– Так уж случилось, что они каким-то таинственным образом познали близость еще до того, как свершился акт физической близости. А сейчас он раздевал ее… Джоселин раздевал ее, но Джейн нисколько не стыдилась своей наготы – ведь она знала, что красива, знала, что желанна.

Она смотрела на Джоселина и любовалась его мускулистым телом. Он действительно был прекрасен.

– Джейн… – Он привлек ее к себе, и она тихонько вздохнула, почувствовав, как соски соприкасаются с его обнаженной грудью. – Джейн, пора. Давай ляжем.

В следующее мгновение она ощутила прохладу шелковистых простыней. Джейн заменила их, но сменила лишь расцветку, материал же оставила прежним, решив, что атласные простыни – действительно самые подходящие для спальни.

Теперь она смотрела, как он расстегивал пуговицы на своих панталонах. При этом Джоселин не отворачивался и не о водил глаза. «Пусть побыстрее привыкнет, – думал он. – Она не должна стесняться, не должна этого бояться».

Джейн прекрасно понимала, что происходит, и, разумеется, не боялась. Но все же ей стало не по себе, когда Трешем предстал перед ней совершенно обнаженный.

Он едва заметно улыбнулся и лег рядом с ней. Приподнявшись на локте, внимательно посмотрел на нее.

– Уверяю тебя, ты привыкнешь к этому зрелищу, – проговорил он, снова улыбнувшись. – Прежде мне не приходилось иметь дело с девственницей, но думаю, что первый раз тебе будет немного больно. Однако боль тотчас же пройдет, обещаю. И, конечно же, тебе надо подготовиться. Ты знаешь что-нибудь о прелюдии?

Она покачала головой:

– Нет.

– Надо понимать это слово буквально, – проговорил Джоселин, и Джейн показалось, что глаза его смеются, – Мы будем играть, Джейн. Будем играть столько, сколько потребуется для того, чтобы ты захотела принять меня. А потом я возьму тебя и сделаю так, что мы оба получим удовлетворение. Смею предположить, что ты об этом кое-что знаешь, верно? Боль пройдет тотчас же, поверь мне.

Джейн не сомневалась в этом. Она уже что-то чувствовала… Но это ощущение нельзя было назвать болью. Как не был болью и странный зуд в сосках.

– Ты ведь уже играешь, не так ли? – сказала она. – Ты играешь словами.

– Мы даже могли бы сидеть в противоположных концах комнаты, возбуждая друг друга одними лишь словами, – со смехом проговорил Трешем. – Когда-нибудь мы этим займемся, но не сегодня. Сегодня день для прикосновений, Джейн. Чтобы узнавать друг друга руками, губами, языком. Чтобы преодолеть то, что мешает нам стать единым целым. Мы ведь станем одним целым, Джейн, верно?

– Да… – Она провела ладонью по его щеке. – Да, Джоселин, мы с тобой станем одним целым, я очень этого хочу. Хочу слиться с тобой воедино – слиться душой и телом.

– Ты, я, мы… – шептал он, почти касаясь губами ее губ. – Давай придумаем новое местоимение, Джейн, В нем единственность "я" должна сливаться со множественностью «мы», и оно, это слово, будет означать: Джейн и Джоселин.

Изумленная услышанным, Джейн во все глаза смотрела на герцога. Впрочем, еще больше удивляло то, что осталось невысказанным. Все получалось совсем не так, как она думала. Совсем не так, как, вероятно, бывает между мужчиной и его любовницей. У них все складывалось таким образом… Казалось, они действительно любили друг друга.

Но ведь такого не было в договоре. Она не это имела в виду, когда совершала сделку. Да и Джоселину требовалась только любовница, не более того.

Однако все происходило именно так, как происходило.

Джейн поняла это слишком поздно – их губы уже слились в поцелуе, и его руки уже ласкали ее. Да, она наконец-то осознала, что произошло, и поняла, почему сделала такой выбор. Теперь ей стало ясно, почему она решилась на это и почему приняла предложение герцога без гнева и ужаса.

Это называлось любовью. Возможно – влюбленностью. Во всяком случае, она чувствовала, что хочет отдать себя Джоселину, отдать без остатка, чтобы потом столько же получить взамен. Вероятно, именно это имел в виду Джоселин, когда сказал, что они должны стать одним целым.

