Силькизиф мрачно смотрела на ветви деревьев, которые ветер гнул чуть ни до земли. На ее родине ветров тоже хватало, но они несли соленый морской воздух, а не эту противную морось. Дважды в год ветер запирает воду озера Нево, не пускает ее в Варяжское море, вода останавливается и даже течет вспять. Страшное зрелище. Где берега пониже, там затапливает домишки чуть не по крыши. Если бы при этом было тепло, а то вода идет чуть не со льдом. Знобко, противно, даже дочь викинга ежится. Совсем другое дело морской ветер, что треплет волосы и края одежды среди волн! А еще Силькизиф никак понять не может этих славян, точно в ее крови и капли славянской нет. Ладожанам нравится лес! Княжеская дочь согласна иногда туда ходить, посидеть под деревьями, но жить среди зеленых великанов она не может. Силькизиф, как и отца, все давит и душит, а муж даже ничего не замечает.

Кроме того, Силькизиф скучно, здесь нет никаких развлечений, не бьются варяги, Рольф запретил всякие поединки, чтобы друг дружку не уничтожили, не наказывают рабов, никого не травят собаками… Да и рабов-то в Ладоге нет, все делают сами. Силькизиф узнавала, в других местах есть, а сюда их не привозят. На вопрос почему, ответили просто: «А зачем?» У княжеской дочери рабыни есть, они ее одевают, за ней ухаживают, но с рабынями разговаривать не станешь, а больше не с кем. Ладожанкам не до нее, вечно заняты своими домашними делами. Сначала Силькизиф решила, что просто из-за бедности, но потом увидела золотые гривны на их шеях, ручицы на запястьях, височные кольца с чернью да все другое и поняла, что не из бедности сами работают.

Рольфу она и раньше не очень нужна была, женился, чтоб конунгом стать, а теперь совсем в ее сторону не смотрит. Может, словенка есть, а может, просто не до женщин. Силькизиф зубами скрипела от досады, тонкие пальцы ломала, время-то идет, ее женская сила в самом расцвете. После первых двух дочек еще вроде и не поняла ничего, но как последнюю здесь родила, вошла в женскую силу, без мужчины уже не могла. А муж и в ложницу не заходит, не то что приласкать… Чего ему надо? Силькизиф статная, светловолосая, с крепкой грудью, широкими бедрами, вся налитая, ей ласки хочется. Стояла Силькизиф на крыльце, смотрела на варягов, что тюки со скорой таскали, отмечала, какой сильнее да проворней. Эх, мать у нее была вольная, не поглядела, что муж крутой, полюбила молодого викинга и слюбилась с ним, пока Рюрик по морям бегал. Это для викингов не ново, Геррауд и расправился с женой, как все, – ушла на дно посреди залива. Да только рассказывали, что головы и тогда не склонила, молча сама шагнула за борт, чтоб не бросали, как мешок. Красивая была, гордая, сильная, не то что эта Ефанда, в чем жизнь держится? И чего отец ее взял? Может, надеялся, что викинги на такую не позарятся в его отсутствие? Силькизиф хмыкнула – похоже!

Она так задумалась, что не заметила, что не отрываясь смотрит на одного из работающих молодцов, тот тоже поглядывал в ответ, а как она усмехнулась, решил, что это ему. Бросил тюк, который тащил, шагнул к крыльцу. Варяги народ грубый, но с женщинами разговаривать умеют, насмешливо смотрели глаза Бьёрна, зовуще. Для Силькизиф, которая думала совсем не о нем, это стало неожиданностью, но когда варяг оказался совсем рядом да так глянул, поддалась только на минутку и пропала. О чем говорили, и не помнила, только ночью вместо князя, который, как и ее отец, дома не сидел, в ложнице был Бьёрн. Поддаваясь сильным мужским рукам, Силькизиф ни о чем не думала, она была счастлива той единой минутой, ради которой ее мать своей жизни не пожалела.

Минута оказалась не единой, только у Бьёрна хватило ума быстро от княжьей дочери отступить, чтоб головы не потерять от княжеского меча, а его место быстро занял другой. Жена у конунга молодая, горячая, ей ласки нужны, а не мысли о величии. Хотела и получила, варягам тоже Силькизиф нравилась, какие посмелее, те и ублажали дочь конунга по мере сил.

