Варяжская дружина уходила почти вся, остались только те, кто завел себе в Ново Граде семьи. Это пугало и радовало ильменцев одновременно. Пугало потому, что хотя и жесток князь, тяжела его длань, а все под ним спокойнее. А ну как не вернется, что тогда? Снова искать себе главу?

Над Ново Градом гудело било, не набатное, просто сзывное. Двое рослых бирючей по очереди с размаху ударяли огромными деревянными колотушами по кругу из выделанной воловьей кожи, что натянут на здоровенный деревянный обруч. В хорошую погоду звук от него слышен на всю округу, но этот звук не беспокоит. Другое дело набат, в случае беды бьют в железную доску железным же куском частыми ударами. Даже в ковне такой звук от простого отличат, несмотря на свой немолчный перезвон. Люди выходят из домов, бросая даже спешные дела, и торопятся к Детинцу. Многие улицы в городе уже выстланы дубовыми досками, так ходить легче в любую распутицу. Леса вокруг много, не жалеют его новоградцы, где улицы побогаче да старосты кончанские поразворотистей, там грязь месить и после осенних дождей не надо. На Торговой стороне и дома крепкие, и тыны высокие, и улицы выстланы. На той, где Детинец, не везде чисто, но там князь с дружиной, вот вроде и кичатся жители, а зря, хотя у князя и дружина, но сила за Торгом, им живет город.

На вече людство старается встать не просто по концам, но даже по улицам. Избранные старосты следят за порядком, слишком шумных и ретивых задвигают назад, чтоб не мутили народ без толку, дали дело решить. Ближе к князю стоят бояре, у них своих людей много, крикнут что велено, голоса бояр всего слышнее. Но новгородские бояре не кичатся достатком, больше ценят дело, потому даже на вече явились в простом одеянии, в каком делами занимались.

Затихло било, значит, людство собралось, время князю показываться, слово свое молвить. Хотя и так новоградцы знают, что князь поведет речь о том, что уходит с караваном на Непру, интересно только, кто за него останется? Не сын же Рюриков Ингорь, тот мальчонка совсем.

Киндей степенно беседовал о видах на торг с соседом по улице Берёгой, когда услышал, как загудел народ, видно, князь появился из своего терема. Так и есть, Ольг, окруженный варягами, шагнул на крыльцо. Стоило ему поднять руку, приветствуя горожан, как вече враз затихло, приучены слушать князя внимательно, он зря людей звать не станет. Ольг стал говорить своим зычным голосом, что уходит с караваном, что берет с собой княжича, потому как пора и ему свет за Детинцем поглядеть, ума-разума набираться. Бывалые люди усмехнулись, Ольг княжича Ингоря не потому с собой берет, чтоб мир поглядел, а потому, что за него боится. Нашелся один, кто шумнул, мол, вернется ли князь обратно в Ново Город? Все затихли, интересно было услышать ответ. Ольг усмехнулся:

– Поживем – увидим. Но Ново Город не оставлю! Узнаю, что снова друг на дружку всерьез налезаете, приду и виноватых, и правых голов лишу!

Князь обвел притихший Новгород тяжелым взглядом, не обещавшим ничего хорошего ослушникам. Никто и не сомневался, что угрозу выполнит, только сразу в горячих головах заупрямилась мысль, что будет князь далеко-далеко… Вещий нахмурил брови:

– За меня пока остается боярство во главе с Добритой. Перед ним главы преклоните, с него спрос будет. Как жизнь повернет – не ведаю, но городу жить, как жили!

Князь еще говорил, точно задания распределял на свое отсутствие. И то верно, купец, когда в дальний путь уходит, тоже так распределяет. Сбор объявил через два дня, с собой не звал, точно и впрямь не торговый караван собирал. Но у новгородцев и своих дел полно, послушали и отправились работать.

Киндей подошел к боярину Твердиславу, что к купцам ближе стоял, спросил, к княжьему ли каравану примкнуть или самому отправляться? Тот кивнул на княжьего купца Раголда, что всегда его товары в Царьград возил:

– Спроси лучше у него.

Раголд действительно знал о княжьих думах больше других, но зря ничего не говорил. Свей хотя и молод, но умен и сметлив, Киндея оглядел с ног до головы, точно изучая, кивнул:

– Подойди завтра, поговорим.

