Он покосился на ближайшее информационное табло посмотреть, какие Врата открываются в ближайшее время, и прикусил губу. Гм… Британские Врата в Лондон — завтра, Конкистадоры — сегодня ближе к вечеру, средневековая Япония через Врата Ниппон Нового Эдо — через три дня и, наконец, Врата на Дикий Запад, в Денвер, — через четыре. Возможность поохотиться на туристов, собравшихся в древнюю столицу японского сёгуната, его не слишком прельщала. Конечно, некоторые из них просто вполне состоятельные бизнесмены, но многие входили в преступные кланы — и слишком часто бизнесмены путешествовали под охраной банд якудзы. У Скитера не было ни малейшего желания лишиться нескольких пальцев или других частей тела. Если ему не останется ничего другого, он попробует и это, но другие Врата давали больше возможностей. Во всяком случае, пока давали. Ближайшим по времени было открытие Врат Конкистадоров, ведущих в Южную Америку. Эти Врата обыкновенно дают неплохой шанс быстро поживиться. Планы относительно других Врат он успеет обдумать потом, ближе к их открытию. И разумеется, ему придется все время следить одним глазом за Майком Бенсоном и его парнями из службы безопасности. Ему вовсе не улыбалась перспектива быть пойманным, а теперь, когда их пари стало достоянием гласности, Бенсон наверняка расставил своих людей у всех Врат.

Скитер проклял всех репортеров на свете и пошел к себе переодеться. Если уж ему предстоит водить за нос службу безопасности, лучше замаскироваться как следует. Иначе ему придется подыскивать себе новое жилище не далее как после следующего же открытия Главных Врат. Страх перед этим заставил его накладывать грим с особой тщательностью.

Когда Скитер наконец покончил с этим занятием, он ухмыльнулся своему отражению в зеркале. Его родная мать — будь она проклята! — вряд ли узнала бы его теперь. Он нервно потер руки и тут же чертыхнулся — у него за спиной зазвонил телефон. Кто может звонить ему, как не служба безопасности или какой-нибудь проклятый репортер, раскопавший правду о Скитере на каком-нибудь кладбище старых газет?

Он сорвал трубку, подумал, не уронить ли ее на пол, потом все-таки поднес к уху.

— Алло? — пробормотал он.

— Мистер Джексон? — нерешительно спросил чей-то голос. — Скитер Джексон?

— Кто его спрашивает? — прорычал Скитер в трубку.

— О… а… доктор Мунди. Налли Мунди.

Скитер прикусил язык, чтобы не выругаться вслух.

Этот проклятый спец-историк, допрашивавший всех здешних выходцев из Нижнего Времени так долго, что сам мог уже считаться местным. Ну, Скитер не был настоящим выходцем из Нижнего, так что не рассказывал ни Налли Мунди, ни любому другому спецу-историку вообще ничего, даже о годах жизни в Монголии. В некотором отношении историки были даже хуже репортеров — они еще настырнее лезли в личную жизнь.

Должно быть, Мунди видел новости по телеку или прочитал газету, и это напомнило ему о необходимости сделать обязательный Ежемесячный Телефонный Звонок. Порой Скитер искренне ненавидел Налли Мунди за его дотошность. Судя по всему, какой-то безмозглый кретин, переживший Происшествие, занес его, Скитера, имя в базу данных, и Мунди — каким бы простаком он ни был — наткнулся на него в поисках всего, что могло иметь отношение к Темучину.

Он не сдержался и застонал вслух, прижавшись щекой к прохладной стене. Ответом на это было робкое: «Может, я позвонил не совсем вовремя?»

Скитер чуть было не рассмеялся, представив себе, что может представить себе бедный историк.

— Нет, — услышал он собственный голос, тогда как остальная часть его сознания в голос вопила: «Да, кретин! Скажи ему, что ты трахаешься с туристочкой, чтобы ты смог отделаться от него и потырить все что можешь у всех этих конкистадоров, будь они неладны! Они глупее даже тебя!» Увы, вслух сказать он этого не мог. К счастью, доктор Мунди вообще избавил его от необходимости говорить что-либо.

