– А как ты до третьего тура добрался? – с пристрастием пытал его Яцек. – Ты же ни одного стиха толком не знаешь, а петь и плясать и подавно не умеешь!
– Я последним зашел стих читать. Спокойно так начал: «А судьи кто?». Потом задумался, как там дальше… Стою, перебираю в уме варианты. Когда заговорил, меня главный прервал, похвалил, сказал, что я паузу хорошо проживал, вдумчиво. Он же не знал, что я стих вспоминаю, – бесстрастно рассказывал Марк.
– Но во втором туре надо петь и плясать, Марк! Там же тебя должны были сразу убить, как только ты рот раскрыл или коленце выкинул! – Яцек психовал пуще прежнего.
Марк ничего не прояснил по поводу второго тура. Я предположил, что он его купил, этот второй тур; но как он это сделал, осталось не ясно. А на третий тур они приготовили этюд по мотивам «Ромео и Джульетты» – как раз с той девочкой, которая сошла с ума. Короче, Марку проперло!
Когда мы подъехали к проходной, нашего друга нигде не было. Я зашел в здание, где располагались различные диспетчерские и другие портовые службы (в последние годы оно все больше походило на проходной двор), но и там Марка не встретил.
– Может, он еще в порту. Подождем? – предложил я, садясь в машину.
– Поехали на набережную, пока телки не ушли! Марк уже повез свою трахому к Максу на стоянку! – Яцек обрадовался, что не увидел Марка – ни живым, ни мертвым.
– Как он ее повез? У него же прав нет! – Очкарик еще хотел что-то добавить, но в эту секунду запищал его пейджер.
Он прочитал сообщение; его и так невеселое лицо совсем огорчилось.
– Он поехал, судя по адресу, в офис к петраковским! Двинули через порт, может, успеем перехватить. Они же его там похоронят! – Макс завел автомобиль и подъехал к въезду в порт. Он показал свой пропуск охраннику, но тот начал бычить.
– Этот пропуск – на автомобиль с водителем, а на пассажиров нужно выписывать отдельные на проходной! – охранник держал в руке цепь и смотрел на Макса.
Тот достал из кармана пачку денег, вытащил пять тысяч, подумал, добавил еще две бумажки по тысяче – с видом причала, через который мы собрались ехать, – и протянул семь тысяч охраннику.
– Может, еще тыщонку накинешь? – радостно спросил тот.
– Может, я ему по ебалу сейчас накину? – предложил я в ответ, открывая заднее, дочерна затонированное окно.
Вид моей головы шестьдесят второго размера убедил его, что и этих денег достаточно, он снял с крюка цепь и махнул: проезжайте! На наши с Владом возмущения по поводу «этих алчных ублюдков» Очкарик спокойно возразил:
– А как ему еще семью прокормить? Им зарплату месяцами не платят, а работу хорошую сейчас не найти, вот он и использует свой единственный ресурс, как может. Потому как нет никаких оснований для того, чтобы выписать вам легальный пропуск в порт! Надо во весь голос радоваться, что есть такие парни, как этот охранник, которые очень сильно облегчают нашу жизнь с ее дебильными законами и идиотскими порядками! Этим людям вы должны в ноги кланяться! Но сначала, конечно, надо по ебалу давать, чтобы они не борзели. И только потом – в ноги!
– А почему мы должны ему кланяться, а ты не должен? – спросил Влад.
– У меня же пропуск есть, – ответил Макс.
Переезд в порту оказался закрыт. Маневровый тепловоз сортировал вагоны, и, судя по тому, что наш автомобиль стоял второй в очереди, маневры только начались.
– Можно прилипнуть минут на сорок. Поехали обратно, – предложил Очкарик.
– Да, поехали, по причалу объедем, – предложил я.
– А как? Я не знаю! – засомневался мой друг.
– Поехали через четырнадцатый причал, я знаю путь. Разворачивайся, только не гони! – я стал показывать дорогу.
Мы продвигались под ржавыми портовыми кранами, среди гор катанки, которая была хитом продаж в Китай. Хорошо, что попали в пересменку, когда на причалах не было никого, кроме бродячих собак. Они валялись на подсыхающем теплом асфальте и лениво провожали взглядами наш автомобиль, который неторопливо петлял по причалам. Когда мы выехали из порта, Влад, уже смирившийся с потерей любви всей своей жизни, попросил Очкарика:
– Включи радио! Че у тебя постоянно херня поет?
