В результате, товарища Мухерова быстренько вызвали в Москву, на ковёр..., и полетел он со своей не пыльной должности военного атташе прямёхонько в отставку... К счастью, скучающему от бездействия, энергичному полковнику удалось довольно быстро найти новую работу: принимая во внимание его прежние заслуги перед Родиной, его назначили начальником военной кафедры сталеутильного института. Вот так - на преподавательском поприще - теперь продолжалась его карьера.

V

Командира нашей роты, старлея Хлюпинской в/ч Хамилова, - доблестного и бравого воина, - малость контузило на одном из боевых учений, - оттого, наверное, взгляд его жидко-голубых глаз был невыносимо бездумен и чист. Казалось, что товарищ Хамилов смотрит туда, куда никто не может смотреть, и видит то, что никто не может видеть. Однако, привыкнув к этому его особенному взгляду, все находили старлея вполне приятным и справедливым командиром.

Часто, занятия по военному делу (тактике) старлей проводил с нами в лагерной Ленинской комнате - священном месте для каждого армейского подразделения, - где хранились подшивки центральных газет и военно-патриотическая литература, но главное, - знамя части,... - а на самом видном месте, висел огромный портрет Ильича.

- А теперь, товарищи курсанты, - нередко говорил, обращаясь к нам, сидевшим за партами, как в настоящем классе, товарищ Хамилов - приступим к основной части нашего занятия. Повторим тему: "Доклад боевой обстановки, оценка ситуации, принятие решения и отдача приказа". (Нужно сказать, что это была любимая тема товарища Хамилова, знание которой он считал самым важным в бою).

Иногда (особенно в хорошую, солнечную погоду) занятия по тактике проходили на импровизированном плацу - поляне, перед нашими палатками...

Мы стоим в строю одной шеренгой, а старлей Хамилов - на некотором расстоянии перед нами.

- Курсант Муленко, - ко мне! - выкрикивает он.

Юрик первый браво выходит из строя и, чётко отбивая шаг, приближается к старлею, эффектно, как мушкетёр на шпагу, опирающемуся на длинную, деревянную указку; останавливается в двух шагах от него, прикладывая руку к пилотке и рапортует: "Товарищ старший лейтенант, курсант Муленко по вашему приказанию прибыл!"

- Хорошо, товарищ курсант, - говорит Хамилов, - доложите обстановку!

В ответ на эту немудрёную команду, вытянувшийся по струнке Юный сперматозоид, упорно и тупо молчит, явно не зная, что сказать...

- Эх, курсант Муленко, курсант Муленко, - это вам не по бабским общежитиям шастать! (Неизвестно откуда, но старлей что-то слышал о похождениях Юрика первого). - Вот, - представьте себе: идёт бой. Вы - командир танкового взвода - докладываете по рации обстановку на своём участке командиру роты: "Так, мол, и так, товарищ старший лейтенант, - мой танковый взвод, номер два, прорвался в зону расположения противника, сзади меня поддерживает наш третий взвод, слева от меня - река, на другом берегу которой - первый взвод с вашим танком во главе, справа - лес, а впереди - отступающий в срочном порядке мотопехотный взвод противника". Далее вы оцениваете обстановку: "Преимущество на нашей стороне!"... и принимаете решение: "Ебать их в рот, - то есть - атаковать"... и даёте своему взводу приказ: "Приказываю - осколочно-фугасными, по отступающим силам противника, с хода, - беглый огонь!"... Вот так, - что-нибудь в этом роде и надо было доложить... Встать в строй!

Уличённый в своём невежестве курсант Муленко вяло занимает своё место в шеренге под довольный гогот товарищей.

В конце каждого занятия, товарищ Хамилов обычно очень образно нам что-нибудь рассказывал из своей армейской жизни. Любимая же история его была о том, как, сразу после окончания Хлюпинского высшего танкового военного училища, ещё совсем зелёным, но уже весьма бравым лейтенантом, он ездил в Москву: "Иду я, значит, по городу. Всё чисто, мусор подметён, асфальт вымыт водовозкой, - ну, прямо, - сияет. И я иду, - тоже весь чистый, выбрит до синевы, форма на мне новенькая, отутюженная, ремни, пряжки и пуговицы блестят на солнце, сапоги мои хромовые начищены ослепительно. Иду я, значит, такой весь из себя бравый, потягиваю махорочку, покручиваю шелковистый ус, - и барышни по обеим от меня сторонам подают штабелями! Эх, молодые годы, - где ж вы теперь!"

