Расплатившись, она направилась к выходу. Внутренности Станции, разогретые центральным отоплением, казались жаркими по сравнению с осенней сыростью улицы. На улице накрапывал мелкий дождь, тучи висели серыми клоками ваты, открывая в разрывах верхний, более светлый слой облаков.
Счёт не заблокировали. Но по нему можно легко определить, на какой именно из Станций он активировался в последний раз. А поэтому - медленно и осторожно выехать со стоянки, и не дай боже задеть чужую машину! Это такое напряжение для нервов, что ладони становятся влажными, а где-то в черепе концентрируется противная тяжесть. Девушка встряхнула головой, потерлась затылком о подголовник и включила левый поворот. По улице двигался поток машин, как ручей по сравнению с полноводной когда-то рекой. Ветер сорвал край баннера с угла противоположного фасада, и теперь трепал его, то лишая огромную пивную бутылку названия, то вновь открывая его на всеобщее обозрение.
Впервые в жизни она затормозила на середине моста. Осторожно пристроила машину к краю полосы, на другой стороне, по встречной, тащилась тяжелая фура и пришлось её переждать, чтобы не наглотаться вонючих выхлопов. Подождав ещё немного, она выбралась наружу.
Осенняя хмарь почти всегда лишает воду её естественного цвета. В некоторых городах реки всегда несут лишь "тёмные" воды, и серо-стальные волны в бензиновых разводах бьются об облезлые волнорезы набережной, не слишком-то отличающейся от них - волн - по цвету. В других городах реки "светлые" - песчаное дно, вялое судоходство, или окончательно загибающиеся заводы, от которых выбросов уже почти и нет - всё это по отдельности или даже вместе позволяет жителям не мозолить глаза картинкой безрадостного мёртвого водоема.
Эта река никогда не была чистой. Всегда находилось что-то, что мешало ей таковой быть. Но и цвета асфальта она никогда не была. Что-то такое среднее. В солнечный день вода блестела так, что больно было смотреть, и береговой камыш успокоительно шелестел под ветром, и вполне можно было отыскать какое-нибудь тихое кафе, подальше от шоссе и почти у самой воды, что бы посидеть там, в тиши с чашкой кофе и поесть картошки-фри.
Сейчас окружающий ландшафт был серым и безрадостным, как и городские улицы, которые она покинула. Мусор, плывущий по воде, сбивался в плотные кучки, "швартуясь" на отмелях. Камыш выгорел, и только на острове, разделяющем реку на два протока (каждый из которых в свою очередь сам был как небольшая речка) виднелись засохшие кусты. Большая часть прибрежных кафе закрылась, на некоторых из тех, что виднелись с моста, всё ещё висели листы с крупным облезлым "ПРОДАЁТСЯ". Пост полиции на мосту тоже сняли, решив обойтись одной камерой видео-наблюдения.
Одна и та же картина, везде: серость и хмарь, и запустение. Куда ни отправься, везде одно и то же. И что самое смешное - никому никакого дела до этого нет. Все события, приведшие к резкому сокращению населения, прошли уже несколько лет назад и, хотя о них никак нельзя было сказать как о "благополучно завершившихся", всё равно они уже остались позади, закончились. Но люди по-прежнему не могли оправиться, перевернуть чистый лист и начать строить новую жизнь. С каждой улицы смотрели на них призраки прошлого.
Зато теперь можно вот так вот постоять на мосту. А ведь раньше тут и притормозить не получалось...
Начал падать снег. Девушка задрала голову, ловя на лицо мелкие холодные льдинки - до настоящих, пушистых хлопьев снега им ещё далеко, но первый блин, как говорится, комом. Зима только ещё пробует силы. Кто знает, может ещё удастся увидеть тут настоящий снег?
- Ты что вытворяешь, где ты сейчас?!