— Ах… гм… тогда… хорошо. — Милейший доктор, равно как и все настоящие обитатели Восемьдесят Шестого, знал, что не стоит задавать Скитеру вопросы о его нынешних занятиях (как профессиональных, так и любых других), однако кое-кто проявлял поразительное упрямство в том, что касалось его прошлого. — Ладно, тогда к делу. — Скитер раздраженно поморщился. Все это он слышал от суетливого маленького человечка уже много раз. — Видите ли, я начал новый цикл опросов… за вполне солидные вознаграждения, разумеется, а ведь вы можете столько рассказать о молодых годах Темучина, о его отце и матери, которые сделали его тем, каким он впоследствии стал. Прошу вас, скажите, что вы придете, ну пожалуйста, Скитер.

Мгновение Скитер даже колебался. Солидное вознаграждение, да? Должно быть, этот старый любитель совать нос в чужие жизни оторвал где-нибудь неплохой грант. А ведь деньги были отчаянно нужны Скитеру именно теперь, когда на карту поставлено слишком многое. Но нет, Брайан Хендриксон ни за что не допустит, чтобы деньги, заработанные на интервью с Налли Мунди, пошли в зачет.

— Извините, док. Ответ все равно отрицательный. Мне совершенно не нужно, чтобы мои имя и портрет светились по всему этому чертову миру. Видите ли, за последние годы у меня появилось несколько врагов — такая уж у меня профессия. С моей стороны было бы чертовски глупо позволить вам сунуть мои имя и физиономию в газету, пусть даже вашу, научную. Блин, это было бы не глупостью, а натуральным самоубийством. Забудьте про меня, док.

Из трубки донеслось обиженное сопение.

— Ладно, пусть будет так. На всякий случай… мой телефон у вас есть? — (Скитер давным-давно выбросил его в мусорную корзину.) — Отлично. — Мунди принял молчание за согласие. Помимо всего прочего, Есугэй научил Скитера различать, когда говорить, а когда молчать, замерев как ящерица на нагретых солнцем камнях. — Если вы все-таки передумаете, Скитер, звоните в любое время суток, умоляю вас, звоните. Нет, правда, мы ведь так мало знаем про Темучина, про его детство, про его родных — мы вообще почти ничего не знаем про мальчика, который вырос и стал Чингисханом.

Скитер хорошо понимал, что любая попытка послать через Монгольские Врата исследовательскую экспедицию равносильна беспощадному убийству. Разведчик, вернувший его обратно в его время, заплатил за это жизнью. Они падут от рук либо родни Темучина, либо его врагов. Единственным доступным источником информации оставался он сам. Но раз уж Есугэй обучил его искусству молчать, он так и поступал. Тем не менее Мунди терпеливо названивал ему раз в месяц, чем бы он ни занимался. Как знать, может, он и отчается когда-нибудь настолько, что примет условия Мунди. Но не сейчас. Ни за что.

— Ладно, тогда пока все, кажется. Мне всегда так не хочется отпускать вас, молодой человек. Каждый раз, раскрывая «Газету», я боюсь наткнуться на заметку о вашей смерти в результате одной из ваших афер, а это было бы невосполнимой потерей для науки. Чудовищной потерей. Прошу вас, позвоните, Скитер. Я буду ждать.

Скитер проигнорировал почти сексуальные нотки последних слов. «Жди, как же… В гробу ты дождешься, чтобы я сказал тебе хоть слово про Есугэя, его жену и его сына…» Нет, правда, луна посинеет, адское пекло замерзнет, а Скитер сделается пай-мальчиком и будет честно зарабатывать себе на жизнь, прежде чем он заговорит с Налли Мунди.

Монголы-якка не предают своих.

Он фыркнул, проверил в зеркале, заметно ли его раздражение, поправил грим на виске, которым прижимался к стене, потом решительно выкинул из головы Налли Мунди вместе с его честолюбивыми надеждами получить Нобелевскую премию — или Пулитцеровскую, черт, что там дают за такую работу? Запирая дверь, он уже насвистывал веселую воинственную мелодию. И продолжал свистеть, шагая к Вратам Конкистадоров с их усеченной пирамидой, яркими настенными росписями, знаменитыми испанскими ресторанчиками, «сельскими» танцорами, кружившимися под веселые звуки гитар и кастаньет, с развевающимися длинными юбками и пышными черными косами — и, конечно, с дюжинами хлопушек, висевших вне досягаемости до той минуты, когда до них доберутся дети, желающие поразвлечься.