– И этим упростил им задачу, – задумчиво сказал Холмс. – Да, картина мне ясна. Я буду сильно удивлен, если в течение дня не выясню мотивов убийства. Я возьму фотографию Блессингтона, которая стоит на камине, она может мне понадобиться.

– Но вы же ничего нам не рассказали! Объясните, что здесь произошло, – взмолился доктор.

– Последовательность событий сомнений не вызывает, – сказал Холмс. – Их было трое: молодой человек, старик и некто третий, о ком я пока ничего сказать не могу. Думаю, нет нужды говорить, что первые двое – это та самая парочка, которая выдавала себя за русского дворянина и его сына, так что у нас есть их полный словесный портрет. Впустил их кто-то из находившихся внутри. Примите мой совет, инспектор, арестуйте слугу-мальчишку. Если я правильно понимаю, он работает у вас недавно, доктор?

– Да, но этого чертенка нигде не могут найти, – сказал доктор Тревельян. – Горничная и кухарка его только что искали.

Холмс пожал плечами.

– Он в этом деле сыграл немаловажную роль, – произнес мой друг. – Все трое поднялись по лестнице. Шли крадучись, на цыпочках. Сначала пожилой, за ним молодой, в конце неизвестный третий.

– Но Холмс! – с недоумением воскликнул я.

– В том, как накладываются следы, у меня нет сомнений, ведь я, к счастью, побывал здесь вчера и имел возможность осмотреть лестницу. Итак, они подошли к комнате мистера Блессингтона. Дверь была заперта, но при помощи проволоки они провернули ключ. Даже без увеличительного стекла видны царапины, которые остались на бородке ключа в том месте, где на нее надавили.

Оказавшись внутри, преступники первым делом, скорее всего, связали Блессингтона. Может быть, он спал, может быть, его парализовал страх и поэтому он не закричал, к тому же стены в этом доме очень толстые, и, если он все-таки успел подать голос, возможно, его просто не услышали.

Мне совершенно ясно, что, скрутив его, злоумышленники устроили что-то вроде совета. Возможно, это был своего рода суд. Это заняло довольно продолжительное время, тогда-то и были выкурены сигары. Старик сидел на том плетеном стуле, кстати, это он курил через мундштук. Молодой человек сидел вон там, он стряхивал пепел на комод. Третий все время ходил по комнате. Блессингтон, пожалуй, сидел на кровати, но утверждать этого я не могу.

Ну а кончилось все тем, что они накинули на шею Блессингтона петлю и повесили его. Вся операция была настолько продумана, что они даже прихватили с собой какой-ни будь шкив[98] или блок, чтобы использовать его в качестве виселицы. Отвертка и винты, скорее всего, нужны были для того, чтобы собрать его. Но преступники заметили на потолке крюк и это избавило их от лишних хлопот. Сделав свое дело, они ушли, их сообщник закрыл за ними дверь на засов.

Мы с величайшим интересом выслушали этот рассказ о ночных событиях, которые Холмс восстановил по столь мелким и незначительным деталям, что, даже когда он указал на них, нам с трудом удавалось следить за ходом его мыслей. Инспектор тут же умчался наводить справки о слуге-мальчишке, ну а мы с Холмсом пошли домой на Бейкер-стрит, чтобы пообедать.

– Я вернусь к трем, – сказал он, когда мы доели. – К этому же времени к нам придут инспектор с доктором, и я надеюсь, что уже смогу ответить на любые их вопросы.

Гости пришли точно в указанное время, но мой друг явился только, когда на часах уже было без четверти четыре. Правда, он находился в прекрасном расположении духа, так что я понял, что время его не было потрачено впустую.

– Есть новости, инспектор?

– Мы нашли мальчишку, сэр.

– Прекрасно, а я нашел убийц.

– Нашли убийц! – вскричали мы в один голос.

– Ну, по крайней мере, знаю, кто они. Этот так называемый Блессингтон, как я и думал, личность, известная полиции, как и его убийцы. Их фамилии Биддл, Хэйворд и Моффат.

