– Привет, Игорешка! – она повернулась от плиты и улыбнулась в мою сторону. – Мальчики, подождите немного, у меня еще доходит – не могу до сих пор привыкнуть к керамической плите! Папуля пока в душе, как раз к его приходу будет готово.

О том, что Владика батя принимал душ, можно было и не сообщать: на всю квартиру было слышно, как он фыркал и кряхтел, словно бегемот.

– Игорешка, – теть Вера снова посмотрела на меня, – вы с Владькой разговор начинайте, когда папа поест. Тогда он нормально воспринимает. Но не затягивайте, а то лишнего хватит и тогда с ним уже серьезно не поговорить!

– Да знаю я, мамка! – Яцек нервничал: он явно опасался разговора с отцом. У него остался осадок от того, что отец его отправил с нами в бурсу, а не с Марком в театральный.

Теть Вера находилась на нашей стороне. Она, как и всякая мать, у которой был сын-красавец, видела его артистом, но, увы, – папа прокинул! Поэтому новость, что Владика берут на радио, она восприняла с энтузиазмом: диджеи – те еще артисты. И мою кандидатуру горячо поддержала: «Игореша, это же не Владькина работа – по рельсам бегать!»

Я согласен с ней на все сто: это – моя работа. Тем временем бегемот в ванной сначала затих, а потом чего-то запел, – наверное, вытираться начал. Мы тоже замолчали, как перед боем. Я посмотрел на Яцека – он в ответ криво улыбнулся.

– Если бы не выключали горячую воду, как бы мы узнали, что наступило лето? – дядь Тарас с довольным видом зашел на кухню. Он поздоровался со мной за руку, а Влада потрепал по голове.

– Мамуля, а что на ужин?

– Скобляночка из кукумарии и папоротник с говядинкой. Садись, папуль, – она смотрела на него своими большими карими глазами, полными любви.

Он отвечал ей тем же. Удивительно, как у них все это осталось после тридцати с лишним лет совместной жизни!

– Дары моря и дары тайги! – он вышел в коридор, зашуршал пакетом и вернулся с коробкой в руке. Открыв коробку, он достал из нее бутылку виски. – Клиентура сегодня уважила. Хлопчики, вы как со мной по стопке, а? «Блуе Лабел»! Сказали, что купили в аэропорту в Сеуле за сто пятьдесят долларов. Не брешут?

Я не знаю, кого он спросил, но я от этой цифры подскочил на месте:

– Сто пятьдесят долларов за бутылку с виски?

Я взял ее в руки, повертел, разглядывая этикетку. Никогда даже не думал, что буду держать в руках такую дорогую бутылку.

– Это же «Блю Лейбл»! – Влад со знанием дела выхватил у меня из рук бутылку и стал читать этикетку на обратной стороне. – Двадцать пять лет выдержки, че ты хочешь?

Он посмотрел на меня с таким видом, будто я последний дурак. После этого отвинтил крышку и понюхал с видом знатока.

– Да я ниче не хочу, – я обратно забрал у него бутылку и тоже принюхался к содержимому. Запах был сладковатый, но не сивушный, – во всяком случае, не явный, как у водки или самогона. Но все равно пахло алкоголем – запах, который я ненавижу так же, как и запах сигарет.

– Ну, как со мной для аппетита? – снова предложил нам выпить Владика отец.

– Не, дядь Тарас, я же не пью, вы знаете. Да и если бы пил, то все равно не смог – надо секцию ехать оформлять. Влад пусть с Вами выпьет!

Я прекрасно знал, что Яцек тоже не любитель, но не отказал себе в удовольствии пришпилить друга.

– Как будто я пью! Чего ты исполняешь? – он посмотрел на меня, как будто я его подставил под раздачу.

– Да… Думал, вырастет сыночек, будем с ним по рюмочке за ужином… Куда там – все у нас не как у людей! – сокрушался конкретный Владькин папа.

– Ладно тебе, папуля! У людей вон и за ужином, и на завтрак. Уж лучше наши пусть совсем не пьют, – вступилась за нас теть Вера. Она уже поставила на стол свежие огурцы, морскую капусту и сало – обязательный десерт в доме Яцеков.

– А может, ты со мной буржуйской, мам? – дядь Тарас кивнул на виски.

– Нет, папуль, я свою рябиновую буду, – она достала из холодильника початую бутылку «Рябиновая на коньяке» и поставила на стол.

