– Мириана Боиборзовна! – вскричал Лазарь.

– Ой? – вскричал Ива Олелькович, устремив очи свои на несчастную женщину…

Она также остановила свои взоры на Иве Олельковиче…

– Что было, тожде есть, еже будет, что было сотворенное, тожде имать сотворитися; и ничтоже ново под солнцем!.. – произнес громогласно священник.

– Что было, того уже не будет, не будет!.. – произнесла томным голосом кликуша, не сводя очей с Ивы Олельковича, который также смотрел на нее, как на что-то незапамятно знакомое.

– И се вся суета и произволение духа, и несть изобилие под солнцем… – продолжал священник.

– Несть, несть любви под солнцем!.. – продолжала кликуша, не сводя очей с Ивы Олельковича. – Иди сюда, иди!.. Смотри! – сказала она, вскочив вдруг на ноги и схватив Иву Олельковича за руку. – Иди!

Она повлекла его вон из церкви. Ива Олелькович не сопротивлялся идти за кликушей, Лазарь не отставал от барича, спутница также – только народ стоял в нерешительности: ждать конца проповеди и присяги идольников или бежать также за кликушей.

Пробравшись сквозь толпу ратников и народа, окружавших церковь, кликуша скорыми шагами ведет Иву на пригорок, где стояли палаты господские.

На выходце[261] стоял в военной Литовской одежде молодой Боярин, подле него сидела молодая, прекрасная собою женщина.

Кликуша, завидев их, уставила обе руки и закричала:

– Вот он! вот!.. он не идет в храм божий!.. он боится меня!.. я призвала бы его там на суд божий!.. У-у, у-у, у-у!.. Вот она!.. моя разлучница!.. У-у! у-у!.. у-у!..

– Уйдем, уйдем, Юрий! – вскричала молодая женщина на выходце, вскочив с места.

– Не бойся, милая Ненила! Это безумная!..

– Смотри, смотри?.. Как тебя зовут, богатырь? забыла!.. Э, дурень! да ты не видишь, что он любит другую!..

– Пан Воймир! – вскричал Лазарь, рассмотрев удаляющегося с выходца внутрь покоев Боярина.

– Воймир? – вскричала вопросительным тоном кликуша. – Кто это сказал?.. пойдем, пойдем!.. и меня узнают!.. скажут еще, что я дочь Боярина Боиборза Радовановича, скажут еще, что я жена дурня Ивы Олельковича!.. А я просто нищенькая Мириана…

– Мириана Боиборзовна! – вскричал Ива Олелькович.

– Я познал ее, Боярин, со двора, – сказал Лазарь.

– Ой? – вскричал Ива Олелькович. – Моя жена?.. Спутница Ивы Олельковича грохнулась на землю без памяти.

– У-У! у-у! у-у! – завыла кликуша. – Отведи же меня, добрый человек, к моему мужу… нет! к моему родителю!

– Коня! – вскричал Ива Олелькович.

Послушный Лазарь в мгновение исполнил приказ барича.

Конь подан. Ива Олелькович сел; Лазарь посадил перед ним несчастную Мириану.

Ива Олелькович, обхватив ее левой рукой, понесся вон из селения; Лазарь за ним хоботом.

Над беспамятной спутницей Ивы Олельковича из Белгорода стоял в недоумении вожатый и весь народ, высыпавший из церкви.

Никто не постигал чудного события.

– Отвезите меня в Белгород, – произнесла она умоляющим голосом, очнувшись от беспамятства. – Отвезите! вот вам золото!..

Видя богатую ее одежду, с уважением отнесли ее на руках в дом Боярина.

Между тем, скоком, летом по горам и по равнинам, прискакал Ива Олелькович к реке.

– Какая река? – спросил Лазарь сидящего в лодке перевощика.

– Ипуть! – отвечал он.

– Перевези нас!

– Куда путь держите?

– За Киев, на Днепр.

– Дорога водою прямее.

– Ой? – вскричал Ива. – Давай лодку!

– На лодке. Боярин, не доедешь, идут барки вниз, Днепром, до моря, садись на них и с конями Барка двигалась уже с места. После коротких договоров герои мои вошли в барку

Пустились вниз по реке.

Мириана Боиборзовна то смотрит в глаза Иве Олельковичу и молчит, то оглядывается назад, о чем-то думает и молчит.

Ива Олелькович торопит гребцов и сам помогает им пенить веслами волны.

