– Да, – заглядывая ей в глаза, с улыбкой согласился Фердинанд. – Я такой же новичок в этом обществе, как, думаю, и вы, леди Сара. Обычно я избегаю таких сборищ.

– Почему сегодня вы сделали исключение?

– Потому что Ангелина сказала, что тут будете вы, – с хитрой улыбкой ответил Фердинанд.

Вот и Кимбли сказал ей то же. Неужто оба джентльмена в нее влюбились? Или знали, кем она была для Джоселина?

– Вы споете? – спросил Фердинанд. – Если я уговорю кого-нибудь вам аккомпанировать, вы будете петь? Только для меня, если не хотите для кого-то другого. У вас самый замечательный голос из всех, что мне доводилось слышать.

Она спела шотландскую балладу под аккомпанемент мисс Мейтан. Все слушали с огромным вниманием, с большим, чем досталось на долю других исполнителей. Многие перешли из других комнат в музыкальный салон. И среди них герцог Трешем.

Он стоял в дверях гостиной, наблюдая за тем, как Джейн улыбается, принимая аплодисменты. Элегантный, подтянутый, по-мужски обаятельный и совсем не похожий на человека, стоящего у порога смерти.

Их взгляды встретились на несколько бесконечных мгновений. Они не заметили внезапного оживления среди гостей, пробежавшего по залу шепота. Джейн отвела взгляд и все успокоилось.

– Черт побери! – прошептал лорд Фердинанд – Джейн уступала место у инструмента другой юной леди, – Что она тут делает?

Рядом с Джоселином стояла леди Оливер. Ее Джейн увидела, лишь когда вновь взглянула в направлении гостиной. Она улыбалась и что-то говорила ему. Он отвечал. Леди Оливер положила ладонь на его плечо.

Лорд Фердинанд наконец проговорил:

– В буфетной подают закуски. Пойдемте туда? Вы позволите за вами поухаживать? Вы голодны?

– Я умираю от голода, – сказала Джейн, непринужденно улыбаясь и беря его под руку.

Вскоре она уже сидела за маленьким столиком перед тарелкой, полкой всяких деликатесов, в обществе Фердинанда и еще четверых гостей – молодых людей того же возраста. Джейн так и не смогла вспомнить, о чем она с ними говорила, что отвечала. И что ела и ела ли вообще.

Он пришел. Словно дуэль для него была незначительным эпизодом. А его жизнь ничего для него не значила. И он позволил этой женщине касаться себя. Говорить с ним, не одернув ее прилюдно. Тем самым он в глазах общества выглядел виновным в адюльтере, но это его нисколько не смущало, он не считал нужным соблюдать дистанцию между собой и своей любовницей, замужней дамой. Неужели и это входит в понятие мужской чести?

Наконец лорд Фердинанд вывел ее из буфетной и повел обратно в гостиную. Джейн размышляла, прилично ли найти тетю Генриетту и предложить ей покинуть вечер прямо сейчас. Продержаться здесь еще целый час, не упав в обморок и не устроив истерику, она просто не сможет.

Кто-то вышел из дверей, ведущих в салон, как раз в тот момент, когда они с Фердинандом собирались зайти туда. Джоселин! Он схватил ее за руку и молча посмотрел на брата, тот так же молча убрал свою руку и вошел в салон без нее. Странно, но она тоже хранила молчание.

Он повел ее назад, к входу, затем свернул налево, в неосвещенный коридор. Повернул спиной к двери, все еще держа ее за запястье. Он был суров и мрачен. Но глаза, его глаза прожигали ее страстью, горем, тоской и отчаянием. И она не в силах была оторваться от его глаз, онемевшая и едва живая.

Тишина полнилась непроизнесенными словами. Грозила взорваться ими.

«Я могу умереть завтра или послезавтра».

«Ты готов покинуть меня. Ты готов умереть – это безумие».

«Это может стать прощанием».

«Навеки. Но я не смогу смотреть в глаза вечности без тебя!»

«Моя любовь».

«Моя любовь».

Но он молча сгреб ее в объятия и крепко прижал к груди. Крепко, как будто хотел вобрать в себя. Она прижалась к нему, словно хотела раствориться в нем, стать частью его. Она чувствовала каждую клеточку его тела, вдыхала его запах и слышала биение его сердца.

Возможно, в последний раз.

