Первый день похода прошёл вполне благополучно. Неофитка достойно выдержала испытание – не ныла, не хныкала, не требовала к себе повышенного внимания, но и не мешала своим более умелым спутникам, пытаясь доказать собственную искушённость. Словом, вела себя как примерная ученица. Зато Надежде пришлось выдержать не одну пикировку с мужской половиной экспедиции: парни были уверены, что ориентируются в незнакомой местности лучше, чем какая-то девчонка, а потому то и дело требовали внести поправки в маршрут. Три штурмана – это, как скоро выяснилось, похуже, чем три капитана. В результате путешественники заложили изрядный крюк и вышли к левому берегу водохранилища вместо правого, на котором Надия запланировала промежуточную стоянку. Левый берег – крутой и лесистый – меньше подходил для стоянки, чем луговой правый, но шагать лишние пять вёрст отчего-то никому не захотелось. Пошарив немного по лесу, путники нашли подходящую ровную площадку, от которой был удобный спуск к воде, и на ней разбили лагерь.
…Темнело. В кустах по соседству щёлкал запоздалый соловей. Настя лежала на коврике-«пенке», подложив руки под голову, и смотрела в тёмное небо, где одна за другой проступали звёзды. Надия с удовольствием прихлёбывала чай из деревянной кружки и похрустывала сухарями. Пётр механически обламывал тонкие веточки до размеров спички и кидал на угли, наблюдая, как они вспыхивают.
Родион выволок из-под тента свой рюкзак и вытянул из него какой-то продолговатый предмет.
– Это что? – спросил Пётр.
– Похоже на сковородку со струнами, – оценила Надия, когда Родион вытащил странный предмет из чехла.
– Вы что, никогда банджо не видели? – удивился Родион.
– Видели, видели. Не такие уж мы тёмные, – ответила Надия. – Просто я не видела, чтобы ты на нём играл.
– Я учусь, – скромно ответил Родион. Надия многозначительно хмыкнула. – Но кое-что уже умею, так что ушки можете не затыкать.
Он сел, примостил «сковородку со струнами» на коленях, нацепил на три пальца правой руки пластиковые когти и извлёк несколько звонких и сухих звуков.
Настя, явно заинтересованная, села, обхватив руками колени. Родион улыбнулся и добыл из «сковородки» лихой мотивчик.
– В Зурбагане, в горной, дикой, удивительной стране,
Я и ты, обнявшись крепко, рады бешеной весне… – запел он.
Пел он средне: в Teatro alia Scala его бы не приняли даже за взятку. Но голос, слух и чувство ритма у него имелись, а для залихватской песенки в стиле Дикого Запада этого было более чем достаточно:
…Если крикнешь – эхо скачет, словно лошади в бою;
Если слушаешь и смотришь, ты воистину в раю.
Там ты женщин встретишь юных, с сердцем диким и прямым
С чувством пламенным и нежным, бескорыстным и простым…
Надия, которая поначалу скептически ухмылялась, потому что не подозревала у Родиона музыкальные таланты, поймала себя на том, что подёргивает плечами в такт разудалой мелодии. Да и остальные тоже, судя по глазам, «завелись». Родион улыбнулся. Его пальцы порхали по струнам, то высекая резкие, задиристые аккорды, то вызванивали игривый перебор:
…Если хочешь сердце бросить в увлекающую высь, –
Их глазам, как ворон черным, покорись и улыбнись!
– Круто! – искренне сказала Надия, когда Родион подвёл итог несколькими трескучими аккордами, похожими на далёкие винтовочные залпы.
– А песня… Это ведь из Грина, да? – спросила Настя.
– Именно, – кивнул музыкант. – Был у меня в соплячьем возрасте период увлечения его писаниной.
– А потом? – спросила Настя.
– А потом прошёл, вот и всё. Потом мои книжные предпочтения сменились, и я перешёл на Луи Буссенара.
– Читала, – кивнула Надия. – Слушай, Родик, сыграй ещё что-нибудь такое! Ты классно играешь, я после этого твоего Гарбузяна…
– Зурбагана, – вежливо поправил Родион.
– Не важно. Я после него просто ожила, честное слово! Как у тебя это получается?
Родион самодовольно улыбнулся.
– Владика не хватает с его гармошкой, – заметил Петя. – Вот был бы готовый кантри-ансамбль.
– О нет! Только не Владик! – с неподдельным ужасом воскликнула Надия. – Он же маньяк! Ты что, забыл? Он через минуту разговора предлагает «что-нибудь сыграть» и, если не откажешься, будет полчаса насиловать уши своим скрипом. А откажешься – так сразу обида смертная! Он бы нас ещё на маршруте задолбал!
– Да уж, ну его! Я бы лучше взял напарницей какую-нибудь симпатишную скрипачку. Например, Мэгги из «Country Sisters», – размечтался Родион. – Пускай скрипит на скрипочке и задницей крутит.
– Эта американская сучка тебя взяла бы только сапоги чистить, – ответила Надия: ни одна нормальная девушка не потерпит, чтобы в её присутствии парни хвалили другую.
– Она не американка, а чешка, – сказал Родион, перебирая струны. – И она действительно классная скрипачка.
Надия презрительно фыркнула.
– А спой что-нибудь такое… лирическое, – неожиданно попросила Настя. – Или банджо для лирики не подходит?
Родион издал горлом странный звук и прихлопнул струны ладонью:
– Можно и лирическое, – он перебрал струны. Задумался на несколько мгновений…
– Дева Бури, вестница печали,
Наяву – иль, может быть, во сне –
Из какой недостижимой дали
В этот вечер ты явилась мне?
Видел я, как в небе тёмно-синем,
Оседлав неведомую тварь,
Ты летела, голову закинув,
На закат, где дотлевал пожар,
Голубым окутанная светом,
Рассекала звёздные рои,
И хвостом взбесившейся кометы
Развевались волосы твои.
Смех твой, дерзкий, страшный и манящий,
Раздавался в тёмных небесах,
А внизу, в непроходимых чащах
Откликались волчьи голоса.
Пронеслась, оставив след белёсый
Медленно истаять в синеве.
Тьма ночная наступает косо,
Расстилая тени по траве.
В облаках и в омуте стоячем
Отзвук смеха звонкого дрожит.
Ты даруешь славу и удачу
Тем, кто головой не дорожит.
Дева Бури, вестница печали!
Не во сне, а точно – наяву
Ты придёшь. Тебя мы долго ждали,
И рубин прольётся на траву.
А когда закончится удача,
Сталь чужая подведёт итог,
Хлынет жизнь из жил рекой горячей
И земля рванётся из-под ног,
Снова ты предстанешь предо мною
В зыбком свете недалёких звёзд
И укажешь призрачной рукою
Мне дорогу на пурпурный мост.
Я уйду в неведомые дали,
На весёлый праздник – вечный бой,
Дева Бури, вестница печали,
Вечно очарованный тобой.