Он прав. Я жив. И Нэнси тоже жива.

Курцевич, не обращая внимания на наши разговоры и стоны нападавших, вытянул из кармана одного из них ключи от наручников. Спустя пару секунд Нэнси была свободна.

- Идёмте, - сказал Войтынский. - Сейчас сюда сбегутся пол-города.

- Думаю, да. Но сначала надо найти мой пистолет. И лучше, если бы мы все сегодня ночевали в гарнизоне, а завтра в городе не показывались.

Несогласных не было. Поиски заняли немного времени. Я вложил найденный ствол за пояс, быстрым взглядом окинул поле сражения - и мы умчались в ночь.

III. ЛАГЕРЬ

1.

На следующее утро я пробудился в таком нездорово блаженном состоянии, что лишь через добрых десять минут стал припоминать о малоприятных происшествиях предыдущего вечера. Я чувствовал себя законченным идиотом: это ужасное похмелье, едва ли не сломанный нос, разбитые губы. К тому же меня, наверняка, разыскивала полиция половины воеводства. У моих коллег, подстреливших вчера трёх типов, проблемы были ещё покрупней. Их, безусловно, разыскивала полиция трёх воеводств и отборные отряды Центрального Следственного Бюро. Учитывая, что в эту забаву были замешаны мафиозные тузы, финансирующие половину официальных и неофициальных структур в регионе, можно было надеяться, что следствие будет осуществляться крайне энергично.

Несмотря на подобные мысли, я не мог подавить радостного настроения. Однако, поразительная непоследовательность.

Я неспешно встал, привёл себя в какой-никакой порядок и показался на белый свет. Работа в батальоне кипела как в улье. Рёв танковых двигателей, лязг гусениц, крики, смех, ругань - идеальный камуфляж. У входа в здание стоял Курцевич, наблюдающий за погрузкой танков на транспортировочные прицепы. Он выглядел свежо и браво. Ну, в конце концов, вчера ему ни в кого не пришлось стрелять.

- Привет! - буркнул я. - Ничего интересного не пропустил?

- Ничего особого, - ответил он. - Карский тут недолго крутился и совал нос туда-сюда. Но, в общем, всё тихо.

- Ну, может, повезёт. Видно, что по зубам прилетело?

Он внимательно присмотрелся.

- Губы немного опухшие. И нос тоже. Но, вроде, не сломан.

- Сам вижу. - Скривился я. - Могло быть и хуже. Видел Нэнси?

Он посмотрел на меня с интересом.

- Нет. Наверное, со своими людьми.

Я вздохнул.

- Ты готов?

- В принципе, да. Через час будет забит последний гвоздь.

- Это хорошо. На текущий момент.

О Курцевиче можно было не беспокоиться. Он был прирождённым импровизатором, но, когда вынудили обстоятельства, прекрасно сумел организоваться.

Вообще, я недооценил людей. Все командиры встали значительно раньше меня и неплохо выполнили свою часть работы. Даже Савицкий, у которого штат роты увеличился почти троекратно, доложил о готовности к выезду. Лапицкий, командир штаба батальона, определённо держал всё в руках. Его назначили без моего ведома и согласия, но было ясно, для чего Дрэшер настоял на своём. Майор представлял собой полную мою противоположность: он мог бы поспорить с самим Савицким - кто из них более собранный, пунктуальный и дисциплинированный.

Я уже было уверовал, что всё пройдёт гладко и мы, без ущерба кому бы то ни было, выедем на полигон, когда раздался звонок моего мобильника. Я в это время размышлял сразу о нескольких вещах одновременно, из которых лишь малая часть имела что-то общее с армией, и потому неосмотрительно принял вызов.

- "Палковник Грабицкий"? - Вот блин! Карский. Знал бы, выбросил бы этот проклятый телефон в ближайший канализационный люк.

- Да.

- У пана "палковника" найдутся десять минут для разговора со мной, да?

- Я очень занят. Может, после возвращения с учений, ладно?

- Сейчас, пан "палковник", сейчас. Много времени это не займёт, а дело крайне важное.

Я на секунду задумался. Как бы то ни было, он мог мне неслабо напакостить во время моего отсутствия.

- Хорошо. Сейчас подойду.

- Да, я жду. - Отключился он.

О, Боже. А так хорошо день начался.