Наш старлей был вовсе ещё не старым - мужчина в самом соку - лет тридцати. Однако видно было, что он скучает в этом провинциальном болоте, - нет для него здесь соответственного его талантам размаху, и чины ему не идут и, что, вследствие этого, он рад представившейся возможности пообщаться со столичной молодёжью, передать ей свои знания и опыт.

VI

Непосредственно ответственный за нашу роту прапорщик Хлюпинской в/ч с поэтической фамилией Полено, являлся, несомненно, нашим любимцем. Это - крупногабаритный мужчина с огненно-рыжими усищами и такой же огневой и малость плешивой шевелюрой, всегда одетый в очень мятую и застиранную полевую армейскую форму. Его главной обязанностью было дрючить нас ежедневно, то есть служить для нас тем же самым, чем, например, является играющий тренер для футбольного клуба. Прапорщик был неутомим в своих усилиях сделать из студентов нашего курса, представляющих, по его мнению, "стадо гражданских шпаков", "роту образцовых курсантов - ячейку лагерного армейского подразделения".

Каждое утро, в шесть часов, сразу после подъёма, прапорщик Полено проводил с нами занятия физической культурой, заставляя нас бегать по лесу в форме номер три. На плакате в Ленинской комнате, поясняющем Устав полевой службы, эта форма описывалась, как: "...в сапогах, трусах и с обнажённым торсом...", а к описанию прилагалось наглядное изображение голого по пояс солдата, в широких семейных трусах и кирзовых сапожищах, стоящего, как истукан, по стойке "смирно".

Товарищ Полено изрядно любил выпить, на что весьма красноречиво указывал его большой, красный, в сизую крапинку, нос. Довольно часто, обычно к вечеру, находясь уже в состоянии легкого алкогольного опьянения, этот бравый воин демонстрировал невиданные чудеса армейского красноречия. Бывало, выстроив нас в линейку на плацу-поляне перед палатками, он начинает своё общение с курсантами с лаконичного и доходчивого внушения:

- Главное правило в армии, товарищи курсанты: "Не можешь - научим, не хочешь - заставим". Здесь вам - не тут. Здесь вас отучат водку пьянствовать!

Далее следует перекличка:

- Курсант Рабинович!

- Я!

- Головка от хуя.

Следующий названный прапорщиком курсант уже отвечает не "я", а "здесь".

- Кто сегодня дневальный? - спрашивает затем Полено.

- Курсант Муленко, товарищ прапорщик, - бодро рапортует наш старшина - по прозвищу "Хряк" - упитанный студент-переросток, лет тридцати, со свиной усатой физиономией, уже отслуживший в армии.

-Так-с, хорошо, ... дневальный! - продолжает прапорщик.

- Здесь! - басит Юрик первый.

- Готовь станок ебальный!

Иногда товарищ Полено интересуется насчёт посыльного... Тогда следует:

- Посыльный!

- Здесь!

- Готовь станок дрочильный!

Затем прапорщик Полено проверяет наши знания "Устава полевой службы". Армейский Устав, несомненно, являлся его любимой и настольной книгой.

- Курсант Рабинович!

- Здесь! - звонко пищит Юрик второй и делает шаг из строя.

- Доложи-ка нам, курсант Рабинович, - сколько очков в армейском туалете полагается по Уставу на одну роту солдат?

Невежественный курсант Рабинович отвечает наугад: "пятьдесят, товарищ прапорщик!"

- Ну, ты и загнул, Рабинович..., пятьдесят..., - здесь тебе не санаторий! Устава не читаешь..., а там чёрным по белому написано, для таких "учёных" олухов, как ты, что "в расположении взвода должно иметься шесть очков" - то есть по одному очку на каждые пять человек. Вот и давай считать. Рота, в среднем, состоит из ста двадцати военнослужащих. Тогда делим сто двадцать на пять... и получаем - на роту приходится двадцать четыре очка! Вот так, курсант Рабинович, - это тебе не интегралы извлекать! Встать в строй!