А директор, спустившись в бассейн, набрал немного воды из дождевой лужицы, поднялся снова и побрызгал этой грязной водой на дамочку, привел ее в чувства. И повёл в сторону административного здания, закрывая ей обзор на то, как тащили дядю Колю по направлению в столовку. Директор все ей говорил:
- Лидия Михайловна, вам показалось. У нас тут очень жарко. Какой Ленин! Пойдемте, оцените, как вкусно у нас кормят повара!
А дядю Колю я так больше и не увидела, поэтому не удалось с ним пообщаться.
На окончании смены, действительно, громко крикнули Таню для награждения. Я ее толкнула, а воспитателю сказала, что я захотела, чтобы Таня грамоту получила, дескать, иначе ее дома родители побьют за плохие показатели в лагере. Но Таня стала психовать, потому что очень стеснялась привлечения к себе внимания и вообще, она не понимала, зачем ее вызывают. Второй раз произнесли ее имя и фамилию - я стала ее сильнее выталкивать, и тут Таня пыталась пошире раскрыть рот и разреветься на глазах у всех. Я сообразила влёт, что надо менять тактику, иначе меня могут "спалить" и вывести мое самозванство на чистую воду в последний день лагеря. Я уверенно сказала: "Таня иди быстрее - грамота для меня, а конфеты - целое ведро тебе дадут. Представляешь, конфеты шоколадные! На все лето жрать хватит! Только если меня спрашивать будут, скажи, что я ногу подвернула, а то конфеты не дадут". Таня тут же побежала, когда фамилию ее произнесли третий раз и уже собирались звать других награжденных.
Где ведро конфет?
Директор спросил мою сестру: "А тебе что нужно?". "А я Таня Улич!"- сказала моя двоюродная сестра.
- А, подожди, так ты же стенгазету не рисовала!
- А так это моя сестра, она ногу подвернула, дайте мне конфеты, пожалуйста, - и Танька снова пыталась расплакаться.
Директор, успевший до построения переодеть рубашку - был он на жаре в теплой вязаной кофте, отчего пот тек по его щекам градом, дал ей поспешно связку конфет и грамоту всунул под руку.
- А ведро?
- Какое ведро, девочка? - удивлено спросила стоявшая рядом с директором женщина в очках, которую так никто и не представил
- Какое ведро? - переспросил директор, уже с нотой визга в голосе и смахивая пот со лба.
- Сестра сказала, что ведро конфет дадут, если я выйду! А где ведро!
- Сестра твоя пошутила, в стране большой дефицит с конфетами, а в Африке дети и вовсе голодные. Иди, и так целая связка, и от этого количества может попа слипнуться. Так, кто там дальше из ребят...
А заканчиваться смена должна была помпезным рокотом барабана, под который поднимался бы по облупленному столбику с заедающим канатом, советский флаг - алый, величественный. (Раньше один раз канат совсем застрял, но его перетягиванием в разные стороны, а еще пинками по столбику толстый физрук снова "привел в чувства").
Но сейчас вместо барабана звучал баян - на нем истошно играл гимн Советского Союза грустный гномик-вожатый с подбитым глазом и в помятой пилотке. Только бубенчика на этой пилотке не хватало.
...Все когда-то заканчивается. В этот последний день лагерной смены мы, обожравшись конфет и халвы, еще истошнее, чем раньше горланили главную песню пионерского лагеря - песню про орленка, который высоко взлетал в небо, аж выше солнца.
Никто мое самозванство так и не выявил, никому дела не было до того, кто я на самом деле, как моя фамилия, какое у меня, в конце концов, имя. У меня даже прописка была магаданская. Я была для всех взрослых в лагере, и даже для дяди Коли, называвшего меня просто "доча", маленькой гаечкой в большой советской машине жизни. От меня требовалось вовремя вставать, есть, ночевать в коттедже, а то, что я прогуливала многие мероприятия, кроме дискотеки, на это особо никто не обращал внимания - ни я одна такая прогульщица.
