– Конан, седлай моего коня, – сквозь зубы процедил Джоселин; боль усиливалась, и он с трудом удерживался от стона.

Приятели герцога тотчас же оживились.

– Трешем, это безумие! – воскликнул один.

– Воспользуйся моим экипажем, Трешем, а я пойду пешком, – предложил другой. – Потом пришлешь мне коляску.

– Не подходи к нему, Броум. Видишь, он не в себе.

– Держись, старина! Покажи им, чего ты стоишь.

– Подайте мне коня, черт возьми, – прошипел Трешем. Он с силой сжал плечо девушки, но она и виду не подала, что ей больно. Лишь вполголоса проговорила:

– Теперь я наверняка опоздаю и потеряю место.

– Вот и прекрасно, – проворчал Трешем.

Несмотря на протесты хирурга, друзья выполнили просьбу Джоселина и подвели ему коня.

– Замолчите! – презрительно бросил Трешем, повернувшись к доктору. – Добравшись до дома, я вызову своего личного лекаря. Ему я доверяю больше, чем вам. У него, во всяком случае, хватит ума на то, чтобы не предлагать мне ампутацию. Помоги мне забраться на коня, – сказал он, взглянув на девушку.

В этот момент к герцогу подошел Оливер.

– Я не считаю, что получил сатисфакцию, Трешем, – проговорил лорд Оливер срывающимся голосом. – Хочу, чтобы вы знали об этом.

Оливер был смертельно бледен; руки его дрожали. Глядя на него, можно было подумать, что это именно он получил серьезное ранение.

– Не сомневаюсь, – продолжал Оливер, – что вы воспользуетесь этим досадным инцидентом для того, чтобы окончательно обесчестить мое имя. И все станут насмехаться надо мной, когда узнают, что вы допустили этот оскорбительный жест – выстрелили в воздух.

– Надо полагать, вы предпочли бы умереть?

Что касается самого Джоселина, то он сейчас предпочел бы быть покойником – мертвые не чувствуют боли. А боль все усиливалась, и требовалась редкостная сила воли, чтобы не потерять сознание.

– Если вам дорога жизнь, впредь вы будете держаться подальше от моей жены, – сказал лорд Оливер. – В следующий раз я не стану оказывать вам незаслуженную честь, вызывая на поединок, Я просто пристрелю вас как собаку. Вы вполне этого заслуживаете.

Не дожидаясь ответа, лорд Оливер зашагал прочь.

– Позор! – послышалось со всех сторон.

Однако в возгласах зрителей звучало не столько осуждение, сколько разочарование – ведь их лишили захватывающего зрелища. Многие не отказались бы посмотреть, как раненому ампутируют ногу прямо на зеленой травке Гайд-парка.

– Я сказал, помоги мне сесть на коня! Ты слышала?! – Джоселин по-прежнему опирался на плечо служанки.

Конан же тем временем держал под уздцы Кавалера, гнедого герцога.

Если бы на карту не была поставлена его честь, Джоселин, возможно, так и не смог бы взобраться на коня. Конан, хоть и не одобрял действия друга, молча помог ему.

«Если даже одна пуля причиняет такую боль, то что же сказать о страданиях тех, кто получал сразу несколько? Они, должно быть, настоящие мученики», – думал Трешем. Что бы герцог ни говорил хирургу, он и сам не был уверен в благополучном исходе. Пуля застряла очень глубоко и вполне могла вызвать заражение. Трешема мутило при одной мысли о том, что его ожидало. Стиснув зубы, он взял поводья из рук Конана.

– Я поеду с тобой, Трешем, – сказал ему друг. – Но уверяю тебя, ты сглупил.

– А я поеду с другой стороны, – вызвался виконт Кимбли. – Чтобы тебя подхватить, когда ты начнешь падать. Но ты молодец, Трешем, – добавил виконт, – Хорошо осадил этого коновала.

Служанка взглянула на герцога.

– Я уже полчаса как должна быть на месте, – заявила она. – Опоздала же из-за вашей идиотской дуэли.

Джоселин хотел сунуть руку в карман сюртука, но вдруг заметил, что на нем по-прежнему лишь рубашка и бриджи.

– Конан, поищи в кармане моего сюртука соверен, – проговорил герцог в раздражении, – а когда найдешь, брось его этой девке, пожалуйста. Полагаю, эта сумма с лихвой покроет ту, что ей платят за полчаса работы.