Я направился в командный корпус. На обширном гарнизонном плацу техника батальона постепенно занимала походный порядок. Остающиеся офицеры - те, которым не светили высокие командировочные и будущие медали - смотрели на меня с неприязнью. Ну что ж, я получил повышение и самостоятельное командование - достаточная причина меня недолюбливать. Строгое блюдение военной тайны не было высшей святостью в Пятой Бронетанковой Бригаде.

Я быстро взбежал по ступенькам и на повороте столкнулся с Галясем. Он летел сверху, где находился кабинет и секретариат Дрэшера.

- Добрый день, пан полковник. Поздравляю вас с повышением.

- Спасибо. А ты что здесь делаешь? Не следует ли тебе находиться на плацу, готовым к отъезду?

- Разрешите доложить, так точно, пан полковник. Но секретарша генерала меня вызвала, потому что должна была передать вам какие-то бумаги, но не смогла до вас дозвониться.

- И где эти бумаги? - спросил я въедливо.

- Ну... ыыы... то есть, разрешите доложить, пан полковник, что они ещё не готовы. Она сказала, что пан генерал сам вам их принесёт перед отъездом.

Я взглянул на него строго.

- Что-то недоговариваешь, Галясь.

- Богом клянусь, пан полковник, никогда в жизни. Так она и сказала.

- Сомневаюсь. Иди в расположение и ожидай меня там.

- Так точно. - Он быстро сбежал по лестнице.

Странно. Вообще-то не должно было его здесь быть.

Погружённый в мысли, я быстро преодолел оставшееся расстояние до кабинета моего бывшего шефа, постучал в двери и, не дожидаясь приглашения, вошёл внутрь. Тот сидел за своим письменным столом и выжидающе ухмылялся. К сожалению, в кабинете он был не один. У единственной свободной стены стоял лишний стул, на котором восседал "мой любимчик" поручик Станислав Поклевский. Он также приветливо улыбался.

- Присаживайтесь, "палковник Грабицкий".

- Спасибо, я постою. У меня мало времени.

- Ну, хорошо. - Сам Карский отнюдь не собирался вставать, только удобней развалился в своем кресле. Поклевский последовал его примеру. - Знаете, пан "палковник", у вас нет времени и у меня тоже, так что я вам сразу, с порога сообщаю: командир третьего взвода поручик Дрецкий чувствует себя недостаточно хорошо. Он мне признался, что так плохо себя чувствует, что отправиться с нашей военной миссией он не в состоянии. Ну, не может - так не может, никто силком тянуть его не станет. И вот что я вам скажу: третий взвод получит поручик Поклевский - и выкиньте, пан "палковник" эту проблему из головы.

Он многозначительно посмотрел на меня, ожидая согласия, а я в душе горько смеялся над собственной глупостью. Едва услышав в трубке голос Карского, я заранее уверовал, что грядут какие-то неприятности. Теперь увидел двух этих идиотов вместе и уже знал какие. Каким-то искусным, лишь им известным способом, они удалили Дрецкого. И за десять минут до отъезда сделали мне предложение, от которого нельзя отказаться. Зачем им это? Очень просто. У Поклевского будет личный канал связи с Карским и задача докладывать обо всех оплошностях в ходе учений. Сообщать обо всём, что я говорю. А может быть, в их планах и мелкий саботаж? Кто знает? Организованная в нужный момент ревизия на полигоне позволит удалить меня и возвратить назад в игру Карского. Но я не собирался сдаваться без боя.

- Я не согласен. Генерал Дрэшер дал мне свободу действий в подборе командиров, а я для поручика Поклевского вакансии в составе своего батальона не вижу.

- "Гинирал", говорите, пан "палковник"? - как-то неприятно проартикулировал он и поднялся из-за стола. От его добродушной усмешки не осталось и следа. - А что пан "палковник" скажет, если я пойду до "гинирала" и расскажу, что вы, пан "палковник" с коллегами вчера вечером вытворяли, а? Те трое подстреленных и пол-больницы перекалеченных, о которых только и говорят в городе - это, извините, чья работа, а? Или, пан "палковник" думает, что у меня приятелей в полиции нет и я не в курсе чем они сейчас озабочены? Один только звоночек, маленький такой звоночек - и жандармерия с полицией заинтересуются: отчего это у пана "палковника" такая побитая рожа. А если кое-кто ещё и пули посчитает в кое-чьих револьверах, сколько интересных вещей можно узнать, пан "палковник", правда?