Вернувшись к бабушке из лагеря, мы с Танькой надеялись, что сразу поедем на дачу, где уже поспела малина и крыжовник, как это было всегда в начале августа в Казахстане. Это же какое чудо - малина, крыжовник!
Но не успели мы приехать и попить для начала чаю с клубничным вареньем, вдруг по радио объявляют о том, что скоро начнется землетрясение и надо всем выходить на улицу, и что брать надо с собой только все самое необходимое. Если кто не успеет, надо было вставать в пролет двери и попытаться остаться живым.
Я все это с ужасом слушала, у меня аж мурашки по коже "поползли", ведь радиоведущая говорила это невозмутимо, будто про закрытие лагерной смены сообщала, а не про предполагаемое буйство стихии.
Но когда Танька спокойно сказала, что уже не первый раз такое в их казахстанском городе произносят по радио, и что никакие землетрясения еще никого не унесли на тот свет, я успокоилась. Хотя в Алма-Ате, столице Казахстана еще чаще давала о себе знать магнитуда и в 5 и выше баллов. А тут обещали чуть ли ни семь баллов!
Но выходить на улицу, выполняя поручения радио, как самого важного "господина" в советском доме, требовалось и брать с собой все самое необходимое - тоже.
Не знаю, что имел в виду радиоведущий, говоря о самом необходимом, может, медикаменты и воду, но во дворе творилось нечто странное. Наверное, великому художнику Иванову, рисовавшему Христа и толпу, даже и не снилось. Да, вообще, ни одному художнику, даже с большой фантазией не приснится, как люди тащат за собой все необходимое - а это не только продукты, но и холодильники, телевизоры, у кого-то видеомагнитофоны и даже громоздкие компьютеры. Более того, в сильную жару - чуть ли не в сорокоградусную - многие женщины надевали пальто с разными меховыми воротниками и тяжелые шубы - кто бобровые, кто лисьи. С них стекал пот градом, а они в них ходили по двору и чего-то ждали.
Моя бабушка, которая надевала на голову толстую шаль и искусственную "чебурашковую" шубу, тоже брала, по ее мнению самое необходимое, - это бидон с поставленной в нем бражкой. Причем, демонстративно брала, громко заявляя дедушке, что хоть в последний раз от души напьется перед тем, как типа хорошо тряханет и все уйдут с домами и прочим под землю.
После того, как страшное землетрясение произошло ранее в Ашхабаде, наш восточно-казахстанский городок верил, что вдруг может и нас так тряхнуть, что мало не покажется. Откуда знаешь - один раз по радио передали, второй, а на третий раз точно - баллов будет больше обычного.
Городок, названный в честь русского геолога, находился на границе с РСФСР, и поэтому проживало в этом населенном пункте больше русских, чем казахов, а также было много, как я говорила, немцев, которые ко всяким сборам, наверное, по родовой привычке были готовы. Надо - значит, надо.
Только вот дедушка - истинный славянин, родители которого переселились в Казахстан с Алтая, был совершенно невозмутим. Никуда он не спешил, ничего не собирал - ни документы, ни имеющийся в доме холодильник и наполовину работающий черно-белый "телик". Он все ворчал: "Ничего, войну пережили, сколько я японцев военнопленных охранял, ничего! Холод, голод пережили! Землетрясением каким-то нас не испугаешь! Не на тех напали!". И дедушка подходил к двум своим большим "иконам-плакатам" в доме - к портрету-репродукции Александра Пушкина и к репродукции "Мадонны" Леонардо де Винчи. Он не был ни коммунистом, ни диссидентом. Он просто от всего этого держался по возможности особняком, а Пушкин и "Мадонна" для него и были самыми высшими явлениями на земле, которые по его мнению олицетворяют человечество. С ними разговаривал, их любил, этот простой кузнец с большими бицепсами.
Когда бабушка во время землетрясения с бражкой и в шубе отправлялась во двор, зло ей говорил:
- Мозги тебе вот хорошо тряхнуло бы, а то совсем сопьешься от этой бражки. В стране ведь алкогольная кампания ведется, только толку-то от нее, как от козла молока - люди еще больше пить стали. Один зять Вадим чего стоит.