Но служанка не стала дожидаться подачки. Девушка уже шагала в сторону рощицы, и было совершенно очевидно, что она оскорблена и возмущена.

Барон Поттер, глядя ей вслед, с усмешкой проговорил:

– Хорошо еще, что эти модистки не могут вызывать на поединок пэров Англии. Иначе завтра утром пришлось бы тебе, Трешем, снова стреляться. И знаешь, – добавил он со смешком, – я крепко подумал бы, прежде чем ставить на тебя.

Джоселин промолчал. Эта девчонка не стоила того, чтобы говорить о ней. В любом случае ему сейчас было не до нее. Сейчас герцогу предстояло совершить подвиг – добраться до Гросвенор-сквер, где находился Дадли-Хаус, его дом, его крепость.

Джейн Инглби довольно быстро поняла: здесь, в Лондоне, ей никто не поможет, а той небольшой суммы, что ока взяла с собой, хватит от силы на месяц, даже если считать каждый фартинг. В поисках работы девушка ходила из магазина в магазин, из агентства в агентство. И вот через две недели, когда кошелек ее почти опустел, ей наконец-то удалось найти место помощницы модистки. Работать приходилось с раннего утра до позднего вечера, причем за мизерную плату. Хозяйка же, некая мадам Лорен, отличалась весьма скверным характером. Эта особа, общаясь с клиентами, говорила с ужасным французским акцентом и жестикулировала на французский манер. Оставшись же наедине со своими работницами, она мгновенно забывала французский и обнаруживала прекрасное владение простонародным английским, причем говорила без всякого акцента.

Но как бы там ни было, работа могла прокормить Джейн и даже позволяла оплачивать крохотную комнатушку, которую ей удалось снять в далеко не лучшем лондонском районе.

Вот уже два дня у нее была работа, и сегодняшний день – третий… Но она опоздала. Не хотелось и думать о том, что ее ждет. Даже если бы у нее имелась серьезная причина для опоздания, едва ли кто-то стал бы принимать это в расчет. И уж совсем не приходилось рассчитывать на понимание, если она расскажет мадам Лорен правду.

Все случилось именно так, как и предвидела Джейн. Через пять минут после прихода в мастерскую Джейн Инглби уже покидала ее, и, кажется, навсегда.

– Надо же, – заявила мадам, выслушав объяснения девушки, – два джентльмена дрались на дуэли! Ты что, не в своем уме? Никто больше в Гайд-парке дуэлей не устраивает! Если кому захочется выяснять отношения, сейчас для этого едут в Уимблдон.

Джейн не могла сообщить хозяйке имена дуэлянтов, хотя она запомнила, что к одному из них, черноволосому и надменному, к тому, кого ранили, обращались Трешем. И еще, кажется, кто-то упомянул, что он живет на Гросвенор-сквер.

– Трешем? На Гросвенор-сквер?! – всплеснув руками, воскликнула хозяйка. – Да, это многое объясняет. Более безрассудного и отчаянного джентльмена еще надо поискать, хотя в Лондоне второго такого, пожалуй, и не сыщешь. Он сродни самому дьяволу!

Джейн вздохнула с облегчением. Все-таки ей поверили. Но мадам тут же запрокинула голову и издевательски захохотала. Затем обвела взглядом мастерскую, словно призывая работниц разделить ее веселье. И все захихикали, желая угодить мадам.

– Ты хочешь сказать, что герцогу Трешему потребовалась помощь помощницы модистки? – спросила хозяйка. И тут же, не дожидаясь ответа, заявила:

– Меня не проведешь. Ты шла мимо, увидела кое-что интересное и осталась таращиться, гусыня ты глупая. Скажи, они стащили с герцога штаны, чтобы посмотреть рану? И ты убедилась, что штаны его не ватой набиты?

Работницы снова захихикали, и Джейн почувствовала, что краснеет.

– Так, значит, вы называете меня лгуньей? – напрямик спросила Джейн; в этот момент она совершенно не думала о том, что может лишиться места.

Мадам Лорен даже растерялась от такой неслыханной наглости.

– Именно так, мисс принцесса на горошине, – заявила хозяйка. – И еще скажу тебе, что мне тут принцессы не нужны. Можешь больше сюда не приходить, если только… если только ты не принесешь мне от герцога Трешема записку, подтверждающую правдивость твоего рассказа.