Джейн решила – хотя и не стала говорить об этом, – что не будет выходить из своей комнаты весь вечер. Побледнев, она до боли сжала кулаки, так что побелели костяшки пальцев.

– Скажите мне, мисс Инглби, у вас есть наряд более приличный, чем тот, что сейчас на вас?

Нет, конечно, она не выйдет из своей комнаты.

– Мне он не понадобится, – заявила девушка. – Я не могу быть вашей гостьей. Я не гожусь на эту роль.

Трешем с усмешкой проговорил:

– В этом, мисс Инглби, вы абсолютно правы. Но вы не ответили на мой вопрос. И не делайте такое лицо. Вы сейчас похожи на капризного ребенка.

– У меня есть муслиновое платье, ваша светлость. Но я не надену его. Оно не соответствует моему положению.

– Завтра вечером вы его наденете. И вам придется как-то… причесаться. Я узнаю у Бернарда, какая из горничных умеет делать прически. Если таковой не найдется, я, возможно, приглашу горничную сестры.

Джейн чувствовала головокружение.

– Но вы же подтвердили, что я не могу быть вашей гостьей. Чтобы сидеть в своей комнате, мне ни к чему надевать муслиновое платье и делать замысловатую прическу.

– Не глупите, Джейн. Завтра я собираюсь накормить гостей ужином, а также предложить им карты и музыку – то, что обычно предлагается гостям, когда среди приглашенных есть дамы. Все дамы, знаете ли, умеют играть на музыкальных инструментах. Мамаши считают своим долгом обучить дочерей барабанить по клавишам или щипать струны. Думают, наверное, что так их дочерям будет легче проложить путь к сердцу и кошельку мужчины.

– Но вы, я полагаю, это не одобряете.

– Вы так считаете? – Джоселин усмехнулся. – Видите ли, цинизм – такая же неотъемлемая часть моей личности, как титул и состояние. Чем выше титул, тем больше цинизма, скажу я вам. Когда же герцогский титул приходит к человеку в семнадцать лет… Я постоянно только тем и занимаюсь, что доказываю всем и каждому, что более бессердечного негодяя, чем я, нет во всем королевстве. Но все мамаши обхаживают меня, словно я архангел Гавриил, а папаши ищут со мной знакомства. Не говори уже о самих девицах.

– Как-нибудь вы влюбитесь в одну из таких девиц и начнете обхаживать ее для того лишь, чтобы с болью узнать, что она просто потешается над вашими ухаживаниями. Вы недооцениваете женский ум, ваша светлость. Вы считаете себя величайшим подарком для любой юной леди и потому презираете тех, кто добивается вашего внимания. Но есть и умные женщины в этом мире, уверяю вас.

Джоселин сделал вид, что сердится. Однако Джейн нисколько не сомневалась, что заметила смех в его глазах.

– Мисс Инглби, я хотел бы уточнить… Скажите, понятие «этот мир» распространяется и на исламские страны или же ограничивается той частью света, где исповедуют христианство?

Джейн невольно улыбнулась, однако промолчала.

– Но мы отвлеклись от темы, – продолжал герцог, взглянув на девушку так, что по спине у нее пробежали мурашки. – Вы, мисс Инглби, будете главным украшением вечера. Вы споете для моих гостей.

– Нет!

Она стремительно поднялась со стула.

– Споете, – сказал Трешем. – Я даже буду вам аккомпанировать. Полагаю, что должен признать перед светом свой грех – должен признать, что поигрываю на фортепьяно время от времени. Не думаю, что мое мужское эго пострадает от того, что я всего лишь подыграю вокалистке. Так вы думаете, мне стоит сыграть?

– Нет. Вернее, не надо аккомпанировать мне. Я не певица и не желаю ею становиться. Вы не можете меня заставить и не думайте, что вам это удастся. Я не желаю, чтобы надо мной потешались.

– Я заплачу вам пятьсот фунтов, Джейн.

Она набрала в легкие побольше воздуха, собираясь дать герцогу достойную отповедь, однако в последний момент передумала.

– Пятьсот фунтов? – спросила она недоверчиво, глядя на Трешема. – Как это глупо и смешно!