- Это были риторические вопросы? Слушай, Вадик, я знаю - ты сейчас же побежишь стучать, так вот скажи им, что у меня всё в порядке, но возвращаться я пока не хочу. Понял?
- Эээ... - протянули на том конце линии.
- Значит, понял. Да, кстати, и машину я тоже ещё не разбила, пусть отец не дрожит, - пауза. - Я собственно чего звоню... Ты ж старший брат, как вроде... В общем, завещаю тебе свой комп со всем барахлом!
Трубка поперхнулась.
- Арин, ну ты чего? Что случилось-то?
- Знаешь, что я больше всего не люблю? Когда меня обкладывают со всех сторон, а выход остается только один - и меня же ещё наказывают за то, что я его выбираю. Гуд бай, май лав.
Она представила, как брат сейчас сидит посреди своей конторы, пялится на телефонную трубку и обдумывает только что услышанную ахинею. Потом он вскочит на ноги, перевернув стул и обязательно свалив что-нибудь со стола, как он это обычно делает, когда волнуется, и побежит аврально звонить общим предкам, а общие предки аврально кинутся в "силовые структуры", ну и так далее по списку...
Так что "где" - они сами разберутся.
Ребенок бежит из дому, потому что мешают... ну, скажем, личной жизни. Куда ребенок денется?
Шоссе уходило на юг. Предыдущий раз она пользовалась телефоном опять же на южном направлении, потом посетила Станцию, и вновь выбралась на южное шоссе... А что у нас на юге? Море, порт. Нормальных размеров город, есть, где пожить, да и Станции вполне неплохие...
Размышление ничего? Как вроде. Тех, кто будет так размышлять, можно ещё и подбодрить - если отправиться по указанному южному направлению... А какая там, собственно, ближайшая Станция?..
Поесть и хорошенько выспаться, вот что нужно. Еда у нас уже с собой - ещё даже кое-что осталось из дому, ну а выспаться можно прямо на Станции, если подольше задержаться в активной зоне.
"Интересно, что бы сейчас сказал Кирилл", - подумала она. - "Вряд ли что-нибудь ласковое. Если бы только мне его найти...".
Но Самого Старшего Брата давно уже никто не видел, с самого конца той волны событий, что забрала с собой будущее множества людей и оставила после себя призраков, глядящих из пустых окон.
Альфа 3
Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу.
Афанасий Фет
Очнулась она, видимо, через несколько часов - солнце стояло уже довольно высоко и от утренней свежести не осталось и следа, а где-то высоко в голубом и безбрежном проплывали громады облаков и отрывать от них взгляд совершенно не хотелось. Болел ушибленный левый бок, болела левая же лодыжка, и голова оказалась тяжелой и пустой, стоило только оторвать её от смятой травы и сесть.
Откуда-то налетел ветер, взъерошил волосы и унесся дальше: волновать зелёное море, уходящее к самому горизонту, где две бесконечные плоскости - голубая и зеленая - сходились воедино, не разделяемые ни деревьями, ни человеческими постройками. Запахи весеннего разнотравья и нагретой земли сливались с неуловимо свежими ароматами степных цветов, что примешивались к запаху ветра - а сырой полумрак леса, вытянувшегося тёмной полосой где-то далеко позади, показался ей теперь дурным сном.
Фигуру своего анонимного спасителя, чье имя спрашивать до того было как-то недосуг, она заметила лишь тогда, когда мужчина встал из травы, поднявшись в полный рост. Должно быть, он меня тащил, подумала Кьяра, потому что лес маячит где-то совсем далеко, а я помню только, как мы из него вывалились.
Мужик был высокий, почти на голову выше неё самой, тоже миниатюрным ростом не отличавшейся, и довольно молодой, на вид меньше тридцати. Пока они с ним бегали по лесам, ей было как-то не до того, чтоб на него пялиться, а сейчас солнце освещало его сверху и сзади, светя ей прямо в глаза и скрывая лицо в тени.