– Тогда я Марека позову. Не одному же мне пить! Я что, алкоголик? – он взял большой тяжелый нож с наборной ручкой (явно зоновского производства) и постучал тупой стороной лезвия по батарее условным стуком. Ответный стук прозвучал в ту же секунду. Мы с Владом переглянулись – присутствие Марка не входило в наши планы, но, по большому счету, это ничего не меняло.

Теть Вера достала еще одну тарелку, рюмку и приборы. Через минуту в дверь долбился Марк.

– А я сижу на горшке, читаю, думаю, чем бы заняться. Вдруг слышу – Тарас Григорьевич маякует, и я воспарял, – Марк делился с нами радостью.

Он был постоянным собутыльником Владькиного отца и, что самое удивительное, несмотря на разницу в комплекции, пил и ел с ним на равных. За это идейный хохол его и любил – единственного еврея на свете.

– Марк, откроешь нам страшную тайну? – спросил Влад.

– Открою, – Марк не мог ни в чем отказать хозяевам в благодарность за приглашение. – Даже и не страшную открою.

– Когда бы тебе папка по батарее ни постучал, если ты в этот момент находишься дома, то отвечаешь в ту же секунду. Ты что, батарею с собой всегда носишь?

Дядь Тарас уже налил до краев в хрустальные стограммовые рюмки – он из меньших пить не мог.

– Сейчас, Владислав, я выпью и отвечу, – Марк поднял рюмку, чокнулся с отцом Владика, который произнес тост:

– Ну, давай!

Они опрокинули рюмки, посмотрели друг на друга, одобрительно кивнули, подтверждая качество напитка, и стали закусывать бутербродами с бородинским хлебом и салом, которые дядь Тарас соорудил, пока Марк с нами здоровался.

– Марек, ты вот аджичкой помажь, очень сильная вещь! – он пододвинул полулитровую банку с самодельной аджикой в сторону Марка.

– Спасибо, я после второй.

Марк и дядь Тарас с таким аппетитом пережевывали черный хлеб с салом, что мы с Владом тоже попросили по бутеру.

– Не-не, хлопчики! Это не еда, это закуска. Кто не пьет, тот и сало не ест!

– Папка, так нечестно! Дай и нам по кусочку, – Влад стал канючить с обидой в голосе.

– Владюш, а я уже скоблянку подаю, – теть Вера поставила на стол тарелки с едой, и мы так увлеклись процессом, что забыли о страшной тайне Марка.

После добавки первого блюда и на середине второго, когда была пройдена одна треть «Блю Лейбла», она кивнула сыну: стартуй! Влад, быстро пережевывая слова и папоротник, объявил отцу о своей договоренности на радио и о том, как он и я будем работать на железной дороге. Дядь Тарас его выслушал, не проронив ни звука, налил себе и Марку, который поднял рюмку и решил нас поддержать вместо тоста:

– Вот это сильно! У меня там однокурсница диджеем работает, Державина-Ванина Таня! – он утвердительно покачал головой, словно хотел придать своим словам больший вес, и добавил. – Дурочка, блиа!

В другое время дядь Тарас надрал бы Марку ухо за мат или даже за попытку ругнуться, но сейчас он упустил.

Они выпили, и только тогда конкретный папа сказал свое веское слово:

– Сынок, я для кого всю жизнь работаю? Ты же у нас с мамой один! Я думал, скоро ремонт на Станюковича доделаем, эту квартиру тебе отдадим – женись, внучат нам рожай и деньги зарабатывай! Сейчас самое время, сынок, больше такого никогда не будет! Теперь можно все! Я же на отделении вес имею, ты только нагибайся и подбирай, что под ногами лежит!

Яцек сидел с прямой спиной, немного покачиваясь вперед и назад. Для него отец являлся непререкаемым авторитетом, и он редко вступал с ним в бой с открытым забралом, но сегодня по-другому было нельзя.

– Па, я не могу работать на дороге, ты же сам все видишь! Там у вас устав, как на войне! Там специальные железнодорожные люди, которые говорят на железнодорожном языке! Игорян всего два месяца со мной крутится, но уже лучше меня их понимает! Пап, на радио работать – это моя мечта! Когда ты меня отправил в бурсу, я же пошел и отучился с пацанами, хотя хотел вместе с Марком в театральный поступать!

Он посмотрел на меня, как будто это я его отец, и в его взгляде я прочитал: «Хорош меня грузить, батя, мне уже почти тридцать!»