– Вообще-то, это Том Вэйтс, но если ты считаешь, что это херня, переключи на радио, – Макс спокойно относился к таким просьбам.
– Давай я врублю «ВиБиСи», там постоянно шансон крутят.
Влад причислял себя к фанатам шансона. Он переключил магнитолу. На несколько секунд воцарилась тишина, а потом из динамиков послышалась тема из фильма «Профессионал», когда в конце убивают Бельмондо и надрывно звучит струнная секция. Очень красивая музыка. На «ВиБиСи» ею предваряли некрологи по убиенным бандитам. Часто тема звучит, надо сказать. Сопутствующие слова обычно читал диджей Марти. После музыкальной паузы он своим слегка картавым и замогильным голосом начинал: «Вчера трагически оборвалась совсем молодая жизнь друга-брата-отца-сына-мужа имярек. Все причастные типа скорбят; похороны и поминки по намеченному плану».
В этот момент я вертел в руках лежавшую на заднем сиденье видеокассету:
– Что за кино?
– Тихо, блин! Прослушал, кого хлопнули! – закричал на меня Очкарик.
Он резко надавил на газ; его дизельный «краун» резво подхватил, и мы, объезжая впереди идущие автомобили, выскочили на встречку. Теперь настала моя очередь орать:
– Макс, ты в могилу торопишься? Там у Трансфлота постоянно менты пасутся! Дождешься – права отберут!
– Не каркай! – Очкарик показал правый поворот и попытался вклиниться между машинами справа, но кто-то из них недовольно просигналил.
Я открыл заднее окно и завопил во весь голос:
– Че, зубы лишние?
Вид моей большой головы не добавлял обычному человеку желания продолжать дорожный спор, и наш оппонент притормозил, пропуская нас вперед себя. Мы свернули на Корабельную набережную и помчались вдоль стоявших пришвартованных кормой у стенки кораблей ТОФа.
– Какое кино, Макс? – повторил я свой вопрос, как будто ничего не происходило.
– Там два фильма, – так же спокойно продолжил мой друг, – «Бешеные псы» и «Палп фикшн».
– «Бешеные псы» я смотрел, клевое кино. Это же там они друг друга в конце перестреляли? – я развалился на заднем диване и глазел по сторонам. – А второе… Как ты сказал?
– «Палп фикшн» – «Бульварное чтиво»! – охотно объяснял Очкарик.
– Опять какая-нибудь поебень? – вступил в разговор Яцек. Он произносил это ругательство, делая ударение на букву «о». – Я у него недавно взял кассету. Как она называлась, «Сало»?
– «Сало или Сто двадцать дней Содома», – Очкарик заржал.
А Яцек продолжил:
– Прикинь, там как начали срать, жрать говно, трахать в жопу друг друга!.. А я с родаками зарядился этот фильм посмотреть. Думал, папка мне видик об голову разобьет. Он так орал, что у него с сердцем плохо стало! – Влад рассказывал эту историю, не особенно огорчаясь в содеянном, а Макс ржал во весь голос.
Я же помалкивал о том, что этот фильм тоже брал у нашего друга. Когда я спросил его, что за пленка, Макс ответил: «С элементами эротики». «То, что мне нужно,» – подумал я. В тот же вечер пригласил на просмотр одну девицу, на которую строил дальнейшие планы, но, увы, она не дожила и до половины киносеанса, обозвала меня придурком и свалила. И с тех пор не хочет со мной разговаривать. Но меня этот фильм привел в невероятное возбуждение. Помню, что мастурбировал тогда – до членовредительства в буквальном смысле слова. С тех пор я стал доверять эстетическим вкусам Очкарика.
– Макс, я возьму посмотреть?
– Возьми, но потом вернешь, я его Славке обещал, – ответил Макс.
Славка – это наш однокурсник по бурсе. В настоящее время он делал себе головокружительную карьеру в бандитских кругах и состоял бригадиром у миховских. Дружил с ним только Макс; мы с Яцеком опасались.
– Может, лучше я после него посмотрю? – предложил я.
Макс усмехнулся:
– Славка до конца недели во Врангель уехал. Смотри, ничего не бойся. Фильм – отвал башки! – эта степень у Очкарика была превосходной, потому я больше не колебался.