– Джейн… – прошептал он ей в ухо.

Он по-прежнему целовал и ласкал ее, и порой ей казалось, что его руки и губы одновременно ласкают и целуют все ее тело.

Джейн не знала, как долго это продолжалось. И не могла бы сказать, откуда ей было известно, как именно к нему прикасаться, как отвечать на его ласки. Но она знала, что делать, она знала, когда и как ласкать возлюбленного, и не нуждалась ни в каких уроках.

Почему так происходило? Возможно, потому, что Джоселин был для нее не просто мужчиной, а она для него – не просто женщиной. Инстинкт подсказывал ей, что это именно так, что она для герцога – больше чем любовница.

– Джейн…

Он вновь и вновь повторял ее имя, а она – его. Он был ее возлюбленным, она – его любимой.

Желание усиливалось с каждым мгновением, с каждым вздохом.

Да, она желала его.

Сейчас.

Джейн тихонько застонала.

– Джоселин… – Она взяла его за руку. – О… Джоселин… – Она не знала, что сказать, но он прекрасно ее понял.

– Теперь ты готова, – прошептал он, целуя ее в губы. – Сейчас я лягу сверху. Не напрягайся. Лежи спокойно и не бойся.

– Иди ко мне, – простонала она. – Прошу тебя.

Чуть приподнявшись, он накрыл ее своим телом, и она инстинктивно раздвинула ноги. Затем, вновь повинуясь инстинкту, обвила ногами его бедра. Тут он поднял голову, посмотрел ей в лицо, и Джейн поняла, что страсть переполняет его.

Он еще несколько секунд смотрел ей в глаза, а потом она почувствовала давление, которое с каждым мгновением усиливалось. Он входил в нее медленно, но настойчиво. Внезапно она ощутила острую боль – возможно, это было лишь предчувствие боли – и почти тотчас же услышала голос Джоселина;

– Джейн, если бы я только мог взять на себя твою боль… Но страдания всегда выпадают на долю женщины.

Он на мгновение замер и снова посмотрел ей в глаза.

Джейн затаила дыхание в ожидании боли… и вдруг поняла, что все уже свершилось. Невольно улыбнувшись, она прошептала:

– Я все еще жива. Он тоже улыбнулся:

– Узнаю мою девочку. Не следовало ожидать слез и истерик от Джейн Инглби, не так ли?

Тихонько вздохнув, Джейн закрыла глаза, привыкая к новым для нее ощущениям. Наконец, окончательно осознав, что страшивший ее миг остался позади, что боли больше не будет, она, открыв глаза, пробормотала:

– Джоселин, а теперь что?

– Лежи спокойно, если хочешь. Или двигайся вместе со мной, если появится желание. Здесь, в постели, не существует правил, и в этом нелепом контракте тоже ничего об этом не сказано. Мы просто будем делать то, что нам захочется.

Он наклонил голову, уткнувшись лицом в ее золотистые волосы, рассыпавшиеся по подушке. Затем приподнял бедра и тотчас же снова медленно вошел в нее.

На этот раз боли не было, только ощущение влажного тепла и ритмичные движения. Вскоре она уловила ритм этих движений и, раз за разом приподнимая бедра, ощутила благословенную энергию слияния, присущую всему живому. Средоточие наслаждения находилось там, где женское естество сливалось с мужским. Но это было не только физическое слияние двух тел, но и слияние двух миров – мужского и женского, это было то самое единение, о котором они совсем недавно говорили, к которому стремились. Сейчас "я" каждого из них утрачивало смысл, а множественность «мы» превращалась в единственность.

Желание становилось болью, и эта боль все нарастала…

– Сейчас, Джейн…

Он снова поднял голову и заглянул ей в глаза:

– Сейчас, Джейн. Иди со мной. Сейчас…

Да, сейчас – и до конца. Вместе в бездну, в бесконечность, к забвению – нет, к познанию всего и вся. К единению.

– Джоселин! – вырвалось из ее груди.

– Джейн… – пробормотал он.

Она почувствовала, как в нее изливается горячая влага, и поняла, что теперь действительно все свершилось.

Потом он нежно поцеловал ее и что-то прошептал ей в ухо, после чего, чуть приподнявшись, лег рядом, обнял ее за плечи и заботливо прикрыл одеялом.