Ингорь смутно помнил сборы, он еще тосковал по умершей матери, князю было не до него, и княжич маялся неприкаянным по теремному двору без дела один-одинешенек. Вот тогда он понял, насколько сидел за материной спиной, а теперь остался сиротой.

Но Олег не бросил Ингоря, наоборот, делал вид, что идет при нем простым воеводой. Только глупого мог обмануть такой ход, любому видно, как семенит маленький Игорь за огромным Ольгом на полшага сзади, как боится отстать, потеряться. Вот эту необходимость все время догонять, заглядывать в глаза и запомнил навсегда Игорь. Как он одновременно ненавидел князя Олега и боялся, что его попросту бросят! Ненависть осталась с ним до конца жизни. Князь Олег всю свою долгую жизнь учил Игоря, старался сделать из него сильного князя и одновременно слишком оберегал. Эта заботливость сыграла с Игорем злую шутку, нельзя научиться ходить, не набив шишек. Князь набьет их после смерти наставника, когда учиться уже будет поздно, а потому шишки поломают ему жизнь.

В Гнездове их встретили спокойно, все же в дружине Олега было немало кривичей, да и не ждали худого. Князь вошел во град один, Ингоря оставил в лодье. Только потом привезли мальчика в детинец, показали кривичам. Не слишком глянулся тем княжич, бледный, худой, глядел испуганно, точно спрятаться за спину своего большого родича норовил.

Ингорю Гнездов тоже не понравился, любопытных глаз много, таращатся на него, как на невидаль какую. Даже ножкой топнул, чтоб увели от людей скорее. Олег рассмеялся:

– Привыкай, княжич. Князь всегда на людях, учись так смотреть, чтоб вокруг тебя глаза долу опускали!

Хорошо Олегу, он большой, сильный, а Ингорь маленький и слабый…

Князь старался не задерживаться и все делал вид, что идет к грекам караваном, чтоб не успели Аскольду донести. Для этого даже товар кой-какой в Гнездове взяли.

Дальше двинулись к Любечу. Услышал Ингорь случайно, как воевода Торлоп говорил Олегу про детинец Любеча, что на горе стоит, брать трудно будет. Князь согласился, но был уверен в победе. И еще услышал тогда Ингорь то, что понял много позже – Олегу сообщили, что жена Вадима Храброго, убитого Рюриком, осталась жива и схоронилась с его малюткой-сыном. На эти слова князь ответил, что тоже ведает, потому и взял Ингоря с собой, а не оставил пока в Ново Граде. Мальчик не понял, о чем шла речь, но запомнил, что Вадимов сын для него угроза.

Любеч и впрямь пришлось воевать, но варяги быстро взяли детинец, многих порубили, город пограбили и сожгли. Олег скрипел зубами и старался быстрее увести дружину из Любеча. Торлопу он выговаривал, что нельзя оставлять за спиной обиженных. Тот захохотал во всю глотку:

– Ты прав, Ольг! Надо вернуться и всех добить!

– Всех не добьешь, а те, кто останется, соберут вокруг себя других недовольных и ударят в спину!

Воевода только отмахнулся:

– Отобьемся, князь!

К Киеву подошли рано утром. Оставив большую часть дружины прятаться за поворотом реки, Олег пересадил самых сильных варягов в две лодьи, укрыл их шкурами, как тюки с товаром, и, наказав Торлопу не соваться раньше времени, а главное, беречь Ингоря, уплыл с Раголдом к городу.

Ингорь не понял, почему воевода Торлоп остался, а купец Раголд ушел с князем. Торлоп в ответ усмехнулся:

– Хитер твой князь, хочет обманом Аскольда на берег выманить, точно это Раголдов купецкий караван, а не вои в лодьях.

Для Ингоря потянулись тревожные часы ожидания. Наконец на реке показалась лодья с сигналом, что можно подплывать. Олег справился с Аскольдом и Диром без дружины, а вот в город войти без своих воев не решился.

– Княже, по реке лодьи плывут!

Аскольд вскинулся:

– Откуда? Что так испугался?

Славич мотнул головой в сторону севера: