- Музей славы, Иван Иваныч, - дело хорошее, - заметил Ефремыч, - Но перед женой и дочерью тебе теперь не оправдаться. Сам ведь виноват. Небось, в своё время всех местных баб перетрахал?

- Да, было дело..., - с мечтательной улыбкой отвечал милиционер, - Молодой был, горячий.

Кролик с Ефремычем сначала выпили по одной маленькой стопочке водки для опохмелки. Закусили..., а потом и ещё по одной пропустили. А дальше - ещё..., пока не прикончили бутылку.

А Абрамыч пить не мог, - так как был за рулём, - только закусывал.

...............................................................................................................

Когда вернулись на дачу к Ефремычу, захмелевшие хозяин и Кролик начали приставать к дамам, предлагая им подняться на второй этаж и заняться групповым сексом. Особенно усердствовал милиционер, который клеился к Косой, полушутливо, полувсерьёз прося её забыть Абрамыча и любить только его, - "самого шикарного мужика во всей округе".

Успевшая уже изрядно опохмелиться пивом Косая кокетливо отпиралась, а трезвый Абрамыч закипал в душе ревностью, так как запал уже на Марину и считал её своею собственностью.

Косая с Бурминой проявили всё-таки моральную устойчивость, но на душе и без того сегодня серьёзного Аркадия Абрамовича похеровело.

...............................................................................................................

Домой Абрамыч возвращался на своём "Рено" вместе с Мариной, Машей и сыном-Лёхой.

Ефремыч собирался выехать в Москву попозже вечером с детьми и завезти по дороге домой Кролика. За руль он планировал посадить своего старшего отпрыска - Михана, имевшего уже водительские права.

В машине Косая поместилась рядом с Абрамычем, а Буравчик с Лёхой - сзади. Рассерженный на Кролика и Косую, Аркадий Абрамович был мрачен и упорно молчал. Вдобавок, на выезде из деревни, около кладбища, ему вдруг представилось как в этот жаркий, летний день под землёй в своих могилах разлагаются покойники, а на далёких лесных полянах парятся на солнце белые кости убитых солдат... По-видимому, в его душе возобладало пессимистическое "я".

...............................................................................................................

Но чем ближе подъезжали к Москве, тем настроение его всё более улучшалось, и он помаленьку стал радоваться в душе яркой, солнечной погоде. "Я"-оптимист брало верх.

А когда Аркадий Абрамович уже отвёз девушек в Зябликово, и они с Лёхой добрались, наконец, до своего "дома на набережной", в Москве снова наступил августовский, прохладный вечер. Розовое солнце потонуло за дальними крышами, посылая прощальные отблески на золотые купола храма Христа Спасителя. И Абрамыч, опять ощутив почему-то

какое-то необыкновенное счастье, радостно подумал: "Заебись!"

Сувон (Южная Корея), 2002 г.

ЗАОЗЁРЬЕ

(Повесть)

"- Мне один доктор всё объяснил..., заграница - это миф о загробной жизни. Кто туда попадает, тот не возвращается". И. Ильф, Е. Петров "Золотой телёнок"

I

Каждый вечер измотавшийся на работе Жерико приходил к озеру, усаживался в прибрежные камыши на сыроватую землю, и слушал тишину. Что может быть приятнее слегка звенящего в ушах звука тишины, после дневной сутолоки раскалённого города, с его бегущими во все стороны машинами и людьми, разрывающей лёгкие гарью и дробящей барабанные перепонки какофонией звуков?

Здесь, у воды, воздух всегда чист и вдыхается, как сладостный нектар, как выдержанное вино, от которого легко и приятно пьянеешь, и покруживается голова. Воздух всегда наполнен чуть уловимыми запахами, говорящими сейчас отчётливо, что лето - в самом разгаре: ароматом подстриженной травы, доносящимся из бывшего неподалёку сада, запахом иловатой зелени и кувшинок, которыми по краям зацвела вода, - и просто, - непередаваемой, неуловимой, непохожей не на что другое, атмосферой лета.

...............................................................................................................

Жерико жил в деревне, неподалёку от озера, и ездил каждое утро на раскрашенном в весёленькие цвета автобусе в столичный город Уру, на работу. Автобус всегда был набит народом так, что пассажирам приходилось всю дорогу стоять в плотно-сдавленном состоянии, как консервированным стеблям спаржи, компактно напиханным в большую стеклянную банку, украшающую витрину бакалейной лавки.

Жара в салоне была ужасной, да, вдобавок, почти в течение всего часа пути, до самого въезда в город (где начиналось сносное шоссе), автобус трясся по ухабам разбитой грунтовой дороги. В таких условиях все сильно потели, и, поэтому, несмотря на открытые окна, запах в автобусе стоял невыносимый, - такой, что от него некоторые слабые здоровьем пожилые люди, а также беременные женщины, теряли иногда сознание.

Жерико работал на стройке учеником каменщика. Его патрон - толстый, преклонных лет человек по имени Али, ремонтировал квартиры богатых жителей города. Своему ученику он пока ответственных заданий не давал, а поручал лишь черновую, - самую грязную и тяжёлую работу. Жерико собирал по квартирам в огромные пластиковые пакеты битую щебёнку, осколки плитки, цемента, арматуры, и прочий мусор и тащил затем эти тяжеленные мешки на своей спине на свалку.

Благо ещё, что он был молод, - только что двадцать лет стукнуло, - да, всё равно, спина каждый вечер после такой работёнки раскалывалась.

А дома тоже было мало хорошего. Бедная жизнь, - в маленьком, полуразвалившемся деревянном домишке, на краю деревни. Уставшая, нервная мать, целый день проработавшая в жаркой прачечной, да младшая сестрёнка Аннита - школьница-шестнадцатилетка, - у которой уже не было отбоя от кавалеров, и за которой Жерико был должен присматривать, чтобы она по малолетней несмышлёности не наделала глупостей.

Его отец, также носивший имя Жерико (то есть - Жерико-старший), уже два года, как отошёл в мир иной. А когда был жив, последние несколько лет постоянно изводил мать, - всё время пил и гулял с девками. По-видимому, другого смысла в своём существовании он не находил, и его темпераментная душа тянулась только к спиртному и юбкам. Когда Жерико-старший был моложе, то не мог усидеть на одном месте, - скучно ему было. В юные годы он много путешествовал, и даже было известно, что однажды судьба занесла его ненадолго в Заозёрье. Но он не любил рассказывать об этих поездках.