Бадан особо не зверствовал - да ему и по статусу не положено проявлять какую-либо агрессию. Я нагло пользовалась тем, что Вальвес в травах не разбирается, и варила церковное вино из того, что исправно попадало в привозимые мешки 'с сеном', понемногу понижая дозировку отчасти из-за недостатка исходных материалов, отчасти из-за личного нежелания содействовать литечскому храму в их мерзких делах. Рано или поздно мне за это может прилететь, но чувствовала я себя уже намного увереннее. В самом деле, не станет же Наставник душить курицу, несущую золотые яйца? Дурман все еще работает, пожертвования исправно носят, богадельня полна этими его... сирыми и убогими. Что там еще для счастья надо?
Но как бы удачно ни складывалось наше маленькое предприятие, меня волновали вещи, от меня никак не зависящие. От границы с Ястрадом начали прилетать недобрые вести о мелких стычках, казалось, что война пошла на новый виток, и все чаще я слышала о надвигающемся призыве, грозившем, в первую очередь, моему отчиму и сводному брату. Пусть и нельзя назвать мою семью благополучной, но и Вирола, и Энке всегда относились ко мне как к родной дочери, а Ларусу, с которым я общалась куда меньше, я была признательна уже за то, что он всегда был готов при необходимости защитить меня. Не то чтобы я в этом так часто нуждалась, будучи вечно вооруженной тростью и редко выходя на улицу, но я никогда не чувствовала себя ненавистной чужачкой во многом благодаря знанию о том, что за моей спиной всегда будут стоять те, кто принял нас с мамой в семью, несмотря ни на что. О том, как они отреагируют на то, что я превратила их дом в подпольную лабораторию под 'крышей' из храма и скупщика, а мать и сестру - в своих пособников, мне думать не хотелось, но кто меня вынудил-то? Нельзя так просто бросить семью, пусть и по благородному поводу, и надеяться, что три женщины смогут прожить на скромные подачки, большая часть которых, как выяснилось, уходила совсем не в том направлении.
Что для может быть страшнее войны, лишившей меня дома и родной страны? Только то, что унесло последнего кровного родственника (не считая неизвестного отца, если он еще жив). Лихорадка, убившая мою мать, и, как оказалось, похоронщика, и не думала затихать, как в прошлый раз. Пока что изредка я замечала на улице людей с коричневатыми пятнами на коже, а Наставник при каждом визите сетовал на то, что некому ухаживать за больными - некоторые добровольцы просто боятся заходить даже к тем, кто сравнительно безопасен для окружающих. Винка то и дело порывалась пойти помочь, уже не из-за действия церковного вина, но из-за собственной доброты, и мне стоило множества усилий просто удержать ее дома. Пусть Бадан косо смотрит на меня, сколько ему влезет - у нас пока нет средства от этой болезни, и подвергать мою золотую сестричку напрасному риску я не намеревалась.
Я запретила Винке и Вироле выходить на улицу без особого повода и старалась ничего и никого не касаться. Я начала безуспешно копить деньги на переезд из Литеча, который имел все шансы быть выкошенным коричневой лихорадкой. Я была готова заколотить дверь и оставить лишь маленькую дырку для передачи продуктов и выдачи товара, я была готова ко всему.
Ни в одной главе Спутника Снадобника коричневая лихорадка и соответствующее лечение не описывались. Возможно, в новых изданиях что-то добавилось, но никакого способа достать хотя бы один экземпляр у меня не было - из-за напряженной ситуации на границе даже наши поставки исходных материалов порой срывались. Выращенных нами трав пока почти ни на что не хватало, разве что на самые базовые вещи, которые я могла готовить без участия Винки, но и это спасало в те дни, когда нам было просто не из чего варить наш обычный ассортимент. В угоду Бадану и его богадельне мы налегли на противорвотные лекарства и общеукрепляющие отварами, конечно, в ущерб требованиям Вальвеса, но не теряли надежды найти что-то, что действительно сможет помочь.
Втайне я надеялась, что Вальвес и Бадан начнут действовать если не сообща, то хотя бы вместе, ведь запросы у них были совершенно разные. Хоть Бадан и обещал не вмешиваться в то, что мы варим для Вальвеса, он не упускал случая пристыдить нас за то, что часть наших лекарств, хоть и небольшая, предназначалась для продажных девок (изводить плод и не допускать собственно появления), пьяниц (от похмелья и для протрезвения) и преступников (усыпляющие настои для жертв и заживляющие для попавшихся). Нам и самим не слишком нравилось то, чем приходится заниматься, но я верила в то, что посаженный мной уголок с чисто ястрадскими сильнодействующими растениями скоро дозреет, и мы сможем переползти под крыло Бадана и делать средства, спасающие жизни, а не помогающие творить зло, пусть и не из благородных побуждений. В конце концов, какая разница, что заставляет нас делать добро, если мы все равно его творим?
И если бы Вальвес не вошел во вкус окончательно и не начал требовать все больше нужных именно ему лекарств, я бы никогда не решилась снять уголок для продажи того, что нам с Винкой действительно всегда следовало готовить.