– Я могу себе это позволить. Я хочу, чтобы вы спели для моих гостей и чтобы они почувствовали то, что почувствовал я минувшей ночью. У вас редкий талант.

– Не думайте, что сможете склонить меня на свою сторону лестью, – проговорила Джейн, но ее мысли уже приняли иное направление.

Пять сотен фунтов! Она долго сможет не работать. И сможет исчезнуть, скрыться в месте более безопасном, чем этот дом. Она даже может уехать туда, где ее не станут искать.

– Пятьсот фунтов избавят вас от необходимости искать работу немедленно, не так ли? – сказал герцог, очевидно, прочитав ее мысли, разумеется, не все.

«Но сначала надо предстать перед гостями, – размышляла Джейн. – А есть ли в Лондоне кто-нибудь, кроме графа Дербери, кто знает меня лично, кто узнает во мне леди Сару Иллингсуорт? Маловероятно. Но вдруг такой человек все же окажется в доме?»

– Я готов даже добавить «пожалуйста», Джейн, – сказал он.

Она посмотрела на него с упреком, однако промолчала.

А может, граф Дербери окажется среди гостей? Существовал лишь один способ это выяснить – попросить у Куинси список приглашенных.

– Я подумаю, – сказала Джейн; она старалась не выдать своего волнения.

– Большего мне от вас сегодня не добиться, не так ли? – спросил Трешем. – Вы не можете капитулировать слишком поспешно, чтобы не создалось впечатление, что вы позволили себя уговорить. Что ж, я подожду. Но вы должны ответить «да». Я на это настроен. Завтра днем порепетируем.

– Мне кажется, у вас опять болит нога, – сказала Джейн. – Полагаю, вы не захотите признавать, что сглупили, выехав сегодня из дома. И еще большую глупость вы совершили, пробыв вне дома так долго. Позвольте помочь вам дойти до вашей комнаты. И надо попросить слугу, чтобы принес таз с холодной водой.

– Я пытался научить своего брата отличать морду лошади от хвоста. Слишком уж крупную сумму я поставил на него в клубе. Так что, мисс Инглби, я намерен сделать все, чтобы он выиграл гонки.

– Как глупы мужчины! Голова забита неизвестно чем, а энергия тратится на что-то… совершенно незначительное. Если Фердинанд пострадает во время гонок, вы поймете, что его здоровье куда важнее, чем какой-то выигрыш.

– Если вы закончили, мисс Инглби, можете приступать. Кажется, вы хотели мне помочь. Но сначала позовите слугу.

Джейн вышла из комнаты, не сказав ни слова.

Что, если в городе уже знают, как она выглядит? Что, если она выйдет к инструменту, а гости все как один встанут и, выставив укоряющие персты, назовут ее воровкой и убийцей? Впрочем, приходилось признать: в этой определенности было хоть какое-то облегчение.

Джоселин не часто принимал гостей, но если уж принимал, то с размахом. Повар ворчал, выражая недовольство, – оказывается, его заранее не предупредили о том, что ожидаются гости. А ведь предстояло приготовить не только шикарный ужин, но и десерт, чтобы подать его ближе к полуночи. Но повар хоть и ворчал, дело свое знал, и никто не сомневался в том, что он прекрасно управится.

Дворецкий же не ворчал, но слуги под его руководством потрудились на славу – в доме не осталось ни пылинки, все блестело и сверкало. И повсюду были расставлены заказанные секретарем роскошные букеты.

Как и предполагал Джоселин, приглашение приняли почти все, даже если для этого пришлось ответить отказом тем, кто разослал приглашения заранее. Впрочем, в этом не было ничего удивительного – не так уж часто в Дадли-Хаусе принимали гостей.

Джоселин распорядился, чтобы к Джейн была приглашена женщина, умеющая делать прически. Он даже подумывал о том, чтобы отвезти девушку к модистке – у него были на примете хорошие мастерицы, – но в конце концов решил этого не делать. Герцог опасался, что в таком случае Джейн наотрез откажется петь. Но даже если бы не отказалась… В новом платье она выглядела бы совсем как леди, и гости начали бы задаваться вопросами о том, кто ока такая и почему оказалась в Дадли-Хаусе.

После полудня они отрепетировали несколько песен, и герцог еще раз убедился в том, что Джейн обладает незаурядными вокальными данными.