Раньше князь сбегал вниз бегом, едва успевали за ним гриди, теперь спокойней ходит. Не оттого, что важен стал, такого не было у Олега. Просто годы дают о себе знать, не молод уже.

Другой давно бросил бы все, ведь выполнил, что хотел. Славян под своей рукой собрал, хотя и сидят племена со своими князьям да своими городами, но дань платят исправно и воев в рать дают при надобности. Ингорь вырос, возмужал, можно и престол ему передать, да только… Знал Олег, что давно недовольные за его спиной шепчут, мол, жаден до власти, вот и Ингоря за собой до сих пор держит. Да, он любил власть, но не за людское поклонение, а за то, что делается, как ему нужно. Замыслы у Олега славянам не во вред, не столько ради дани, ее и в Ново Граде хватило бы, сколько из-за объединения племен. Он часто разговаривал с умным Карлом, франком, когда-то поверившим, что Олег не просто сиделец до поры до времени при малолетнем Ингоре. Карл хорошо знал историю своего тезки – Великого Карла – короля франков, собирателя Европы, часто рассказывал о нем князю. Много длинных зимних вечеров провели они за беседами и с Хоренем, специально ездившим в Царьград, многое понял для себя Олег, многое потом исполнил. Ингорю те беседы не нравились, он старался уйти, старший и не неволил.

Не было у Олега больших походов до сих пор, и мир был на славянской земле, даже с подвластными племенами старался жестоко не воевать, чуяли его силу, сами признавали, без сечи. Богател Киев, текла к нему дань, что раньше хазарам платилась, Ново Град свою исправно отдавал варягам, и к Волхову никто не совался, так разве что изредка мелкими набегами, кои предусмотреть невозможно. Да и времена викингов прошли, варяги тоже охотней на службу в княжьи дружины шли, чем разбоем промышляли. Хазары, хотя данников в славянских землях потеряли, осторожничали, получили от угров то, что им Киев выплатил, и пока большого разора не чинили. Мир стоял на славянской земле, долгожданный мир.

Только не ради набитых закромов собирал все князь, а торговать собранной данью все тяжелее становилось, в Константинополе русским купцам воли не давали, десятину брали, как в Итиле, да и сами греки свою дань платить перестали. А кому платить? Аскольда давно нет уж, с новым князем ни об чем не сговаривались. Хотя и без них не бедствовал Киев.

Выходит, добился Олег чего хотел, можно и на покой, не молод уж, седьмой десяток, и Рюриков сын взрослый, а князь все в своих руках держал, потому и говорили, что жаден до власти. Но то завистники говорили, а близкие люди знали, что есть у Олега еще одна задумка. Ингорь в число таковых не входил. Он как женился на Прекрасе, детей никак не было, потом княгиня родила, но не наследника, а дочь. Девочка крепенькая, но дочь из дома уйдет, не ей престол передавать. Прекраса снова тяжелая, и снова повитухи шепчут, что девочка будет…

У самого Олега сыновей, что Силькизиф от его дружинников родила, в живых уж нет. Старший Асмунд умер еще в отрочестве, а младший Геррауд, что в честь Рюрика назван был, утонул, провалившись в полынью вместе с лошадью, уже взрослым. Дочери все замужем и далече – у норманнов да свеев, да у франков, отца забыли. Об Олеге маленьком как о своем наследнике он почему-то и не вспоминает. Услада, не успев выносить ребенка, померла. Сначала князь виновных искал, все в страхе затихли, только никто виноват не был. Красавица вышла разгоряченная после жаркой баньки на улицу, ее и прохватило. Все при князе было, сам же уговаривал не делать этого. Людишки снова притихли, ожидая, что князь начнет буйствовать, но Олег молчал.

Здесь Ингорь наследовать Рюрику один будет, это хорошо. Карл рассказывал, как меж собой наследники Великого Карла передрались. Так недолго все, что отец собирал, растащить. Будут ли наследники у Ингоря и сколько их будет?

У Олега еще одна задумка осталась. Он даже сам себе не сразу признался в том, чего хочет. А хотел не просто славян под свою руку собрать, но чтоб и другие государства их признали, чтоб та же заносчивая Византия говорила на равных, а не просто данью за набег откупалась. Хотел Олег сыну не только союз племен оставить, но государство, которое в мире признали бы.