Спустились в Сошу, спустились в Днепр, проехали Киев, приблизились к порогам Днепровским…

– Эгэ! вот и Весь Новоселье! – вскричал Лазарь. – Эгэ! вот наше стадо на горе…

Мириана Боиборзовна вспыхнула.

В ней ожило чувство.

Причалили к берегу. Вышли.

И вот… Не угодно ли читателю обратиться к началу этой книги… а я между тем запою новую, звонкую, звонкую песню на старый лад.

Есть древнее Славянское присловье: «Добрая песня мила и богам!»

AЗ – на Готском языке значило бог, первый, начало.

По Длугошу, у древних Поляков слово Аз яла Яз означало также бога, величайшего из богов, соответственного Юпитеру. В Славянском языке аз значит я.

Ян Длугош, и с ним другие польские хронисты XV–XVI вв., в духе кватроченто и чиквенченто расцветили этнографические материалы своего времени, сочинив целый славянский Олимп по образу и подобию любимой ими античности. Песенная Лада превратилась у них в Марса или, по Матвею Меховскому, в Леду, мать Кастора и Полидевка, а непонятное, слово lassa (из католических обличений начала XV в.), по Вельтману, Аз – в Юпитера. Интересно, что местоимение Аз – Я до сих пор остается привлекательным для различных спекуляций, хотя методика историко-филологических исследований в целом ушла с тех пор далеко вперед.

АЗАК-ДЕНГИС – озеро Узов.

Имеется в виду Азовское море. Узы, или г узы (в русских летописях), – тор к и, кочевое тюркское племя, выделившееся из племенного объединения огузов и к середине XI в. вытеснившее из южнорусских степей племена печенегов. В союзе с князем Владимиром они в 985 г. ходили в Болгарию; в 1060 г. неудачно воевали с русскими князьями, а через, четыре года вторглись в Византию и дошли до Константинополя, но вынуждены были отступить. Поселившись затем на реке Роси близ Днепра, торки вместе с берендеями на стороне русских князей боролись с половцами.

АЙГЕР – по-Монгольски зн<ачит> жеребец.

АЛТЫН, Алтан – по Монг<ольски> золото. На Руси – денежная единица и монета достоинством в шесть денег.

АМАЗОНКИ. – Воинственный народ, состоящий из одних женщин – это вымысел древних поэтов. Что жены некоторых из древних народов были мужественны и ходили на войну за мужей или с мужьями, это не вымысел.

Далин в своих изысканиях пишет, что местопребыванием Готфских Амазонок была Кону-Горд, т. е. земля жен, Куэнландия, Квенландия (в северо-западной части России).

Исторический Алхимик Мавроурбин, обращающий все народы в Славян, пишет, что Славянские, т. е. Готфские, Амазонки жили при р. Волге, между Меланхленов (Черноризцев: вер<нее>, Булгар) и Сербов.

В сих же местах жили и древние Хуннгары, и потому Кону-Горд есть не что иное, как Хуннгария.

В «Повести временных лет» – одном из основных источников знаний Вельтмана о Древней Руси – приводятся выписки из «Хроники Георгия Амартола» (византийского историка IX в.): «Другой закон у гилий: жены у них пашут, и созидают храмы, и мужские деяния совершают, но и любви предаются сколько хотят, не сдерживаемые своими мужьями и не стыдясь. Есть среди них и храбрые женщины и женщины умелые в охоте на зверей. Властвуют жены эти над мужьями своими и воинствуют, как и они… Амазонки же не имеют мужей, но как бессловесный скот однажды в году, близко к весенним дням, выходят из своей земли и сочетаются с окрестными мужчинами, считая то время как бы некиим торжеством и великим праздником. Когда же зачнут от них в чреве, – снова разбегаются из тех мест. Когда же придет время родить, и если родится мальчик, то убивают его, если же девочка, то прилежно вскормят ее и воспитают»[262].

В русских сказках о Царь-девице и Девичьем царстве рассказывается, что это царство находится далеко и его называют Подсолнечным, а главный город окружен стеной с отрубленными «головушками на тычинушках» (о которых рассказывает Геродот, говоря о Таврии, а через тысячу лет после него – Аммиан Марцеллин). Город охраняют, между прочим, Ягишны. Конная Баба-Яга, или Яга-кобылица, мать оборотней-кобылиц, согласно другим сказкам, живет «за степной рекой», среди шелковых трав, у криничной воды возле моря – т. е. речь идет скорее всего об амазонках, живущих у Меотиды.