– Джозефа! – изумился Фэлпс.

– Он был с непокрытой головой, на плече держал черную куртку, которой в любую секунду мог закрыть лицо. Он прокрался вдоль стены и, когда оказался у окна спальни, просунул между рамами длинный нож и откинул защелку. Потом распахнул окно, через щель в ставнях отодвинул задвижку и открыл и их.

С того места, где я лежал, прекрасно было видно и саму комнату, и каждое движение Харрисона. Он зажег две свечи на каминной полке, подошел к двери, нагнулся и откинул уголок ковра. Потом поднял с пола квадратную планку (строители обычно оставляют такой лаз, чтобы иметь доступ к стыку газовых труб). Кстати, в этом месте от главной трубы отходит ответвление к кухне внизу. Из этого тайника он достал маленький бумажный рулон, положил на место планку, накрыл ее ковром, задул свечи и угодил прямиком в мои объятия, потому что к тому времени я уже ждал его под окном.

Сей господин оказался несколько более дурно воспитан, чем я ожидал. Он бросился на меня с ножом, так что пришлось пару раз сбить его с ног. Ему, правда, удалось полоснуть меня по пальцам, но в конечном итоге я взял верх. Когда мы закончили, единственный глаз, которым Харрисон еще мог видеть, прямо-таки горел злобой, но злоумышленник все же прислушался к голосу разума и отдал мне бумаги. Получив их в свои руки, я отпустил его, но утром телеграфировал Форбсу обо всех подробностях дела. Если он не будет канителить, успеет поймать эту птицу, но мне, честно говоря, кажется, что пока он туда доберется, гнездышко уже опустеет. Тем лучше для правительства. Думаю, и лорд Холдхерст, и мистер Перси Фэлпс будут только рады, если дело это не дойдет до суда.

– Боже мой! – задохнулся от волнения наш клиент. – Вы что же, хотите сказать, что все эти десять недель, пока я чуть не сошел с ума, похищенные бумаги лежали в двух шагах от меня в моей же спальне?

– Выходит, так.

– А Джозеф-то! Вот мерзавец! Вор!

– Хм! Боюсь, личность эта гораздо сложнее и опаснее, чем может показаться по его внешности. Из того, что я услышал от него этим утром, следует, что он недавно прогорел на спекуляциях с ценными бумагами и теперь готов на все, чтобы вернуть деньги. Этот эгоистичный человек, когда ему представился шанс поправить свои дела, даже не задумался о том, что лишает свою сестру счастья, а вас доброго имени.

Перси Фэлпс обессиленно откинулся на спинку кресла.

– Голова идет кругом, – сказал он. – От ваших слов мне становится дурно.

– Основную сложность в вашем деле представляло то, – своим менторским тоном заметил Холмс, – что в нем было слишком много улик. Главное было скрыто густым покровом второстепенного. Из всех представленных нам фактов следовало отобрать лишь те, которые мы считали основными, а потом сложить их по порядку, чтобы восстановить удивительную последовательность событий. Джозефа я начал подозревать, когда вы сказали, что собирались в ту ночь возвращаться домой с ним. Он вполне мог по дороге заехать за вами в министерство и зайти в ваш кабинет, где не раз бывал раньше. Когда я узнал, что кому-то так не терпелось проникнуть в вашу спальню, где прятать что-нибудь мог только Джозеф (вы рассказывали, что, прибыв домой с врачом, заняли именно его комнату), мои подозрения переросли в уверенность. Ее подкреплял и тот факт, что попытка была совершена в первую же ночь, когда вы остались без сиделки, то есть злоумышленнику прекрасно было известно все, что происходит в доме.

– Боже, как я был слеп!

– Я пришел к выводу, что дело обстояло следующим образом: сей Джозеф Харрисон вошел в здание Министерства иностранных дел через боковую дверь со стороны Чарльз-стрит. Зная дорогу, он направился к вам и зашел в ваш кабинет сразу после того, как вы оттуда вышли. Увидев, что там никого нет, Джозеф Харрисон принялся звонить в звонок, но тут его взгляд упал на бумаги на столе. Он сразу понял, что перед ним – государственный документ огромной ценности. Такой подарок судьбы он упустить не мог, поэтому схватил бумаги, сунул их в карман и поспешил к выходу. Вы помните, что заспанный консьерж обратил ваше внимание на звонок не сразу, вот этих нескольких минут хватило вору, чтобы скрыться.