Он нашел ее рот своим в темноте, и они целовали друг друга, забыв обо всем. Джейн чувствовала его жар, его вкус, его сущность. Все остальное не имело значения. Важно было одно-единственное – он с ней. Джоселин был воздухом, которым она дышала, сердцем, что билось в ней, душой, что делала значимой жизнь. Господи, вот он здесь, теплый и живой, – в ее объятиях.

Она никогда и никуда его не отпустит. Никогда.

Но он поднял голову, посмотрел на нее долгим затуманенным взглядом, затем отпустил руку – и ушел. Ока слушала звук его все удаляющихся шагов, и знала, что теперь она одна.

Более одинока, чем когда-либо. Она смотрела перед собой ничего не видящими глазами.

Но никто из них так и не сказал ни слова.

– Вот вы где, – услышала она вдруг рядом тихий голос. – Позвольте мне проводить вас к леди Уэбб. Попросить, чтобы она отвезла вас домой.

Джейн даже не смогла ответить сразу. Но когда она проглотила тугой комок в горле, она вышла из мрака на свет и сказала со всей решимостью:

– Нет, благодарю вас, Фердинанд. Леди Оливер все еще здесь? Вы не могли бы отвести меня к ней?

Фердинанд колебался.

– Не думаю, что вам следует беспокоиться на ее счет, – сказал он. – Трешем не…

– Я знаю. О, я очень хорошо это знаю. Но я хочу поговорить с ней. Пришло время кому-нибудь это сделать.

Фердинанд, все еще не чувствуя уверенности в том, что поступает правильно, взял ее под руку и повел в гостиную.

Леди Оливер явно пребывала в замешательстве, не зная, к кому ей присоединиться. Она стояла в одиночестве в центре гостиной, обмахивалась веером и презрительно улыбалась, словно стремилась доказать всем и каждому, что просто не видит тут достойных собеседников, потому и предпочитает одиночество.

– Готов поспорить, что и приглашения ей никто не посылал, – пробормотал Фердинанд. – Леди Сангстер не стала бы приглашать одновременно ее и Трешема. Но чувство такта и воспитание не позволяют хозяйке дома выпроводить непрошеную гостью. Вы уверены, что хотите с ней говорить?

– Да. Но вам не стоит оставаться с нами. Спасибо вам, вы очень добры.

Фердинанд несколько скованно поклонился леди Оливер, которая, увидев Джейн, недоуменно подняла брови.

– Ну, – сказала она, дождавшись, когда Фердинанд отойдет, – знаменитая леди Сара Иллингсуорт собственной персоной? И что я могу для вас сделать?

Джейн собиралась увести леди Оливер в буфетную, но они и без того оказались словно на маленьком островке, где можно было говорить без оглядки. Музыка и гул голосов заглушал их.

– Вы можете сказать правду? – спросила Джейн, глядя леди Оливер прямо в глаза.

Леди Оливер раскрыла веер и стала медленно обмахиваться….

– Правду? И какой правды вы добиваетесь, смею вас спросить?

– Вы рисковали жизнью мужа и герцога Трешема потому, что не пожелали сказать правду, – проговорила Джейн. – Теперь вы готовы рискнуть жизнями ваших двух братьев и, того же герцога Трешема. И все потому, что вы не сказали правду?

Леди Оливер заметно побледнела и перестала обмахиваться веером. Несомненно, она только что испытала шок. Она не знала о предстоящей дуэли до этого самого момента. Но скоро она овладела собой и вновь с беззаботным видом заиграла своим веером.

– Я считаю, что мне повезло, мои братья способны за меня постоять, леди Сара, – холодно сообщила она. – Чего вы хотите? Чтобы я отозвала их и спасла жизнь вашему любовнику? Вам же лучше, если он умрет на дуэли. Вы будете избавлены от унижения быть выброшенной как ненужная тряпка, когда вы ему опротивеете. Именно так Трешем поступает со своими девками.

Джейн смотрела на нее со спокойным презрением.

– Вы не заставите меня уклониться от темы. Я хочу и требую, чтобы вы сказали правду, леди Оливер. Герцог Трешем никогда не был вашим любовником. Но он всегда был и остается джентльменом. Он скорее умрет, чем станет опровергать слова леди, унижая ее публично. Вопрос состоит лишь в том, являетесь ли вы леди. Позволите ли вы джентльменам страдать и даже погибнуть лишь потому, что ложь ласкает ваше тщеславие и вы предпочитаете ее правде?