. Надо просто схватить, что само в руки идет — первого попавшегося мужчину, и дело с концом. Дочка, мужчины — они все одинаковые. Единственное, что отличает одного от другого, это размер кошелька. И если ты сейчас не присмотришь себе кого-нибудь, то, подумай серьезно, времени на все про все тебе останется уже совсем немного, каких-нибудь пара-тройка годиков, которые пролетят так быстро, что ты и глазом не успеешь моргнуть. А время не ждет, тебе уже не восемнадцать, и ты не можешь успокаивать себя тем, что у тебя вся жизнь впереди.

Последняя фраза была сказана настолько душевно, что я почувствовала себя словно на своем сто тринадцатом дне рождения, не меньше.

— Мама, не начинай опять, прошу тебя. Не наседай. Я еще не старая рухлядь вроде тебя, мне до этого далеко. Я не понимаю, чего ты добиваешься? Чтобы я вышла замуж только ради того, чтобы выйти замуж? А потом развелась через три месяца и всю оставшуюся жизнь жила, как душевнобольной инвалид, на пенсию, которую мне будет выплачивать бывший муж? Что я, по-твоему, должна сделать? Да, все мои подруги и знакомые уже замужем, и многие давно. Но где я тебе его возьму, этого единственного мужчину? На улице? Или, может, на дискотеке? Случайные встречи в самолете с молодыми красивыми миллионерами случаются только в американском кино.

— Никогда не знаешь, за каким поворотом тебя поджидает счастье. Просто ты должна быть всегда к нему готова и в отличной форме. У настоящей женщины всегда должно быть все в порядке. А теперь посмотри на себя, как ты выглядишь, что за вид! Если бы я была мужчиной, я бы не обратила на тебя внимания даже шутки ради. Ты, как вечная Золушка и свинарка, вместе взятые, — хиппи, одним словом. Не понимаю, зачем зарабатывать такие деньги, если не знаешь, на что их потратить, и к чему вся эта хваленая самостоятельность? Чтобы так опуститься и превратиться в совершенно бесполое существо? С тобой говорить — себя не уважать. — Мать стряпала на ходу свой бесконечный и никому не нужный монолог.

Я попыталась представить себя Золушкой в стиле хиппи, но у меня ничего не получилось, и это окончательно вывело меня из себя.

— Мам, может, уже хватит на сегодня? Я ношу каблуки всю неделю, не снимая, у меня уже мозоли до костей! Так, может, все-таки я имею право надеть джинсы хотя бы раз в неделю в свой единственный выходной? Тем более что они мне идут, в отличие от некоторых.

Наконец отец, спокойненько, не торопясь, дожевав последний кусок торта, счел возможным внести свой вклад в жаркую беседу. Украсить ее своей ягодкой.

— Дочка, ты пойми, ты теперь уже в таком возрасте, когда пора бы приглядеть себе какого-нибудь молодящегося вдовца, и желательно без детей.