Шепнули Рольфу, что у его жены снова молодой дружинник ночью был. Разозлился тот, проклятая баба, позорит перед всеми! Шел в ложницу, не таясь, топал, кажется, так, что все слышали, но гость от Силькизиф не успел выскользнуть. Рольф и смотреть не стал, кто это, махнул мечом, и покатилась голова прочь от голого тела. Так же, не глядя, сказал жене:

– Следующей будет твоя!

Княжья дочь сидела на ложе, в ужасе закрыв рот рукой, понимала, что еще немного – и с ней случится то же. Вся ложница была залита кровью, алая жидкость булькала, выливаясь из горла, голова откатилась в сторону и смотрела на Силькизиф не мигая. Рольф вытер свой меч о край ее одежды, брошенной на лавку, и спокойно удалился. Только тогда Силькизиф закричала, не удержалась и прибежавшая на ее крик прислуживающая девка. Труп молодого норманна Оланда унесли, ложницу вымыли, но Силькизиф долго не могла успокоиться, все ей чудился Рольф, стоящий с окровавленным мечом в руке над трупом юноши, который приглянулся его жене.

Хотела пожаловаться отцу, но подумала, что будет только хуже, и не стала. Геррауд никогда не считался с женщинами, которых брал к себе на ложе, их дело ублажать конунга ночью, а что они делают, когда конунга ублажать не нужно, то его не интересовало. Но Рюрик тоже не простил бы измены, хотя сам имел много женщин. Таковы варяги, да и не только они…

Немного погодя снова позвал Рюрик Рольфа к себе на Ильмень. С одной стороны, доволен тот, надоело без дела в Ладоге сидеть, с другой – опасно, вдруг конунгу кто шепнул что, либо Силькизиф нажаловалась или, того хуже, Ефанда. Хотя не верил Рольф, что Рюрик может в угоду женщине лучшего дружинника убить или даже наказать, но и Рюрик не тот стал. Одна мысль – как обратно вернуться. Не понимал его Рольф, не успел здесь на ноги встать, как уже домой глядит. Не было такого с Рюриком, стареет, что ли?

Жену Рольф видеть не может, все чудится, что рядом на ложе лежит труп того молодого норманна. А с ним самим-то что?

Достал руны, попробовал раскинуть, выходило, что нечего пока опасаться, только много позже, где-то в конце жизни, выходила черная метка, но не сейчас. Как все люди, Рольф не любил загадывать о дальнем, всем помирать, нет на земле вечных, что же пока беспокоиться? А руны показывали и дорогу, и власть. Сладко томилось сердце у Рольфа, этот знак он очень любил, да только не всегда он варягу выпадал. Больше пришлось под чужой властью ходить, под Рюриком вот. Тот раньше был боевой, много народу примучали, со многих дань взяли. Хоть ту же Ладогу вспомнить, хорошо расплатились ладожане с ними в прошлый приход, а теперь вот снова кликнули. И не вспоминают, что их обидели, точно то не Рюрик был…

Руны показывали, что к Рюрику плыть не опасно, а рунам Рольф верил, он не только гадать мог, но и силы нужные в тяжелый момент призывать на помощь. Может, еще и из-за этого побаивались варяги Рюрикова зятя. Раньше и Силькизиф боялась, а потом привыкла и страх и ум потеряла. При одном воспоминании о жене у Рольфа холодок по коже пошел. И вдруг решил оставить ее в Ладоге! А детей, что плодить станет, пусть в Волхове топит, ему на глаза не показывая, не то он ее саму притопит! Дурная женщина стала, может, не подумав, опозорить.

Так и сделал, а на вопрос Рюрика, почему жену с собой не взял, ответил, что не хочет каждый вечер очередного дружинника на ее ложе убивать. Захохотал Геррауд, мол, сам, что же, не справляешься? Рольф плечом дернул:

– Дела бросить надобно тогда, только ее и ублажать, а я не для того сюда приплыл, чтоб с женщиной в постели валяться!

– А для чего? – вдруг хитро прищурил свои круглые черные глаза Рюрик. Смотрит пытливо, не отводит.

Только и Рольфу уже надоело свои прятать, выдержал взгляд, усмехнулся:

– Варяг для завоеваний создан, а не для женских услад.

Покачал головой Рюрик:

– Ты мне не про всех, ты про себя говори!

– И про себя то же могу сказать. Я пришел с тобой, чтоб земли славянские под себя взять да дань с них брать.