Нынче ехал туда на уборку Иван Луков из села Ильинского.

С комбайна далеко видны были уходящие в ту и другую сторону от дороги зреющие хлеба. Широко, просторно, до самого горизонта расхлестнулось хлебное море, и не было ему ни конца ни края.

Недавно поднявшееся солнце шло низко по-над полями, высвечивая большие и малые взгорья и оставляя в густой тени овражки и долины. Временами набегали тонкослойные, почти прозрачные облака, и тогда по полям легко скользили, догоняя друг друга, огромные волнистые пятна.

Сзади что-то забронькало.

Луков тут же остановил комбайн, спустился на землю, пригляделся.

Бренчала, должно быть, соскочившая со звездчатки цепь. Луков поправил цепь и повернул назад, но тут же замер на месте: в каких-нибудь двух шагах от него стояла девушка. И ладно бы просто девушка — красивая девушка! Это он решил даже прежде, чем успел разглядеть черты ее лица. Да это, наверное, и всегда так: если видишь, что человек красив, тебе и в голову не приходит разбирать, насколько хороши у него глаза, губы, нос. Заметил Луков только, что глаза у девчонки очень живые, веселые, а на груди приколот василек. На васильки у Лукова была вполне определенная точка зрения: сорняк! Но на сей раз он легко поступился своими воззрениями и даже нашел, что василек как-то очень здорово идет и к легкому светлому платьицу дивчины, и к ее синим глазам.

А девушка между тем приветливо улыбнулась и спросила:

— Вы из Ильинского?

Луков слегка приосанился и, поднеся руку к верхней губе, едва притрагиваясь, крутнул ус:

— Да.

— А не видели, инженер сейчас на месте?

Луков покрутил усы более основательно:

— Да, он сейчас на усадьбе.

Девушка опять улыбнулась, но уже по-другому: с трудом сдерживая смех.

Причина внезапно напавшей на нее веселости была непонятна Лукову. Это сбило его с толку, и, чтобы хоть как-то продолжить разговор, он добавил:

— Вы имеете полный шанс застать его.

Понял, что сказал глупость, рассердился на себя и, видя, что девушка по-прежнему продолжает беззвучно смеяться, сказал уж совсем несуразное:

— Вот так.

Девушка поблагодарила и ушла своей дорогой. А Луков как стоял, так и остался на месте, все еще глядя ей вслед и машинально покручивая усы. «В чем дело? На какую такую тему она могла смеяться? Уж не…»

Лицо Лукова разом вытянулось. Он перестал крутить пальцами под носом и больно ущипнул себя за верхнюю губу: «Ну да, конечно! Все эта дурацкая привычка крутить усы, которые еще когда-то вырастут!..»

Тут надо заметить, что усы у Лукова были действительно такими, что их и уса ми-то называть было еще рано, они только-только начинали пробиваться, хотя он, чтобы ускорить рост, и брил их чуть не ежедневно. А привычку крутить — пока еще воображаемые — усы он перенял у одного бригадира, бывшего гвардейца. Перенял в шутку, а потом незаметно этот жест стал чем-то вроде потребности: в трудные минуты он помогал лучше сосредоточиваться. И вот эта привычка обернулась такой неожиданно глупой стороной.

Луков постоял еще некоторое время без движения, а потом резко нахлобучил на самые глаза фуражку и полез на комбайн.

Откуда-то взявшийся парень — то ли следом за девчонкой шел, то ли из овражка вывернулся — неопределенно поприветствовал Лукова, широко и ехидно улыбаясь при этом. Луков посмотрел на него сурово и осуждающе. «И чего только человек ухмыляется?! Ведь, ничего же не знает, а вот надо обязательно ухмыляться, рот до самых ушей растягивать…»

Мысли его опять вернулись к девушке. Интересно, зачем бы это ей инженер мог понадобиться? Если просто для разговора какого — так еще ладно, а если что просить идет — бесполезно. Ни в зуб ногой. Ведь это такой сквалыга — за обыкновенную шестеренку свободно даст себя повесить…

Луков еще раз посмотрел в ту сторону, куда ушла девушка, но, кроме обступивших дорогу и постепенно сходящихся к горизонту хлебов, ничего не увидел.

На полях Березанки ранее Лукову работать не приходилось, и потому осматривал он их с присущим ему тщанием.