– Это же банда, которая ограбила Уортингдонский банк! – воскликнул инспектор.

– Именно, – кивнул Холмс.

– Так что, выходит, Блессингтон – это Саттон?

– Совершенно верно.

– Ну теперь все ясно, – сказал инспектор.

Но мы с доктором Тревельяном обменялись удивленными взглядами.

– Вы наверняка помните громкое дело об ограблении Уортингдонского банка, – сказал Холмс. – В деле участвовали пятеро: эти четверо и еще один по фамилии Картрайт. Был убит охранник банка, Тобин, и грабителям удалось уйти с семью тысячами фунтов. Это было в тысяча восемьсот семьдесят пятом году. Всех пятерых скоро арестовали, однако убедительных улик против них не было. Но Блессингтон, он же Саттон, самый подлый из всей банды, согласился сотрудничать с полицией и рассказал все. На основании его показаний Картрайт был повешен, а остальные трое получили по пятнадцать лет. Недавно, за несколько лет до окончания срока, они вышли на свободу и, естественно, первым делом взялись за поиски предателя, чтобы отомстить за смерть друга. Как вы знаете, два раза они пытались добраться до Блессингтона, но безуспешно. На третий раз, как видите, им повезло. Вам что-нибудь еще непонятно, доктор Тревельян?

– Нет-нет, вы все прекрасно объяснили, – сказал доктор. – Очевидно, он тогда так разволновался, потому что прочитал об их освобождении в газетах.

– Да, а рассказ об ограблении нужен был для отвода глаз.

– Но почему он не сказал вам правду?

– Думаю, Блессингтон прекрасно понимал, что бывшие сообщники сделают все, чтобы его найти, и поэтому старался как можно дольше скрывать от всех, кто он на самом деле. Тайна его была позорной, поэтому он просто не смог заставить себя ее раскрыть. Но, каким бы гнусным ни был этот человек, он жил под защитой британских законов, и я не сомневаюсь, инспектор, что теперь вы примете все меры, чтобы меч правосудия покарал убийц.

Такова история постоянного пациента и доктора с Брук-стрит. Полиции так и не удалось напасть на след трех убийц, и в Скотленд-Ярде полагают, что они были среди пассажиров злополучного парохода «Нора Крейн», который несколько лет назад вместе со всеми находившимися на борту пошел ко дну у берегов Португалии в нескольких лигах[99] севернее Опорто[100]. Из-за отсутствия улик никто не смог доказать причастность мальчика-слуги к этому делу, которое окрестили «Брукстритской загадкой», поэтому до сих пор ни в каких других источниках оно не освещалось.

За все время моего долгого и близкого знакомства с Шерлоком Холмсом он ни разу не вспоминал о своей семье и почти никогда не рассказывал о своем детстве и отрочестве. Мой друг и так зачастую казался мне не живым человеком, а неким феноменом, уникальным существом, эдаким мозгом без сердца, полное отсутствие обычных человеческих чувств которого могло сравниться разве что с поистине безграничной силой его интеллекта, поэтому подобная немногословность только усиливала это впечатление. К женщинам Холмс питал отвращение, заводить новых друзей отказывался, но ничто меня не удивляло больше, чем упрямое нежелание говорить о родственниках. Я даже начал подумывать, что он круглый сирота, но однажды, к моему величайшему удивлению, мой друг стал рассказывать мне о своем брате.

Было лето. За вечерним чаем мы обсуждали самые разные темы, начиная от гольф-клубов и заканчивая причинами изменений в наклоне эклиптики к экватору[101]. Наконец разговор зашел об атавизме[102] и о наследственности. Предметом обсуждения стал вопрос: откуда у человека берется талант, – передается по наследству или, скорее, формируется самостоятельно в процессе взросления и познания мира.

– Возьмите ваш случай, – сказал я. – Все, что вы мне о себе рассказывали, говорит о том, что ваша наблюдательность и исключительное умение делать выводы на основании замеченного развились благодаря систематическим упражнениям и тренировке.