В Уокинг Харрисон вернулся первым же поездом. Изучив добычу и убедившись, что это действительно очень ценный документ, он спрятал его в надежное место, намереваясь достать оттуда через день-два и отнести во французское посольство или куда-нибудь еще, где ему могли хорошо заплатить. Но тут неожиданно вернулись вы, и Харрисон без предупреждения был выселен из своей комнаты. С той минуты там постоянно находились как минимум два человека, что не давало ему вновь завладеть своим сокровищем. Наверное, такое положение вещей бесило Харрисона, но наконец ему показалось, что представился удобный случай. Харрисон попытался выкрасть документ, но ваша бессонница помешала ему это сделать. Вы помните, что в тот день не выпили свое лекарство?

– Помню.

– Я почти уверен, что он позаботился о том, чтобы лекарство это подействовало наверняка, и рассчитывал, что вы будете крепко спать. Разумеется, я понимал, что Харрисон повторит попытку при первом же удобном случае. И такая возможность появилась у него, когда вы уехали в Лондон. Мне пришлось продержать мисс Харрисон в вашей комнате весь день, чтобы он не опередил нас. Потом, дав ему понять, что путь свободен, я засел в засаде, но об этом я уже рассказывал. К тому времени я догадывался, что бумаги скорее всего находятся в спальне, но у меня не было никакого желания срывать там каждую половицу и обшивку стен, чтобы найти их. Я позволил Харрисону достать договор из тайника, чем сэкономил себе уйму времени. Если вам еще что-то непонятно, прошу вас, задавайте вопросы.

– Почему он в первый раз решил проникнуть в комнату через окно, если вполне мог зайти через дверь? – поинтересовался я.

– Чтобы подойти к двери, ему нужно было миновать семь спален. Пройти через газон было намного безопаснее. Что-нибудь еще?

– Как вы думаете, он не собирался меня убивать? – спросил Фэлпс. – Нож был нужен ему только для того, чтобы открыть окно?

– Может, и так, – пожал плечами Холмс. – Одно я знаю наверняка: мистер Джозеф Харрисон – не тот человек, на милосердие которого я бы рассчитывал.

С тяжелым сердцем приступаю я к последнему рассказу о моем друге Шерлоке Холмсе и об удивительном таланте, которым он обладал. В довольно сумбурной манере и – я это чувствую – совершенно не так, как можно и нужно, я попытался составить некоторый отчет о тех удивительных событиях, которые мне пришлось пережить вместе с ним, начиная с нашей случайной встречи, описанной в «Этюде в багровых тонах», вплоть до того времени, когда он занимался делом, получившим название «Морской договор», и когда исключительно благодаря его аналитическим способностям удалось избежать серьезных международных осложнений. На этом я собирался поставить точку и не касаться события, оставившего в моей жизни пустоту, которую не смогли заполнить даже два прошедших года. Однако недавние письма, в которых полковник Джеймс Мориарти защищает память своего брата, заставляют меня снова взяться за перо, чтобы открыть правду. Теперь лишь я один знаю, как все было на самом деле, и я рад, что настало время об этом рассказать. Насколько мне известно, в печати лишь трижды упоминались эти события: в «Журналь де Женев» за 6 мая 1891 года, в сообщении «Рейтер», переданном в английские газеты 7 мая, и, наконец, в недавнем письме, о котором я уже упоминал. В первых двух случаях это были лишь краткие заметки, а письмо это, как станет понятно из моего рассказа, полностью искажает факты. Поэтому я и ставлю перед собой задачу поведать миру о том, что на самом деле произошло между профессором Мориарти и мистером Шерлоком Холмсом.

Возможно, читатель помнит, что после моей женитьбы и последующего перехода к занятию частной практикой близкие отношения, существовавшие между мной и Холмсом, претерпели некоторые изменения. Он по-прежнему время от времени наведывался ко мне, когда ему для расследования требовался напарник, однако случалось это все реже, и за весь 1890 год у меня сохранились записи лишь о трех делах. Зимой того года и ранней весной следующего, 1891, о том, чем был занят мой друг, я узнавал из газет. Он расследовал какое-то важное дело по просьбе французского правительства. Я получил от Холмса два письма, одно из Нарбона, второе из Нима, из которых я заключил, что во Франции он пробудет еще долго, поэтому для меня было полной неожиданностью, когда вечером 24 апреля он перешагнул порог моего кабинета. Меня поразило, каким бледным и худым стал мой друг.