И как ни ломал голову, одно выходило – в поход на Византию идти, не на хазар, как Шуй и другие подговаривают, а на греков! Но здесь одной варяжской дружины мало, чтоб Царьград на колени поставить, надо Великую скуфь собирать. Варяги в том интерес имеют, Киев тоже, а остальные? Просто за князем вряд ли пойдут, это значило бы поставить под угрозу развала все, чего добился. Значит, все, кто пойдет, должны быть заинтересованы в походе, это возможно, если не просто дань поделят, от Византии полученную, но и ту, что потом будет, тоже делить надо. Олег до богатства не жадный, да и Византия богата, выдюжит, только князь, впервые так подумав, усмехнулся – Византию еще воевать надо.

Вот и не отпускала Олега мысль, как этот поход устроить так, чтобы и добыча была, и людей не терять.

В таком деле ему всегда помощь Раголда с его товарищами нужна, поплыли купцы с товарами на разведку, не просто торгуют княжьим добром, но и смотрят, расспрашивают, узнают…

Ночью по Киеву разнесся тревожный звук била – стража била набат, поднимая горожан с теплых сенных мешков на полатях. Вскинулись многие, било звучало не одно, били во всех концах.

Олег одним из первых выскочил из ложницы, словно и не спал вовсе:

– Что?! Пожар? Хазары?!

Ему навстречу попался гридень с побелевшим перепуганным лицом:

– Князь… там…

Олег тряхнул его за плечи своими большими ручищами:

– Что?!

Но молодой дружинник только махнул в сторону двора:

– Там…

Толку от него не было. Князь бросился на крыльцо и замер от увиденного, как и те, кто был во дворе. По всему небу над Киевом полыхал пожар. Но это был пожар небесный! Ничего не горело у людей на земле, а над их головами огненные столбы ходили, точно борясь между собой. Такого киевляне не помнили, всех обуял ужас и восхищение одновременно. Всполохи горели стоймя самыми разными цветами, небо играло и переливалось. Постепенно во дворы высыпало все население Киева, люди стояли, задрав головы вверх, женщины ахали, прижимая руки к груди, мужчины почесывали затылки.

В одном дворе тоскливо завыла собака, ей ответила вторая в другом конце, потом третья… Горожан обуял ужас, животные воют не к добру, небесная красота грозила чем-то страшным.

Князь отправился на капище. Киевляне не удивились, куда, как ни к волхвам, идти сейчас. По тому, что князь распорядился готовить животных для жертв, поняли, что дело плохо, гневаются боги! Гадали киевляне, за что. Живет князь по Прави, да и весь город тоже, зря никого не обижают… И все же ропот пошел по Киеву, что это Олегу за убийство Аскольда. Люди легко поддаются на такие речи, скоро город гудел, что князь-де не славянин, на капище на Горе все боги в ряд стоят, которому теперь жертвы приносить станет? Перуну? Так не воюет давно. Велесу? Святовиду? Который из них разгневался?

На все вопросы ответил сам князь. Олег вернулся с капища скоро, киевляне только успели собраться на вече. Мрачен был, чернее тучи Перуновой. Смотрел на собравшихся людей и думал, что стоит одному крикнуть, что боги гневаются на него, Олега, за Аскольда, и с горожанами не справится даже варяжская дружина. Напряжение нарастало, князь заметил, как Торлоп положил руку на рукоять меча, за ним еще несколько гридней. Олег сделал знак, чтоб убрали, и шагнул вперед. Его голос, и без того сильный, загремел, зарокотал над толпой. Олег использовал всю силу, сейчас князя-волхва должны услышать все! Сейчас или никогда! Если проиграет, то уйдет, но не как из Ново Града, тогда он успел вовремя понять, что пора дальше, а вообще в небытие.

И Олег заговорил о гневе богов, о том, что жертвы будут принесены всем, о том, что эти жертвы помогут обратить божий гнев на врагов славян… Говорил спокойно и уверенно, а внутри билась одна мысль, только бы не спросили… только бы не спросили…