На все его вопросы березайкинский бригадир поначалу отвечал охотно и пространно. Но вопросы у каждого нового поля, изменяясь лишь в своей последовательности, повторялись и повторялись. К середине дня бригадир заскучал, потом в его глазах появилось какое-то рыбье выражение. К вечеру он уже был на грани не то мрачного отчаяния, не то тихого помешательства. Луков видел это, видел и очень жалел, что на первых же порах так неловко складываются у него отношения с человеком, к которому ему постоянно придется обращаться. Он даже вздыхал сочувственно, искоса поглядывая на поскучневшее лицо своего спутника. Но что он мог поделать?! Он в Березайке впервые, и ему — нравится это тебе или нет, товарищ бригадир, — все надо знать, решительно все. Ведь ему по этим нолям не с девушкой гулять, а на комбайне работать. И он у нового поля с прежней беспощадностью засыпал бригадира своими «рельеф», «длина гона», «ожидаемая урожайность»… Бригадир отвечал односложно, дыша глубоко и редко.

— Да, жарко, — как-то сказал Луков, делая вид, что за истинную причину упавшего настроения спутника считает жару.

— Что? — не понял бригадир.

— Жарко, говорю, — повторил, Луков и отерся, как бы иллюстрируя свои слова.

— Да, жарко… — рассеянно согласился бригадир, видимо так и не поняв наивной хитрости Лукова. — Слава богу, еще только одно поле осталось…

На другой день Луков решил опробовать молотилку комбайна на рабочем ходу. Для этого к комбайну был подвезен воз прошлогодней соломы.

Началось все хорошо. В приемную камеру брошена первая охапка соломы, вторая… Барабан гудел все глуше и глуше. Захотелось посмотреть на работу узлов молотилки, обойти ее кругом. Но кто бы тем временем кидал солому!

Мимо кузни, недалеко от которой стоял комбайн, шла какая-то девушка. Луков секунду поколебался, — но не останавливать же машину! — и махнул рукой девушке, приглашая по дойти. Сам он продолжал задавать солому.

— Молотилку вот проверяю, а одному неспособно, — не оборачиваясь, крикнул Луков девушке, как бы извиняясь за свое слишком смелое приглашение и стараясь придать голосу возможно больше вежливости. — Покидайте вот сюда немно…

Он не договорил. Перед ним стояла та самая девушка, которую он встретил по дороге в колхоз. Кажется, девушка чуть улыбалась, но разве до того тут было, чтобы уточнять такие подробности, — молотилка гремела на холостом ходу. Луков проворно кинул несколько охапок и, стараясь быть вежливым до предела, попросил еще раз:

— Пожалуйста, покидайте, пока я машину посмотрю.

Девушка, не говоря ни слова, подошла к комбайну и начала задавать солому.

Молотилка шла хорошо. По особенно понравилась Лукову работа девушки: она задавала ровно, не торопясь и не опаздывая, — прямо-таки загляденье! Отключив молотилку от мотора и спускаясь с мостика, он спешно придумывал, в каких бы это наиболее деликатных выражениях отблагодарить девушку. Однако, едва успел открыть рот и пробормотать начало сложносочиненной благодарственной фразы, как девушка перебила его и как-то уж очень просто сказала:

— А, ничего. Не стоит. Я ведь к вам практикантом.

От растерянности Луков потянулся было к своим будущим усам, но тут же отдернул руку, рывком заглушил мотор и тяжело опустился на раму.

В голову разом набежало столько мыслей, что разобраться в них было непросто. Потом так же разом все мысли улетучились, и осталась только одна: как ему вести себя с новоявленным помощником? Не расшаркиваться же перед ней, не рассыпаться в любезностях, как он только что собирался. Практикант есть практикант, и ничего больше, а отношения надо устанавливать ясные и определенные с первого же раза. С этой милой девушкой предстоит серьезная работа, а отнюдь не прогулки при луне. И важно, чтобы она сразу же почувствовала дистанцию: поняла свое место и поняла, кто есть кто.

— Ну что же, давайте знакомиться, — запоздало предложил Луков после продолжительного молчания и даже зажмурился, представив себе, как это глупо, должно быть, выйдет: они подадут друг другу руки и скажут: «Ваня». — «Таня». — «Очень приятно…» Бр-р!..